На главную / Капитализм и социализм / А. И. Фет. Инстинкт и социальное поведение. Второе издание. Главы 11-16

А. И. Фет. Инстинкт и социальное поведение. Второе издание. Главы 11-16

| Печать |


СОДЕРЖАНИЕ

  1. А. И. Фет. Инстинкт и социальное поведение. Второе издание. Главы 11-16
  2. Начало социализма
    1. Новая религия
    2. Утописты
      1. Фурье
      2. Сен-Симон
      3. Оуэн
      4. Луи Блан
    3. Маркс и марксизм
    4. Социал-демократы и современный капитализм
  3. Русская революция и коммунизмn
    1. Сущность коммунизма
    2. Россия
    3. Большевики и советская власть
    4. Террор и конец коммунизма
  4. Двадцатый век
    1. Фазы развития культуры
    2. Национальный вопрос и война
    3. Первая Мировая война и кризис социализма
    4. Вторая Мировая война и кризис демократии
    5. Усталый мир
  5. Явление человека
    1. Почти невозможная история
    2. Инстинктивные и культурные установки человека
    3. Картина мира
      1. Ньютонианство
      2. Наука и религия
      3. Границы ньютонианства
      4. Кибернетика современного общества
      5. Квазистатическая модель эволюции культуры
      6. Модель стимулируемого потребления
  6. Возможное будущее
    1. Идеалы культуры
      1. Возникновение идеалов
      2. Культура и человек
      3. Первые христиане
      4. Французские просветители
      5. Русская интеллигенция (текущая позиция)
    2. Проблема человека
      1. Народ и его друзья
      2. Философия и идеология
      3. Простой человек
    3. Цели культуры
    4. На пороге будущего
      1. Интеллигенция будущего

Русская интеллигенция. Деятельность, направленная на благо других людей, часто встречалась в истории, но в прошлом обычно ограничивалась людьми своей группы или своего племени. Представление, что надо «делать добро» чужим людям – людям вообще – развилось не так давно. Людей, помогавших бедным, называли филантропами, но помогать надо не только бедным, и не только каждому отдельно. Для более общей установки деятельного человеколюбия Огюст Конт придумал в девятнадцатом веке название «альтруизм», от латинского alter, означающего «другой». Еще в Ветхом Завете можно прочесть заповеди о том, как надо обращаться с «ближним», но самое слово это напоминает об ограничении заповедей определенным кругом людей – соплеменников или людей той же религии. Мы уже много говорили о процессе глобализации этой «любви к ближнему», то есть социального инстинкта. Иисус Христос, каким его изображает Новый Завет, был несомненно великий альтруист, отдавший свою жизнь для блага людей. Но те христиане, которые заботятся преимущественно о собственном «спасении», должны быть отнесены к эгоистам.


В основе всей жизни русских интеллигентов лежало представление, что важнейшей целью человеческой деятельности должно быть благо народа. В этом представлении влияние западного гуманизма соединилось с традицией русского христианства. Разночинцы были дети верующих, воспитанные в христианской религии, хотя и потерявшие веру в бога. Но они сохранили важнейшую заповедь этой религии, ее этическое содержание: любовь к людям. Первым русским интеллигентом был Радищев, осознавший свою ответственность за судьбу крепостных крестьян. Потом в Россию пришли учение Фурье, романы Жорж Санд, проекты Оуэна и Сен-Симона. Идеи социализма глубоко отразились на мировоззрении русских интеллигентов. Но в российских условиях не могла возникнуть открытая социал-демократическая партия, а в нелегальных группах экстремистов, под действием полицейских репрессий, развилась установка на насильственный переворот.

Русская интеллигенция выработала активный взгляд на общественную жизнь, свойственный всем поднимающимся группам. Русские интеллигенты не имели уважения к учреждениям и обычаям своей страны – с их точки зрения вовсе не заслуживавшим такого уважения. Они верили, что способы общественной жизни людей могут быть изменены сознательной деятельностью, а деятелями считали самих себя. Эту позицию иногда называли «субъективным» взглядом на прогресс; скорее следовало бы называть такой взгляд «активным», поскольку развитие общества объективно зависит не только от исторического прошлого и наличных условий настоящего, но также от сознательной воли людей, составляющей важную компоненту формирования будущего. Непонимание этого факта следовало бы назвать фаталистическим взглядом на историю, и такой фатализм, сознательный или бессознательный, проявляется во все эпохи застоя и упадка – в частности, в наше время.

Несомненно, русские интеллигенты переоценивали сознательную компоненту исторического процесса и ожидали быстрых результатов от своих действий – легальных или революционных. Поскольку они не могли воздействовать на практическую жизнь и заимствовали свои взгляды из книг, они недооценивали темноту и патриархальную инертность русского крестьянства, возлагая на него чрезмерные надежды и приписывая ему неправдоподобную способность к развитию. Впоследствии марксисты перенесли эти иллюзии на рабочих, еще недавно пришедших из деревни и почти сплошь неграмотных. Более трезвые взгляды были свойственны «либералам», то есть умеренному крылу интеллигенции, состоявшему в кадетской партии; но радикальная часть интеллигенции презирала этих людей и обвиняла их в трусости, или прямо объясняла их поведение «буржуазными» интересами. Репрессии царского правительства, направленные прежде всего против радикалов, ставили русских либералов в трудное моральное положение.

Подавляющее большинство русских интеллигентов – и в том числе все люди высокой культуры, какие были в России – стремились к целям, прямо противоположным результатам октябрьского переворота. Они стремились к свободе и демократии. Идеи демократии, родившиеся на Западе, были поняты в России наивно и буквально – как «народовластие», а западный либерализм означал для русских попросту гражданскую свободу. Европейский либерализм прежде всего означал свободу промышленной деятельности и торговли. Но в России почти до конца девятнадцатого века не было этой проблемы, так как не было буржуазии, а население жило, главным образом, «натуральным хозяйством». В России «либералами» называли тех, кто хотел просто свободы. Наконец, в России свободолюбие и демократизм, пришедшие с Запада, образовали своеобразный сплав. В России было особое отношение к собственности. Крестьяне, главный трудящийся класс России, не имели собственности, а сами были собственностью; собственниками же были помещики, то есть рабовладельцы, использовавшие принудительный труд крепостных. Собственность чиновников, по народным понятиям, имела своим источником лихоимство, а собственность купцов – надувательство. Все это не могло развить у русских интеллигентов уважение к собственности вообще. Да и в русском народе ее не было: недаром пословица, до сих пор не утратившая справедливости, говорит: «От трудов праведных не наживешь палат каменных». Здесь главный источник своеобразия русской интеллигенции: она было бескорыстна. На Западе свобода и равенство означали прежде всего защиту групповых и классовых интересов; в России же на первый план выступало братство со всеми угнетенными и забвение собственного интереса.

Понятия, перенесенные из Европы, вызвали в России единственное в своем роде явление: коллективный альтруизм. Всегда и везде были отдельные люди, бескорыстно работавшие на благо других. У христиан их называли «святыми», но их религия давала им санкцию такого поведения и обещала награду. Русские интеллигенты часто жили как святые, хотя были неверующими и не могли рассчитывать на воздаяние ни от земного, ни от небесного начальства. В начале двадцатого века их были уже сотни тысяч: это были учителя, врачи, земские служащие, инженеры, профессора, литераторы, иногда даже чиновники. Братство русских интеллигентов имело свои неписаные законы. Главным законом был бескорыстный труд для народа.

Если искать для них сравнения, то они напоминали монашеские ордена, дававшие обет нестяжания. Они исполняли свой обет всерьез, и даже с радостью, потому что богатство не было для них соблазном. Для некоторых из них соблазном оказалась власть: они хотели употребить ее, чтобы скорее переделать этот мир.

Русские интеллигенты составляли по существу бесклассовую группу, так как происходили из всех классов общества и не считались с интересами класса, откуда они вышли. Усвоенные ими понятия передавались их детям и сообщали русским интеллигентам особый, ни с чем не сравнимый этический облик. Поэтому б`oльшая часть интеллигенции не пошла за марксистами, видевшими в человеке прежде всего представителя «своего» класса и впоследствии перешедшими к прямому преследованию людей «чуждого» происхождения.

Таким образом, идеология русской интеллигенции сумела подняться выше классовых барьеров – и, конечно, выше национальных преград, потому что вряд ли в истории была когда-нибудь группа людей, столь открытая мыслям и чувствам своих иностранных братьев. По существу, организующим началом, которого искали интеллигенты, был социальный инстинкт. Кропоткин, вслед за Дарвином, находил его уже в мире животных, а Михайловский[Николай Константинович Михайловский (1842 - 1904), выдающийся русский социолог и публицист, считался идеологом "народничества"] называл его «кооперацией».

Конечно, интеллигенты боролись с «угнетателями народа», со всеми, кто извлекал доходы из эксплуатации трудящихся. Но враждебная им идеологическая установка по существу была также бесклассовой, и также наследственной, поскольку передавалась путем воспитания: Герцен назвал эту установку «мещанством». Это слово обозначало бездумную привязанность к установленным нормам жизни, выражаемую правилом: «Живи, как все». Позицию русской интеллигенции, противоположную мещанству, впервые сформулировал Герцен, а впоследствии развил Михайловский.

Русскую интеллигенцию обвиняли в «беспочвенности», то есть в отрыве от русской действительности. В самом деле, прочные изменения общественной жизни предполагают обычно интересы определенного класса людей, постепенно пробивающие себе путь. Интеллигенты же полагали, что выражают интересы трудящегося народа – но не свои. Обвинение в «беспочвенности», выдвинутое их противниками, с тем же правом можно было бы предъявить святому Франциску, когда он ушел голым из дома своего отца. В сущности, это обвинение констатировало отсутствие у нашей интеллигенции классового эгоизма, и в этом смысле было справедливо: она не умела, и не сумела себя сохранить.

Если же «беспочвенностью» называлось непонимание тех классов, за которые вступались интеллигенты, то в этом было много правды. Народники непомерно идеализировали крестьян, а социалисты – рабочих, и жестоко поплатились за эти ошибки, когда пришлось столкнуться с их психическими установками при устройстве общественных дел. Впрочем, обвинители интеллигенции, свернувшие к православию и монархии, понимали свой народ еще хуже.

Русская интеллигенция не была обычным общественным классом. Это была субкультура особого рода, возникшая не генетическим, а культурным путем. Люди входили в нее не по рождению, а по образу мыслей и чувств. Она не была замкнутой, хотя и отгораживалась от окружающей среды, как от «мещанской». Эту субкультуру можно назвать гуманистической, потому что в основе ее лежала философия гуманизма.

Русские интеллигенты были главным образом озабочены условиями жизни народа. Для них социальный вопрос был важнее политических вопросов, и они мало думали о будущей структуре общества, рассчитывая на европейские образцы. Политика оказалась в руках фанатиков-полуинтеллигентов, воображавших, будто им известно единственно правильное учение об обществе. В конечном счете идеалы интеллигенции были забыты, и она сделалась предметом невежественных спекуляций.

Поскольку русские интеллигенты были, как правило, неверующие, можно упустить из виду их психические характеристики, весьма напоминающие религиозный энтузиазм. Некоторые из них ощущали свою зависимость от христианских идеалов. Но все они стремились осуществить идеал социальной справедливости, провозглашенный в Нагорной проповеди. Это были верующие в Человека. Может быть, с них начинается новая эпоха истории [Концепция прогрессивной субкультуры по существу была впервые развита Ни-колаем Васильевичем Шелгуновым (1824 - 1891) в статье "Европейский Запад" (Собрание сочинений, т.1, изд. Ф. Павленкова, Спб.,1891). Шелгунов называет эти субкультуры "интеллигенцией", придавая этому слову универсальное значение особых общественных групп, начинающих новую историческую эпоху].

Русская интеллигенция погибла, но в ней можно видеть пример общественного явления, которому принадлежит будущее.

________

Во всех этих случаях внутри старого, разлагающегося общества возникала субкультура людей, несогласных с образом жизни своей культуры. Старая культура механически воспроизводила свои нравы и учреждения, повторяя одни и те же неудачные попытки справиться с нарастающими явлениями распада. В этот процесс встраивалась прогрессивная субкультура, игравшая роль обратной связи [Напомним, что обратная связь отражает информацию о действии системы. Обратная связь, усиливающая установившееся действие системы, называется положительной обратной связью; препятствующая этому действию тенденция называется отрицательной обратной связью. Таким образом, в случае консервативных общественных систем именно отрицательная обратная связь содействует обновлению общества. Это надо иметь в виду, избегая эмоционального понимания терминологии]. Люди этой субкультуры отвергали ценности старой культуры и провозглашали идеалы новой, открывая тем самым новую историческую эпоху.

 


Страница 38 из 45 Все страницы

< Предыдущая Следующая >
 

Вы можете прокомментировать эту статью.


наверх^