А. К. Соколенко

Преступление капитана Иванова

Из книги воспоминаний "Хранить вечно"

1

Увидел я его первый раз за зоной. Странным показался он мне: сутулый, щупленький, одетый в короткую не по нем английскую шинель, с помятыми капитанскими погонами, в резиновых сапогах и в защитной фуражке с красным околышем, значительно засаленным. Стояла зима, и он, втягивая голову в такой же засаленный воротник своей шинели, бегал небольшими шажками, семеня резиной.

Местные лагерные офицеры были полной противоположностью новичку. Они были одеты с иголочки, по территории лагеря ходили с важным видом и относились с большим пренебрежением к арестантской массе, а выше чина лейтенанта даже не замечали эту «сволочь».

Это, как называли их заключенные, тюремщики. Как правило, они были необразованными людьми, и не имели никакой гражданской специальности. Для них тюрьма, лагерь – единственное место существования. Они отличались грубостью и невежеством. От многолетнего общения с королями воров они усвоили не только их лексикон, но их взгляды на жизнь, привычку к легкой наживе. Как и урки они страстно ненавидели «политиков», контру». И эта страсть возникала отнюдь не от их патриотизма. Нет. Просто они знали, что их различные махинации лишь у «политиков» найдут осуждение.

Правда, и среди лагерного командного состава попадались единицы, отличавшиеся своей человечностью и порядочностью. Это, хотя те же тюремщики, но имеющие какую-нибудь гражданскую специальность, служащую им как бы отдушиной « на всякий случай», если вдруг выгонят из «органов». Или армейские офицеры, часто с высокими воинскими званиями, нюхавшие порох на фронте и попавшими какими-то неисповедимыми путями в «органы». Они, как правило, присмотревшись ближе к лагерной «малине», вскоре из «органов» сматывались на гражданку « по собственному желанию».

2

Я работал участковым агрономом. Жил в зоне на центральной усадьбе, а на работу ходил пешком (участок от центра находился в 2 км). Начальником участка был милейший хохол Степан Никитич Ткачев, человек без всякого воинского звания, держали его в начальниках за хорошее знание местных природных условий и сельского хозяйства (основное занятие этого лагеря). Сам он был из местных зажиточных мужиков, сумел вовремя переориентироваться и даже перекочевать в те органы, которые могли в свое время ликвидировать его, как класс.

Вот он как-то мне и говорит:

− А ты знаешь, что я ухожу с работы? Уезжаю в Или, на гражданку. Уже на мое место и человека прислали.

− «Кого бы это? – думаю я, − Не капитана ли?»

Вскоре мое предположение подтвердилось. Новым начальником участка стал капитан Иванов.

При первой же встрече наедине он признался мне, что до войны работал тюремным надзирателем и никогда сельским хозяйством не занимался. Он даже выразил сомнение, потянет ли он этот лагерный участок. Я разъяснил, что, как участковый агроном, фактически веду хозяйство участка. Ему же посоветовал, если он действительно не знает сельское хозяйство, пока присматриваться, учиться, а главное, не мешать мне. На этом мы заключили наш устный договор. Он пожал мне руку и стал намекать мне на какую-нибудь в будущем совместную крупную экспроприацию, словно я какой-нибудь бандит-грабитель. А пока, мол, надо как следует осмотреться. Я понял его и сразу же предупредил, что я не уголовник, а политический и ни на какие « дела» не пойду. Капитан осекся, скис и замолчал. А потом стал жаловаться мне, какой он несчастный: демобилизовавшись с женой из армии, он вез домой из Венгрии кучу разного барахла. И вот, в Киеве их совершенно обчистили.

− Что было на нас с Марусей и то продали по дороге. Теперь гол, как сокол, закончил он.

После этого стало понятным, почему он зимой приехал в лагерь в старой шинелишке, и в резиновых сапогах.

3

Работа на участке продолжала кипеть. Капитан в ней действительно ничего не смыслил. Вечерами в конторе он только подписывал бумаги, не понимая их сути. Ему очень понравилось проверять и утверждать наряды на произведенные работы бригадами заключенных. Бригадир Костин – тертый калач. Он быстро раскусил капитана. Каждый день его бригада, ранее отстающая, стала выполнять дневное задание на 160−180%. Делал он это очень просто: в начале наряда он записывал действительно сделанную работу, равнявшуюся иногда 40−50% дневной выработки, а дальше шла сплошная, как в лагере называли сплошная «тухта». Например, записывалась

такая работа: «буртование дыма», «двойная перекидка того же дыма» и т. д. Вся эта «работа» сопровождалась соответствующими цифрами: единица измерения, норма выработки, всего выработано, проценты. Слава бригады Костина гремела по лагерю: бывшие воры и тунеядцы стали показывать чудеса трудовой доблести. Идея перевоспитания тяжких преступников находила свое воплощение в усердной деятельности капитана Иванова, и выражалась в том, что он ставил каждый день свою собственноручную подпись под отчетом очередной «тухты».

Капитан радовался: дела идут неплохо. Единственно, что его огорчало – отсутствие семьи.

− Уж очень соскучился по дочурке и жене. Надо их перевезти в лагерь.

Жена капитана Маруся с трехлетней дочерью находилась в 45 километрах от лагеря в пригородном совхозе. Она, как и капитан, по известной уже причине, была «голенькой», и мне пришлось собирать по кладовым участка разное старое барахлишко, чтобы санным путем целой и невредимой перебросить капитаншу с ее дочкой на участок.

Как-то я зашел на квартиру к капитану. Дома его не оказалось. А капитанша, развалившись на жарко натопленной русской печке, лежа приглашала посидеть, подождать Леньку (так она называла мужа), который вот-вот должен де явиться. Она была не в меру болтлива, о моем существовании, видимо, знала от мужа и сразу стала меня называть на ты.

− Вот придет весна, говорила она, закатывая глаза, мальчика себе заведу…,

и жеманясь добавила, − А что делает кот, когда ему делать нечего?

В этих словах проявилась вся Маруся.

4

Вскоре Леня получил полное новенькое обмундирование, стал веселее и стал больше вникать в процесс ведения хозяйства.

Подходила весна. Преграждавшая дорогу на Алма-Ату река должна была вскрыться, и таким образом увеличивалось километров на 50 расстояние до города за счет объезда на Илийский мост. Нужно было построить свой мост. Давно назрела в нем необходимость, но не было соответствующего материала, и строительство из года в год откладывалось. Эту историческую задачу взялся выполнить новый начальник. Он верхом на лошади предварительно объездил окрестности, а потом однажды организовал пару саней, взял из зоны шесть уголовников и ночью с ними (он верхом, а они на санях) смотался в неизвестном направлении. Утром у переправы, где должен быть построен мост, лежало десяток железнодорожных рельсов, экспроприированных капитаном из запасников соседней железной дороги. Ранней весной начали строить мост, река еще не очистилась ото льда. Нужно было вбить в дно реки десяток полтора свай. Сваи забивали, стоя в холодной воде. «Заботясь» о здоровье строителей, капитан выписал со склада несколько литров спирта. Когда сваи была вбиты, на берегу началась попойка. Спирту больше попало не тем, кто лазил в воду, а тем, кто руководил работой, капитану и кто охранял заключенных, конвоирам. Вечером заключенные принесли к центральной усадьбе на носилках капитана Иванова и с ним двух солдат, пьяных в стельку, и их оружие. Происшествие действительно чрезвычайное, но оно вскоре забылось. Главное: никто из заключенных не убежал.

Наступали теплые дни, начальник участка готовился к докладу на партсобрании о подготовке к весеннему севу. Оказалось, что он не может даже записать нужные цифры к себе в блокнот. Составил я ему такую грамотку, по которой он еле читал. Но козырь у него уже был: он мобилизовал внутренние резервы и построил через реку мост.

Перед посевной обнаружилась недостача конской сбруи. Капитан с помощью тех же уголовников начисто обнес конюшню соседнего колхоза. Хвалились потом капитанские экспроприаторы, как легко работать с капитаном:

− Мы ломаем замки, а он с пистолетом на лошади прикрывает нас.

Правда, последняя капитанская операция оказалась неудачной: на следующий день колхозные следопыты нашли в кладовой конюшни капитанского участка свою сбрую. С жалобой они пошли к полковнику, начальнику лагеря, так как капитан обругал их, заявив, что ни о каких чужих хомутах, он не слышал. Полковник понял, в чем дело, и мягко сказал:

− Ну что ж забирайте. Это дело рук заключенных, уголовников. Они за такие дела и сидят. Перевоспитываем. Не все сразу.

Те были довольны мягким обхождением полковника, забрали сбрую и отбыли восвояси. И на этот раз капитан Иванов вышел сухим из воды.

Страница 1 из 3 Все страницы