А теперь надо от интеллигентов вернуться к писателям. Историю русской интеллигенции я не могу здесь развернуть перед вами. Вы знаете, что она так никогда и не была написана, мы знаем, что ее собирался написать известный Васисуалий Лоханкин, он был занят историей русской интеллигенции. Но не смог окончить это предприятие, потому что от него ушла жена и он остался без хозяйственного обслуживания. Вы читали книжку «12 стульев»? Так вот,  история русской интеллигенции так и не была написана. Вы, может быть, видели историю Иванова-Разумника, она недавно переиздана. К сожалению, это философствование, она слишком схоластична, хотя это был честный писатель. А после революции об этом просто нельзя было писать, потому что к интеллигенции приклеилось прилагательное – «гнилая» интеллигенция, и Ленин сравнивал интеллигенцию с предметами, названия коих я не могу произнести здесь. Не любил он интеллигенцию.

Но теперь я перехожу к русским писателям, которые не были интеллигентами. Это может показаться странным. Вы, может быть, думаете, что великий русский писатель уже автоматически должен быть интеллигентом. Но ведь интеллигент – это не тот, который что-то сделал в русской литературе, это определенный комплекс понятий и представлений, в основе которого лежит стремление к свободе и желание помочь своему народу. Если этих качеств нет, то нет интеллигента.

И вот, я перехожу к Толстому. Это великое трагическое явление в истории литературы и в истории России. Толстой был великий писатель, и его романы содержат несравненную картину русской жизни, потому что Толстой умел глубоко  воспринимать и изображать явления жизни. Его романы, может быть, не столько даже «Война и мир», исторический роман, очень растянутый, а «Анна Каренина» и, в особенности «Воскресение», описывают дореволюционную Россию так, что к этому мало могут добавить историки. Толстой умел изображать то, что он видел, глаз у него был безошибочный. Он все видел и изображал очень проницательно и четко. Но понимал ли он виденное? Тут Толстому мешало одно его качество, которое никогда не отмечают почему-то, редко отмечают в писателе. Об этом робко замечает  Чуковский, в его старых статьях. Толстой был трагически неумен. Это значит, что его мыслительные способности был неразвиты, не смотря на все, что он написал и что он прочел. А он очень много читал.

Толстой довольствовался некоторой версией упрощенного христианства, которую он даже изложил. Чувство иронии, чувство юмора было ему настолько несвойственно, что в одном из томов его полного собрания сочинений можно найти  изложение его религиозной доктрины. Он хотел обновить христианство, он был религиозный сектант. Обновление сводилось, в общем, к тому, что не надо мудрствовать лукаво, а каждый должен на своем месте трудиться, соблюдать правила хорошего поведения по отношению к другим людям, любить своих ближних, так сказать, а все остальное сделает бог. Доктрина Толстого очень ясно им изложена и состоит в том, что люди не могут решать никаких вопросов сами, они должны быть хорошими, бог заметит, какие они хорошие, и сделает, чтобы все было хорошо. Если вы читали «Крейцерову сонату», то вы не подумаете, что я преувеличиваю.

Такова была доктрина Толстого, это доктрина неумного человека. И стоит спросить себя: «Каким образом такому неумному человеку удалось все это написать. . ., да, кстати, он написал философские вставки в свои романы,  «Война и мир» и «Анна Каренина» полны философией всякого рода, которую он вставляет. Он даже придумал своего двойника – Константина Левина, который поучает публику в романе «Анна Каренина». Так вот, этот автор трагически не понимал ничего, кроме своего упрощенного христианства. Он был христианский сектант и своей убежденностью, настойчивостью и литературным даром возмещал недостаток интеллекта. Но если вы подумаете, о чем говорит его философия, каково содержание  этих его философских глав и опускаемого в некоторых изданиях послесловиях к «Крейцеровой сонате», то вы ужаснетесь. Например, в послесловии в «Крейцеровой сонате» он предлагает просто в течение одного поколения не грешить, не заниматься любовью, и тогда не будет следующего поколения и человеческий род прекратится, а это и будет, по мнению Толстого, наилучшим завершением истории. Вот так буквально написано у него. Во избежание соблазна наши издатели выпускают только первую половину «Крейцеровой сонаты», то есть сочинения Толстого несколько уродуют.

Толстой написал массу глупостей, он был завистлив, между прочим, он не мог простить одному человеку, литературный дар которого он мог сравнить со своим – Шекспиру. Он написал статью о «Короле Лире», которая должна была доказать, что Шекспир был совершенно ничтожный писатель, писал глупости, что его не стоит читать и тем более представлять в театре.

Рассуждения и умозаключения Толстого не заслуживают внимания, но не это интересно. Интересно другое, что его христианская философия совершенно разошлась с общим настроением русской интеллигенции. Когда Толстой брался изображать революционеров, то видно было, что он их вовсе не понимает. Он их жалел, он сочувствовал их страданиям, но не понимал, чего они хотят и почему они такие люди. Правда, в отличии от Достоевского, он не рисовал на них злобные карикатуры. Толстой получил большую популярность в России, потому что в его романах видели уничтожающую критику современного общества. А так как он предлагал рецепты спасения, то в России появились его последователи – толстовцы, которые пытались жить,  как Толстой. Но идеал Толстого – это была крестьянская жизнь, а крестьян он тоже понимал упрощенно. В общем, крестьянскую жизнь он толковал, как жизнь лошади. Крестьянская лошадь, вот был настоящий идеал Толстого, лошадь, которая работает, жует овес и не делает ничего плохого.

Философия Толстого ужасна, а романы его читать надо, перечитывать. Толстой, как историческое явление, заслуживает внимания. Но вряд ли можно сказать это о его героях. Как писатель Толстой в высшей степени интересен, но тут проявляется самое слабое место его писательства. Ведь писатель должен создавать героев, а Писарев однажды сказал: «Никакой писатель не может создать героя умнее и интереснее самого себя». Герои Толстого, как правило, удручающе неинтересны. Они могут показаться сложными, потому что Толстой был мастер изображения деталей. И Толстой был одним из предшественников декаданса в том, что он обращал внимание на тонкости человеческой психологии, управляющей нашими поступками, иначе говоря, на подсознание человека.

Да, Толстой был одним из предшественников психоанализа, но его очень тонкое понимание человеческой психологии не шло дальше анализа примитивных, животных особенностей в человеке. Животную сторону человека Толстой изображал великолепно. Но человек разумный, Homo Sapiens, был вне его сферы. Этим он не занимался даже. И когда герои Толстого начинают рассуждать, то, по старинному выражению, хоть святых выноси. Неправ был Ленин, когда говорил, что Толстой – зеркало русской революции. Как раз русскую революцию Толстой совершенно не способен был отразить, потому что не понимал ее. Если бы он дожил до нее, то безусловно он бы ее осудил. Я не люблю Толстого. Люди, хорошо его знавшие, утверждали, что он был злой человек, недобрый. Но он старался быть добрым, он надел на себя личину христианского святого и носил ее с потрясающим усердием. Если вы читали дневники Толстого, то вы знаете, как трудно это ему было, в дневниках описан реальный Толстой. Кстати, недавно вышло переиздание книги «Молодой Толстой», –  я не помню, как зовут автора –  где изображается жизнь Толстого в молодости. Ему трудно было стать святым.

А теперь я перехожу к писателю, которого я больше всех не люблю или меньше всех люблю, точнее, которого я не выношу. Вы догадываетесь, что это Достоевский. Достоевский тоже, несомненно, великий русский писатель. Но его писательские достоинства можно отрицать. Набоков, например, ему отказывает в этих достоинствах, он его главные романы считает искусно построенными, но перегруженными материалом детективами. Слово «детектив» уже было во время Набокова, но его еще не было во время Достоевского.

Достоевский – это трагически неумный человек, брошенный в русские события и растерявшийся в них. Он участвовал в молодости в… трудно сказать организации, – в  сборищах петрашевцев, в кружке Буташевича-Петрашевского. Эта компания занималась либеральными разговорами, среди них были и серьезные люди, и несерьезные. И там присутствовал Достоевский, главным образом в роли молчаливого свидетеля. Потом он давал показания во время процесса, давал откровенные показания. Увы, говорил все, что знал, по обычаю русских дворянских революционеров. А потом была процедура казни, была разыграна казнь, на самом деле казни не было, потому что в последнюю минуту было доставлено помилование от царя. Он отправился в каторгу, о которой он описал в «Записках из мертвого дома».

К этому времени Достоевский имел уже репутацию писателя, он печатался, вызвал одобрение Белинского. А каторга произвела в нем душевный переворот. Он «понял», «понял» поставьте в кавычки, что все, что он думал и делал раньше,  было ошибкой, что надо только верить в Бога и Бог все устроит. Он «понял», что в русской жизни есть некая правда, что нужно быть верным русскому строю жизни, то есть – монархии. Поскольку он все это «понял», то он добивался помилования. Он добился, что ему разрешили жить в городе, потом разрешили жить в Петербурге. Он писал унизительные, униженные письма императрице. Короче говоря, он стал другим человеком. Было ли это подлинное обращение, в смысле «обучения 3» [термин Г.Бейтсона], я не знаю. Но он был по-своему искренен. Как он мог быть искренен в таком переходе? Да очень просто. Для умного человека это было бы невозможно. Для Пушкина это было невозможно – Пушкин погиб от этого противоречия. Он метался и не находил выхода. А вот Достоевский смирился, он стал монархистом и верующим. Он вернулся в Петербург, стал писать свои большие романы, ездил за границу и объяснял свои благие намерения Победоносцеву, тогдашнему главному идеологу правительства.

Достоевский, главным образом, описатель патологий. Его романы представляют собой подробные, очень талантливые местами, описания психической патологии человека, которые во многом предшествовали психоанализу, их заметил и одобрял впоследствии Фрейд. Трудно найти среди героев Достоевского нормальных людей, все они страдают какими-нибудь извращениями. Это одна из причин, почему я Достоевского не люблю, кроме его ренегатского поведения. Глубины психологии он исследовал с редкой проницательностью, и не постеснялся выставить напоказ некоторые свои собственные свойства, которые другие писатели скрыли.

Достоевский был популярен в русском обществе, он изобразил путь, на  котором можно было примириться с начальством, поэтому он и был так популярен. Люди, которые не хотели идти за радикалами и рисковать, ничем не рисковали, когда восхваляли и читали Достоевского. Это хорошо понял и объяснил в своей статье Глеб Успенский, его  не обманула бурная демонстрация публики в ответ на речь Достоевского о Пушкине. Речь Достоевского о Пушкине представляет собой образец литературной фальсификации. Выдуманный им Пушкин – это совершенно ложная фигура, которой Пушкин никогда не был, вымученная, насквозь фальшивая и сентиментальная. Так вот, Достоевский создал русскую литературу для кающихся, неуверенных в себе, склонных к примирению, ищущих Бога, потому что сам Достоевский так и не нашел Бога, а всю жизнь искал. «Больная наша совесть – Достоевский», как сказал Максим Горький. Это не значит, что я во всем согласен с Горьким.

Из зала: Как вы оцениваете его стиль?

А.И.: Что касается литературного таланта Достоевского, то он как стилист еще гораздо хуже Толстого. Он писал в спешке, ведь он должен был расплачиваться за долги. У него были карточные долги, он должен был платить, он выполнял заказы издателей, писал романы к сроку, публиковал их без пересмотра. Таким образом, он писал небрежно. Это небрежный стиль, в котором содержатся жемчужины проницательного наблюдения и психологического анализа. Так как вы  психотерапевты, то вам Достоевский может многое дать. Должен сознаться, что я очень интересуюсь вашей специальностью, но я совершенно безнадежен в качестве вашего пациента. Поэтому я всегда интересовался психологией нормальной больше, чем патологической. А нормальной психологии у Достоевского не было. Вот моя исповедь ненависти к Достоевскому.

Страница 5 из 6 Все страницы