«Нарисую, буду жить». Выставка картин к 75-летию Стеллы Аминевой (1942–2014). Искусствовед Ольга Ладик (1949–2017) |
|
Если в первом акте на сцене висит ружье, то по законам драматического искусства в течение спектакля оно должно выстрелить. Бывают и исключения. Но, на наше счастье, в судьбе нашего дорогого друга, художницы Стеллы Аминевой исключения не случилось. Её художественный талант «выстрелил» ровно тогда, когда созрел, и когда созрела для него сама Стелла. Закономерности часто маскируются под случайность. Стелле было уже за сорок. Она состоялась как самостоятельная неординарная личность, супруга и мать двух взрослых детей и как перспективный математик в знаменитом институте знаменитого новосибирского Академгородка, когда впервые в жизни случайно взяла в руки кисть и обмакнула её в краску… « …Я буквально впала в буйство, – вспоминала Стелла, – какая-то порочная страсть на меня свалилась или Божье наказание. Краски я, естественно, не возвратила, а взялась копировать – угадайте, кого? – самого Винсента ван Гога, альбом которого был в нашей домашней библиотеке. И покатилось… В это время, на мое счастье, из тогдашнего ещё Ленинграда приехала к нам в Новосибирск замечательная художница Наталья Чижик. Она открыла студию живописи для взрослых. Многие из нас, в том числе и я, пришли туда, чтобы начать с нуля. Тогда же я поступила на заочное отделение Московского университета искусств, получила диплом руководителя изостудии. Ушла из института, стала преподавать живопись в детском эстетическом центре, потом организовала собственную студию. Живопись заполнила всю мою жизнь без остатка…» Стелла без устали рисовала всё, что её окружало: окрестности Академгородка, алтайские пейзажи, Саяны, деревеньки, цветы, кусты, деревья, натюрморты и портреты… Взыскательная и скупая на похвалу, Наталья Чижик отмечала у неё врожденное чувство цвета, гармонии, цельность взгляда и точность руки, чувство ритма и композиции и высочайшую работоспособность. В картинах Стеллы с самого начала её творчества проявились высокий уровень культуры, благородство и гармоничность её натуры. Вот как об этом писали еще в 1994 году психологи Лика и Ричард Коннеры: «Стелла – один из тех редких художников, кто приближается к благодати: единению доводов сердца с доводами разума. Хотя мы сомневаемся, сможет ли она объяснить, как это ей удается. Вероятно, она и не думает об этом. Но такое единение всё чаще происходит в её искусстве. Её работа примечательна прежде всего не техническим мастерством, хотя оно растёт у неё едва ли не с каждой картиной. Главное – это чувства, вызываемые её искусством. И, конечно, их нельзя объяснить словами. Айседора Дункан сказала однажды: ``Если бы я могла объяснить вам, что это значит, мне незачем было бы это танцевать’’. Если бы Стелла могла сказать, что это значит, ей незачем было бы это рисовать. Но все мы стали богаче оттого, что ей хочется это нарисовать». Будучи тем редким человеком, кто не зависит от внешних обстоятельств и мнений, Стелла не соблазнилась, не стала встраиваться в модные течения или подражать успешным художникам и вкусам публики. Ей были абсолютно чужды конъюнктура или формальные приёмы для того, чтобы отличиться в тесной толпе коллег по ремеслу. Она совершенно не заботилась о принадлежности к направлениям, группировкам, школам, не боялась показаться неумелой или наивной; писала свои картины потому, что не могла их не писать. Эта внутренняя свобода и естественность стали для неё самой надежной защитой от шаблона и пошлости. Джон Торндайк писал о творчестве Стеллы: «У Стеллы Аминевой нет никакого направления, а стиль у неё свой собственный – поэтому нельзя описать его, а надо увидеть. Её не интересуют нарочитые искажения, вымученные абстракции. Ей безразлично, что делали отчаявшиеся художники в этом отчаявшемся веке. Интересует её природа вообще, а особенно русская. Её стихия – пейзаж: русский лес, русская река, русская деревня. Восприимчивость и любовь ко всему бытию делает её живопись глубоко национальной. Сама она не думает об этом никогда: она просто часть этой природы, она в ней живёт». Жизнь сложилась так, что Стелла с семьей уехала в Израиль. Будучи неутомимой путешественницей, с этюдником и красками она исколесила весь Израиль и многие страны Европы: побывала в Париже, Провансе, Женеве, Амстердаме, Словакии… И тогда проявилась еще одна очень важная черта личности Стеллы – везде, где бы она ни оказалась, она ощущала себя дома, везде с жадным любопытством и восторгом исследовала окружающую её жизнь, старалась понять её природу, выявить внутренние взаимосвязи и выкладывала на холст и картон свои впечатления. «Мне хотелось показать Израиль таким, каким я его увидела, – объясняла Стелла, – древность этой страны и то невидимое глазу напряжение, будто разлитое в воздухе. Когда пять лет назад я впервые увидела эту старую красную землю, то словно с ума сошла. Ездила по всей стране и только на эту землю смотрела и на дома старые. И когда на всё это смотришь, начинаешь об истории думать, о людях, которые здесь жили тысячелетия назад. Это были сильные и мужественные люди, если три раза в год из Галилеи, например, шли в Иерусалим. Пешком, разумеется. А тут что зима, что лето – сурово здесь очень. Поэтому мой Израиль не безоблачный, не веселый». Огненно-красные кусты в картинах Стеллы иногда напоминают торжественно горящие факелы («Бугенвилии. Хайфа»), но чаще они похожи на пламя пожара «Красные персики». Грязно-серые клочки снега на желтоватой земле, чей-то дом, будто охвачен пламенем. Но нет, это не огонь – это пламенеют осенние кусты в палисаднике. Картина «Гора Мирон. Дерево Моисей» написана на севере Израиля, а кажется, будто это – Сибирь («Саяны. Ручей»): тот же пейзаж и те же краски. Суровое и благородное сочетание зелёного, серого и лилового. Но и Израиль не всегда бывает суров. «Домики кибуца Гива Бренер» с белыми хатками, красными черепичными крышами, бойкими облаками напоминают веселую «Свадьбу в Малиновке». Наверное, в этом кибуце основались выходцы из какого-нибудь украинского местечка. В Израиле изменяется палитра Стеллы: её картины становятся светлее, голубее, воздушнее. Пейзаж «Миндаль цветёт. Озеро Кинерет» (1, 2) написан в нескольких вариантах. И все они проникнуты невыразимой нежностью и любовью. Работая, Стелла слушала только себя, и её кисть повиновалась только её внутреннему импульсу. В наш век вторичности, время подражаний, подделок, неотличимых от оригиналов (или почти неотличимых) эта степень откровенности и внутренней свободы придаёт картинам Стеллы пронзительную искренность и абсолютную узнаваемость. Осознавала ли Стелла свой талант? Думаю, да, потому, что доверяла себе в полной мере, писала, не оглядываясь на авторитеты. Благодаря этому она могла полностью выражать себя, не оставляя никаких преград между собой и плоскостью холста. Если доверять Иосифу Бродскому, утверждавшему, что «…изделия характеризуют творца больше, чем исповедь», даже друзьям Стеллы, знакомым с ней много лет, придётся признаться, что мы заблуждались, полагая, что хорошо знали её. Вот как описывает Стеллу журналист, берущий у нее интервью: «…Она говорит тихо, вглядываясь как бы в самоё себя, отгораживаясь от собеседника тонкой струйкой сигаретного дыма, словно рассказывая о ком-то другом. Каждая фраза чётко выверена и выстроена, как математическая формула: ничего лишнего…» Это – на первый взгляд, на второй – вы увидите то, что посчитает нужным выказать сама Стелла, на третий и далее… – то, о чём проговариваются её картины. Мы знали Стеллу как очень сдержанную, ироничную, тихоголосую, тёплую, благородную и мудрую, умевшую всё понять и оправдать, объяснить самые сложные вопросы бытия. Внимательно всматриваясь в картины, понимаешь, что её сдержанность в жизни – от хорошего воспитания, что на самом деле Стелла была человеком страстным, одержимым, при всей её внешней хрупкости – волевым и целеустремленным. В некоторых картинах Стеллы на первый план выходит её математическое образование. Она исследует геометрические фигуры, играет с ними, моделирует их. Чаще всего это – замысловатые конструкции лестниц в пейзажах древнего израильского города Яффе и французского города Андюза, крыши Парижа и Арля («Крыши старого Арля», «Окно. Андюз»). Серия картин, посвящённых местам, где жили её любимые художники ван Гог и Сезанн, а также пейзажи Парижа занимают важное место в творческом наследии Стеллы. В Париже, на Монмартре, успешно прошла выставка её картин. Холсты Стеллы часто напоминают зеркало сцены. Занавес уже поднят, и ты вдруг замечаешь, как то, что вначале казалось лишь декорациями, оживает, и сами декорации становятся актёрами, начинают активно взаимодействовать. В плоскости картины на наших глазах разворачивается спектакль. Это может быть ироничная комедия или оперетта или романтичная драма в голубых тонах под крышами Парижа, или драма со страстями, заламыванием рук, мучительным и бесплодным стремлением к сближению героев – кусты ли это, детали натюрморта, дома или деревья. Всё движется, всё вопиет, всё нашёптывает… («Гладиолусы», «Два дерева», «Танцующие ёлки») Вот деревья с удлиненными изогнутыми стволами, изо всех сил призывно тянутся через холмы в желании воссоединиться со священным городом («Иерусалим. Сосны»). Налицо острое драматическое действо. А через какое-то время замечаешь, что стволы деревьев похожи на длинные шеи с посаженными сверху маленькими смешными головками – кронами. Это привет от неистребимой Стеллиной ироничности. Ироничность у Стеллы не едкая, а мягкая, весёлая. Деревья на берегу Женевского озера при ближайшем рассмотрении подозрительно походят на танцующих динозавров. И в жизни самой Стеллы часто случались невероятно забавные истории, ещё ожидающие своего описателя. Растения: кусты, деревья, цветы – как никто другой Стелла умела оживить и воодушевить их. На её картинах они редко выглядят молодыми и стройными. Это пожившие, перенёсшие многие жизненные бури персонажи, с «трудовыми мозолями», следами переживаний и недугов. Корнями, больше похожими на крючковатые пальцы, они изо всех сил цепляются за землю, за жизнь. Через их взволнованные жесты Стелла словно протягивает к нам свои руки и пытается высказать какие-то очень важные истины, которые не успела сообщить при жизни и которые нам всем предстоит ещё услышать, обращаясь к замечательным картинам изумительного человека и самобытнейшего художника Стеллы Аминевой. Ольга Ладик
Альбомы картин Стеллы Аминевой |
