Леонид Александрович Боярский (1933–2020) с 1961 года и до конца жизни работал  в Новосибирском Академгородке. Доктор физико-математических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института неорганической химии СО РАН, заведующий кафедрой физики низких температур НГУ,  член Научного совета РАН по проблеме «Физика низких температур» — он вошёл в историю Академгородка не только как учёный, но и как основатель и бессменный ведущий киноклуба Сигма, отдавая немало сил популяризации лучших образцов мирового киноискусства.

Публикуемый текст впервые напечатан в журнале «Заметки по еврейской истории» №7 (224), июль 2020 года.

У меня нет уверенности в том, что мои воспоминания могут найти отклик в умах редакции, не говоря уже о читателях. Наверное, следовало бы пролить ностальгическую слезу по поводу замечательной жизни на заре нашего Академгородка. Увы, жизнь эта была разнообразной. Что-то было очень хорошо (главное — мы были молоды!), ну а что-то… не очень. Не взыщите, всё написанное далее носит чисто субъективный характер. Хотя следует заметить, что в судьбе отдельного человека или отдельной лаборатории не могло не отразиться то общее, что, в конечном счете, сформировало Академгородок.

Весной 1959 года по наущению моих старых университетских товарищей я предпринял попытку покинуть Харьков и поступить на работу в отдел физики низких температур Института теплофизики СО АН. Через некоторое время я получил от заведующего отделом Петра Георгиевича Стрелкова письмо, в котором он пригласил меня в Москву на переговоры и оформление документов. Это письмо меня поразило. Я ведь раньше никогда не состоял в переписке с интеллигентными людьми. А тут в первых строчках: «Дорогой Леонид Александрович» (это мне-то, мальчишке!), а в конце: «Преданный Вам профессор Стрелков». Было от чего прийти в восторг и на всю жизнь сохранить восхищение этим человеком и искреннюю привязанность. Я, грешным делом, тогда не догадывался, что именно так культурные люди обычно пишут письма. При всем при том время показало, что и обращение, и подпись были отнюдь не формальными оборотами. П.Г. был на самом деле совершенно изумительным человеком, доброжелательным и заинтересованным в успехах своих сотрудников.

В общем, я стал сотрудником отдела Стрелкова и осенью того же 59-го года переехал из Харькова в Москву. Два года в Москве — это работа в библиотеке, непременное посещение семинара академика П.Л. Капицы, затем, после оформления пропуска, проектирование и изготовление в мастерских МИФИ прибора, ну и, конечно, московская культурная жизнь.

Наконец, 1 октября 1961 года мы приехали в Академгородок, попав из теплой московской осени в начавшуюся сибирскую зиму с 20-градусными морозами. Это нас нисколько не огорчило, было даже весело. Радовали перспективы предстоящей работы. Однако перспективы вначале были смутными, поскольку для физиков-экспериментаторов нужны площади, электроэнергия и многое другое. Вот в связи с этим следует вспомнить еще одного замечательного человека — заместителя директора Института теплофизики по самым разным общим вопросам Владимира Захаровича Портного. Специалист с тремя вузовскими дипломами, включая строительный и юридический, прекрасный организатор и психолог. Он обладал совершенно уникальным качеством — умел законным образом обойти любой закон! Вот именно благодаря этому качеству ему удалось, несмотря на строжайший запрет расходовать средства на «времянки», купить и отремонтировать для нашего отдела «сарай-лабораторию» на Правых Чёмах с собственной котельной и артезианской скважиной. Мы получили возможность более или менее нормально работать вплоть до осени 1963 года, когда было закончено строительство нашего криогенного корпуса. На одном из институтских вечеров мы пели частушки, начинавшиеся словами: «Мы споём про наши Чёмы/ Чёмы любим горячо мы!/ Если кто не видел Чём,/ мы здесь, право, ни при чём». Другой любопытный эпизод произошёл несколько ранее, когда Петр Георгиевич Стрелков пригласил М.А. Лаврентьева посмотреть на наши трудовые усилия. М.А. сначала все одобрил, а потом спросил: «А кто вам разрешил это сделать?» На что Владимир Захарович ответил: «Вы, Михаил Алексеевич!» Лаврентьев промолчал, затем, обнаружив дыру в заборе, вышел на берег Обского моря и долго-долго стоял, вглядываясь вдаль и думая не иначе, как о чём-то своём, гидродинамическом…

Становление нашего научного центра проходило не так уж и гладко. Уж больно разными были причины, приведшие людей в Сибирь. Молодежь, главным образом, хотела получить интересную работу и крышу над головой, старшее поколение, в лице лучших представителей, стремилась получить простор для обширной научной работы, но были ведь не только лучшие… Непомерные амбиции одних, авторитаризм верхних эшелонов власти, привели к многочисленным конфликтам, что не могло не отразиться на общем климате. Первым попал «под нож» хирург (!) Евгений Николаевич Мешалкин. Его Институт клинической медицины был изгнан из Сибирского отделения, а в выстроенном корпусе поселился Вычислительный центр. Позже было ещё много подобных историй. Не миновала чаша сия и наш отдел. В 1962 году тяжело заболел Петр Георгиевич Стрелков, и почти тогда же в нашем в то время Институте теплофизики началась позиционная война между директором и его заместителем. В события были втянуты и сотрудники. В 1965 году уже новый директор института был полон решимости нас «аннулировать». К счастью, нам удалось сохраниться ценой перехода из СО АН в структуру Госкомитета стандартов. Там мы проработали три долгих года, а затем в 1968 году при очень энергичной помощи Андрея Михайловича Будкера (да будет благословенно имя его!) вернулись под академическую крышу в Институт неорганической химии, где директорствовал тогда ещё один замечательный человек — Анатолий Васильевич Николаев. Конечно, физикам было не очень просто вписаться в химический институт, но время лечит, адаптацию можно считать благополучно завершённой. Самое важное, что мы сумели сохранить своё лицо.

Действительно, в 1970 году по предложению ректора НГУ Спартака Тимофеевича Беляева мы на базе нашего отдела организовали кафедру физики низких температур. С тех пор нами подготовлено свыше 150 специалистов, среди которых уже есть ряд докторов наук (а кандидатов — несть числа). Поскольку организация кафедры легла на мои плечи, я получил возможность общения с самыми разными людьми — ректорами, деканами, коллегами по другим кафедрам и, главное, со студентами. Как поётся в одной песне, «И молодею я, мои друзья, когда работаю с ребятами». В связи с широким кругом начальников на моём пути, хочется заметить, что почти для всех господ характерен синдром Людовика XIV, как известно, говорившего: «Государство — это я». В наши дни это отражается в том, например, что любой институт — это дирекция, бухгалтерия и плановый отдел, а всё остальное — лаборатории, которые институту деньги должны… Но на моём пути был один человек, в своей деятельности руководствовавшийся тем, что университет — это сообщество студентов и преподавателей, а вся инфраструктура во главе с ректором — это обслуживающий персонал. К моему непреходящему огорчению, этот уникальный человек — профессор Владимир Николаевич Врагов — слишком рано ушёл из жизни.

Времена, конечно, настали не очень простые. Но из этого не следует, что нужно «сложить лапки». Мы продолжаем работать и не утрачиваем вкус к жизни. Формально наши достижения можно характеризовать качеством коллектива. При зарождении отдела возглавлял его профессор Стрелков (с 1961 года член-корреспондент АН СССР). В составе отдела было два кандидата наук. Сейчас в отделе работают 12 докторов наук и 20 кандидатов. Жизнь продолжается, коллеги!

Страница 1 из 5 Все страницы