На главную / Капитализм и социализм / А.И. Фет. Судьба демократии

А.И. Фет. Судьба демократии

| Печать |


Крушение идеалов обычно предшествует гибели культуры. Напротив, рождение новой культуры всегда начинается с появления новых идеалов. Важнейший, еще недостаточно изученный вопрос истории культуры – каким образом, в каких средах возникают идеалы, и как они распространяются в обществе. Можно различить три способа возникновения идеалов. Самый древний и самый очевидный – это традиция. Свойственная человеку культурная наследственность, как мы уже видели, создает ценности культуры, к которым этот термин подходит, пожалуй, лучше, чем «идеалы»: в самом деле, «ценности» явно относятся к тому, что сохраняется и, следовательно, было приобретено в прошлом, тогда как «идеалы» обозначают скорее еще не воплощенные в жизнь будущие ценности. Во всяком случае, слово «идеал» – явно романтического происхождения вошло в употребление в начале XIX века, когда появились новые идеалы. Старых идеалов, утвердившихся в культурной традиции, просто не замечали или считали чем-то само собою разумеющимся: их называли «обычаями», «нравами» или «образом жизни». Около 1905 года немецкие социологи ввели общее понятие «ценностей», о котором уже была речь. Но теперь нас интересуют не медленные процессы образования традиционных ценностей, а более быстрые, часто революционные способы их возникновения, так что слово «идеал» нам теперь больше подойдет. (Замечу, что Ницше еще раньше социологов говорил о «творении ценностей», воображая, что ценности произвольно придумываются отдельными людьми).

Значительно более быстрый способ приобретения ценностей – это их заимствование. Прежде всего заимствуются ценности других культур, ранее отделенных друг от друга географическими или политическим условиями. Завоевание или вторжение в чужую страну может привести к «гибридизации» культур, которую Лоренц называет словом «прививка» (la greffe), заимствованным у Поля Валери. Влияние чужих культур возрастает при развитии международных связей и ослаблении защитных механизмов, предотвращающих смешение культур. Как мы уже видели, в наше время западная культура, преодолевшая сопротивление всех других культур, становится господствующей культурой нашей планеты. Но процессы заимствования не ограничиваются усвоением ценностей чужих культур. Они происходят и внутри каждой отдельной культуры.

Давно замечено, что в классовом обществе ценности различных социальных групп могут различаться – тем больше, чем более жестки разделяющие их барьеры. В кастовом или феодальном обществе, где эти барьеры почти непроницаемы, каждая группа развивает свои собственные ценности, рассматривая свое социальное положение как «закон природы», вроде различия между зоологическими видами. Но когда барьеры между сословиями разрушаются, начинается «фильтрация» ценностей и обычаев внутри одной и той же культуры – сверху вниз и снизу вверх. Первый из этих процессов происходил в Греции при переходе архаической сельскохозяйственной экономики в торгово-промышленную. Как показал исследователь греческой культуры Вернер Йегер (в своей книге “Paideia”), [Jaeger W., Paideia, в 3 томах (есть английский перевод)] понятия и обычаи «благородных» начали распространяться в массе простого народа, обычно считающего «лучшим» то, что делают высшие классы населения. То же происходило в Европе в конце феодальной эпохи, когда буржуазия стала перенимать ценности аристократов и подражать их поведению; а затем, уже в XIX и XX веках, рабочий класс Европы стал подражать буржуазии. Историю этой фильтрации ценностей можно проследить по распространению принятых форм обращения. Обращение «господин» (monsieur, Herr, mister, pan и т. д.) в Средние века применялось только к привилегированным сословиям, а в Новое время стало общим для всего населения – впрочем, в России до этого не дошло.

Менее обычной была фильтрация ценностей снизу вверх. Если не считать буддизма (поскольку Гаутама был все-таки царский сын), то первым примером такого процесса было распространение христианства. Эту религию основал сын плотника, который кормился со своими учениками подаянием и был казнен позорным распятием на кресте. Первые христиане были бедные труженики, и лишь постепенно их учение стало проникать в высшие классы Римской империи.

Процессы культурной фильтрации, конечно, не создают новых идеалов (здесь мы возвращаемся к этому слову и больше не говорим о «ценностях»!): они сводятся к заимствованию идеалов другой культуры или другого общественного класса. Создание новых идеалов происходит особым способом, который и будет нас, главным образом, интересовать. Чтобы этот процесс был возможен, общество должно быть способно к восприятию новых идей, что предполагает уже значительный уровень развития. В древности и в Средние века представление о произвольном новшестве, о личном изменении традиции было настолько неприемлемо, что все секты и общественные движения настаивали на возвращении к обычаям прошлого, на восстановлении нарушенной традиции. Миф о Золотом веке существовал у всех народов; греческие философы были все пассеисты, то есть полагали, что мир становится все хуже, и предлагали даже остановить все возможные новшества, чтобы замедлить этот процесс упадка. Китайские крестьяне устраивали восстания, чтобы заменить плохого императора хорошим, и если это им удавалось, то получалась всего лишь новая династия. Индийские реформаторы пытались вернуться к древности, когда еще не было каст, но дело кончалось тем, что они становились еще одной кастой.

Как мы уже видели, еврейские «пророки», начиная с восьмого века до нашей эры, впервые переместили Золотой век из прошлого в будущее, предсказывая грядущее улучшение мира. Правда, это улучшение должно было совершиться по воле бога, но верующие могли участвовать в улучшении своего ближайшего окружения, воздерживаясь от грехов. Пророческое движение, никогда не исчезавшее среди евреев, привело через несколько столетий к возникновению христианской религии, означавшей начало новой культуры. Другими источниками христианства были греческие секты, например, секта пифагорейцев или поклонники элевсинских мистерий.

Как только христианская религия стала ортодоксальной доктриной, со своим ритуалом и своей традицией, все секты и общественные движения Европы снова впали в пассеизм, настаивая на возвращении к евангельской чистоте первоначальных христианских общин. Таковы были все сектанты средневековья, проповедовавшие отказ от собственности и любовь к ближнему: как мы знаем, в этих сектах зародился «утопический социализм». Мыслители Нового времени перенесли свой идеал в будущее, осознав прогрессивное развитие человеческой истории. Социалисты XIX века соединили идеал «прогресса» с идеалом «социальной справедливости».

В Новой истории мы можем проследить возникновение и развитие новых культурных идеалов, и даже увидеть в этом процессе известную закономерность. Лоренц описывает ее как свойство любой культуры, но его описание [«Оборотная сторона зеркала», главы 11, 12. «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества», глава 7] намеренно построено на материале нашей западной культуры, где процессы развития происходят несравненно быстрее, чем во всех ей предшествующих, и воспринимаются как органическая характеристика самой культуры. В самом деле, в прежних культурах процессы развития шли крайне медленно, а может быть, в условиях культурной изоляции, даже сводились к небольшим колебаниям вокруг среднего состояния: эти культуры можно с некоторым основанием назвать «статическими» – в том смысле, что их серьезные изменения происходили лишь в случаях насильственного столкновения с другой культурой. Иначе развивается западная культура, которую можно назвать «динамической», и которая сама себя рассматривает таким образом, включив в свои ценности «прогресс».

В разделе «Длительная открытость миру и любознательность» Лоренц говорит:

«Как в приведенном для сравнения примере роста костей остеокласты противодействуют остеобластам и как в становлении видов изменчивость находится в отношении гармонического антагонизма к постоянству наследственности, так и в жизни культуры описанным в предыдущей главе функциям сохраняющим структуру, противостоят другие функции, обеспечивающие необходимое для любого дальнейшего развития культуры разрушение.

Насколько сильно жизнеспособность любой культуры зависит от равновесия этих двух групп факторов, лучше всего можно понять из нарушений, происходящих от преобладания одной из них. Увязание культуры в жестких, строго ритуализованных обычаях может быть столь же гибельно, как и потеря всей традиции с хранящимся в ней знанием. Функции, разрушающие постоянство культуры, которые мы теперь рассмотрим, носят столь же специфически человеческий характер, как и функции, сохраняющие ее постоянство.

Как было уже сказано в главе 7, в разделе о любознательном поведении, одна из характерных особенностей человека состоит в том, что у него аппетенция к исследованию и игре, в отличие от других высших организмов, не исчезает с достижением половой зрелости. Это свойство, вместе со склонностью к самоисследованию, делает человека конституционно неспособным безусловно подчиниться принуждению старой традиции. В каждом из нас существует напряжение между господством освященных традицией ценностей и мятежной любознательностью, влечением к новизне. У римлян политическим термином для революционера было выражение “Novarum rerum cupidus”.» [Буквально: «страстно жаждущий нового» (лат). В политическом контексте это означало «стремящийся к переменам»]

Дальше, в разделе «Стремление к новшествам в юности», Лоренц объясняет биологические мотивы этого стремления:

«Все мы считаем само собой разумеющимся, что старшие обычно консервативны, а младшие стремятся к новшествам, так что у нас не возникает повода задуматься, не кроется ли за этим антагонизмом некая глубокая гармония…

У шимпанзе и вообще у обезьян половая зрелость наступает еще до того, как животное достигает своего окончательного веса, а именно, сразу же после смены зубов, то есть примерно на седьмом году жизни. С этого момента проходит еще пять-шесть лет, прежде чем молодой самец начинает играть роль взрослого в свойственной виду социальной структуре. Как известно, у человека юношеское развитие еще более растянуто во времени. Естественно предположить, что селекционное давление, вызвавшее это удлинение времени развития, произошло от необходимости усвоения традиционного знания. В естественно образовавшемся языке слова «детство» и «юность» были созданы для двух качественно различных фаз развития. Можно выдвинуть некоторые гипотезы о смысле и цели этих периодов жизни.

Долгое детство человека служит для обучения, для заполнения резервуара его памяти всеми благами кумулирующей традиции, в том числе языком. Долгий период между наступлением половой зрелости и принятием роли взрослого, называемый «юностью», также служит вполне определенной цели. Когда юноша во время полового созревания начинает критически подходить ко всем традиционным ценностям родительской культуры и искать новых идеалов, это, безусловно, нормальное явление, предусмотренное филогенетическим программированием человеческого социального поведения. Так ведут себя и «хорошие» дети, у которых при внешнем наблюдении их отношений с родителями вначале не заметно никаких перемен. Но втайне, несомненно, происходит некоторое охлаждение чувств к родителям и другим уважаемым лицам. И это касается, как показал Н. Бишоф, не только эмоциональной установки в отношении родителей, семьи и самых уважаемых людей, но, что весьма важно, также позиции юноши по отношению ко всему, что принимается на веру. …

Сразу же после того, как юноша начинает критически и несколько враждебно относиться к отеческой личности и сообщаемым ею нормам социального поведения, он начинает также высматривать других людей, передающих традицию, но стоящих дальше от узкой традиции его семьи. За годами учения следуют вошедшие в пословицу годы странствий. Часто они и в самом деле состоят в перемене мест, но часто и в чисто духовных поисках. То, что влечет молодого человека вдаль, – это стремление к чему-то высокому и безымянному, совершенно отличному от повседневных происшествий семейной жизни. Нетрудно ответить на вопрос, в чем заключается подлинная цель такого поведения, служащая сохранению вида: она состоит в отыскании культурной группы, традиционные культурные нормы которой отличны от норм родительского общества, но при этом все же достаточно похожи на них, чтобы возможно было отождествление с ними... таким образом подросток часто «присваивает» себе в качестве людей, передающих традицию, учителя, старшего друга, а нередко и целую дружественную семью.

В критической стадии развития юноша воспринимает родительские формы поведения как пошлые, устарелые и скучные. Внезапно он проявляет готовность принять чужие, отклоняющиеся от родительских нравы, обычаи и взгляды. Для выбора этой новой традиции важно, чтобы она содержала идеалы, за которые можно бороться. По этой причине как раз эмоционально полноценные юноши примыкают к некоторому меньшинству, которое очевидным образом подвергается несправедливому обращению и за которое стоит бороться…

Я выдвигаю гипотезу, согласно которой только что описанные процессы, в их закономерной временнóй последовательности, имеют выработанную эволюцией программу, а функция их для сохранения культуры и вида состоит в том, что они, разрушая устаревшие элементы традиционного поведения и строя вместо них новые, осуществляют текущее приспособление культуры к непрерывно меняющимся условиям окружающего мира.

Чем выше культура, тем более необходимы для ее выживания эти функции, поскольку чем выше уровень культуры, тем сильнее, естественно, ее социальное воздействие, изменяющее окружающий мир. Можно полагать, что пластичность культуры, обусловленная разрушением традиционных норм, не отстает от этих изменений. Есть основания считать, что в старых и примитивных культурах традиция соблюдалась более жестко, что сын более верно следовал в них по стопам своего отца и других людей, передающих традицию, чем в высоких культурах. Трудно сказать, случалось ли уже в прошлом, что высокие культуры погибали от расстройства описанных выше процессов, прежде всего от преобладания процессов разрушения культуры. Но нашей культуре, без всякого сомнения, угрожает опасность гибели из-за слишком быстрого разрушения и даже полного обрыва всей ее традиции.»

К сожалению, Лоренц не написал второго тома «Зеркала», где он собирался рассмотреть патологические явления современного общества. Но, по его собственному объяснению, краткое резюме некоторых мыслей этого тома содержится в лекциях «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества», прочитанных им по венскому радио. В этих лекциях он подчеркивает необходимость «молодых групп старой культуры», где рождаются ее новые идеалы.

 


Страница 3 из 8 Все страницы

< Предыдущая Следующая >
 

Вы можете прокомментировать эту статью.


наверх^