Одной из самых позорных страниц в истории отечественной науки была травля основателя Московской математической школы Николая Николаевича Лузина (1883—1950), устроенная с благословения властей его учениками летом 1936 года. 75-летию этого печального события была посвящена статья доктора физ.-мат.наук, профессора Новосибирского университета, главного научного сотрудника Института математики Сибирского отделения РАН им. С.Л.Соболева С.С.Кутателадзе «Дело Лузина и команда “ЛУЗИТАНИИ”». Меня она очень заинтересовала, потому что о большей части описанных в ней событий я знаю с 1948 г. Я учился тогда на третьем курсе Московского пединститута им. В.И.Ленина и участвовал в семинаре, которым руководил один из самых выдающихся учеников Лузина — Пётр Сергеевич Новиков. Узнали мы о позорной травле Лузина, конечно, не от него, а от старших товарищей: о ней знали все математики, и старшие рассказывали младшим. Но П.С.— он был открытым для общения человеком и нередко говорил с желторотыми учениками удивительно откровенно — сказал нам однажды: «Бывало, поговоришь с Лузиным и идёшь как на крыльях. А сейчас — рассказываешь ему о своей работе, а он выслушает и ни слова не скажет».

Знали мы и о том, что не приняли участия в травле лишь немногие ученики Лузина, и в числе этих немногих были Пётр Сергеевич Новиков и его жена Людмила Всеволодовна Келдыш. В 1986—1989 гг. я работал на одной кафедре с Вадимом Арсеньевичем Ефремовичем (1903—1989), талантливым топологом, учеником П.С.Урысона и П.С.Александрова, принципиальным и мужественным человеком, до последних дней жизни сохранявшим ясность и живость мысли. Однажды я попросил его рассказать о 1936 г., и он назвал только трёх учеников Лузина, не участвовавших в травле: П.С.Новикова, Л.В.Келдыш и Н.К.Бари, хотя были и другие, в частности М.А.Лаврентьев. Ничего удивительного: память у В.А. была очень хорошая, но всё же не фотографическая.

О том, что особенно яростно нападали на Лузина Александров и Колмогоров, мы тоже знали: это было известно всем, кто сколько-нибудь интересовался «делом Лузина». Конечно, подробностей мы знать не могли, потому что довоенные газеты лежали в спецхранах. Но так ли уж много добавляют подробности? Два главных факта были общеизвестны. Первый: не требовалось, чтобы в Лузина бросил камень каждый его ученик. Второй, наиболее важный: бросившие самые увесистые камни сделали это не по принуждению, а по собственной инициативе. Будем называть вещи своими именами: они воспользовались для сведения личных счётов услугами всемогущей и безжалостной тоталитарной власти. И были это не лжеучёные вроде Лысенко, а настоящие учёные и какого масштаба! Вот что всего ужаснее и всего постыднее: в этой отвратительной грязи добровольно и с явным удовольствием замарались люди, чьи имена мы привыкли произносить с пиететом.

С.С.Кутателадзе пишет по этому поводу: «Злодейство и гений вполне уживаются в различные моменты». Но повернётся ли язык назвать злодеем Колмогорова? Он ведь не только был одним из крупнейших математиков XX столетия, но и сделал много хорошего для развития науки и образования. Или Хинчина: он был не только крупным математиком, но и необычайно талантливым педагогом, и заслуги его в развитии математического (да и не только математического) образования очень велики. На его лекциях, о которых рассказывали легенды, мне побывать не довелось, но его книжка «Восемь лекций по математическому анализу» очень помогла мне на первом курсе, а ещё раньше, в 5 классе, я читал «Арифметику» Киселёва в бережной переработке Хинчина с не меньшим наслаждением, чем романы Жюля Верна. Многие педагогические идеи Хинчина не утратили актуальности до сего времени. Забывать об этом нельзя, но надо помнить и о несмываемом пятне на репутациях этих людей. 

Теперь я хотел бы остановиться на некоторых обстоятельствах, связанных с «делом Лузина» и требующих, как я думаю, комментариев. 

Первое: цитируемая в статье С.С. Кутателадзе декларация «инициативной группы» Московского математического общества, в которой говорилось, что «в среде математиков выявились активные контрреволюционеры», в том числе незадолго до того арестованный Д.Ф.Егоров, действительно выглядит «дикой», будучи вырвана из контекста. А контекст вкратце таков. 

На заключительном заседании 2-го Всесоюзного математического съезда, прошедшего в 1930 г. в Харькове, кто-то предложил послать приветственную телеграмму Сталину, что стало уже к тому времени обязательным ритуалом. Но председательствовавший на заседании Д.Ф.Егоров, твёрдый в своих убеждениях и бесстрашный, заявил, что считает это неуместным, поскольку наука не имеет ничего общего с политикой. Большинством голосов предложение было отклонено, и телеграмму не послали. Разумеется, об этом бунте сразу было доложено «наверх». Егорова немедленно арестовали, а так как он был президентом Московского математического общества, над ММО нависла угроза разгона. 

Декларация «инициативной группы» была, видимо, отчаянной попыткой спасти общество раболепным отмежеванием от бесстрашного президента. Чести авторам декларации эта попытка, конечно, не делает, но всё же она несравненно извинительнее, чем шельмование Лузина — многим другим математикам ММО. Что было дальше, известно. Общество не ликвидировали, но навязали ему в президенты омерзительного Кольмана, чьи математические познания были довольно скудными. 

В 1934 г. его сместили, и президентом стал П.С.Александров. Д.Ф.Егоров 10 сентября 1931 г. умер в тюремной больнице в Казани; его имя не было вычеркнуто из энциклопедий и книг по истории математики, в учебниках осталась знаменитая теорема Егорова, но в книгах и биографических справках, печатавшихся в Советском Союзе до краха тоталитарной системы, ни слова не было об аресте Егорова и последних месяцах его жизни. А 3-й Всесоюзный математический съезд состоялся только в 1956 г., в начале хрущёвской «оттепели». 

Второе. Вот цитата из статьи С.С.Кутателадзе: «Лузину особенно настойчиво инкриминируется некоторая моральная вина в ранней смерти его ученика М.Я.Суслина от тифа». К сожалению, вина была, и не только моральная. Необычайно одарённый молодой математик Михаил Яковлевич Суслин в 1919 г. отправился из голодной Москвы, где у него не было никаких средств к существованию, в Саратов, надеясь получить работу в тамошнем университете. Зависело это от И.И.Привалова, руководившего там физико-математическим факультетом. Но когда Суслин с большим трудом добрался до Саратова, Привалов ему отказал, потому что получил от Лузина письмо с предупреждением: Суслин — человек нехороший, брать его на работу нельзя. Это не выдумка: по словам В.А.Ефремовича, два его друга, оба ученики Привалова (один из них — известный математик М.А.Крейнес (1903—1977), фамилию другого я не запомнил), рассказывали ему, что Привалов показывал им письмо Лузина. Получив отказ, Суслин, изголодавшийся и измотанный, потерял волю к жизни и 21 декабря 1919 г. умер от свирепствовавшего тогда тифа. Прожил он всего 25 лет. В истории дескриптивной теории множеств имена М.Я.Суслина и П.С.Александрова стоят рядом, и это в значительной степени объясняет (но ни в малейшей степени не оправдывает) особое усердие П.С.Александрова в деле Лузина. И последнее замечание на эту тему: письмо Привалову было написано не в эпоху «дела Лузина» а ещё в эпоху «Лузитании». Так что «два Лузина» не были разделены во времени, а существовали одновременно в одном человеке. Точно так же одновременно существовали «два Колмогорова» и «два Хинчина». Это весьма распространённое явление, хорошо знакомое психологам. 

И ещё одно обстоятельство: Л.Г.Шнирельман, один из самых активных обвинителей Лузина, в 1938 г. покончил с собой. Было ли его самоубийство как-либо связано с «делом Лузина», не ясно, а пишу я об этом потому, что, когда в конце 1958 г. сотрудники Института математики СО АН, перебравшиеся к тому времени в Новосибирск — их было всего 13, и я был одним из них, — поздравляли с 50-летием С.Л.Соболева, он заговорил — в какой связи, не помню — о самоубийстве Шнирельмана и высказал предположение, что именно благодаря Шнирельману не было массовых репрессий против математиков. Надо сказать, впрочем, что Соболев при всех своих привлекательных человеческих качествах (например, он был очень демократичен, любой сотрудник независимо от ранга в любое время мог зайти в его кабинет без доклада, с ним можно было спорить) был легковерным и внушаемым (чем и объясняется, думаю, его позиция в комиссии по «делу Лузина»). 

Остаётся сказать немного. Прежде всего, хочу поблагодарить С.С.Кутателадзе за прекрасную статью и особенно за острую постановку вопросов и решительные выводы. С его утверждением, что «любые попытки увидеть нравственное в безнравственном прошлом опасны тем, что эту самую безнравственность и питают, создавая ей комфортную среду в настоящем и в будущем», я целиком и полностью согласен. 

Согласен и с тем, что Президиум Российской академии наук, преемницы Академии наук СССР, поступил бы правильно, если бы отменил действующее до сих пор позорное постановление АН СССР от 5 августа 1936г. «Об академике Н.Н.Лузине». Но не думаю, что этим в «деле Лузина» была бы поставлена точка. Точку естественно истолковать, как предложение всё забыть и больше не ворошить прошлое. Но забывать нельзя, об этом ясно сказано в статье С.С.Кутателадзе. И уж, во всяком случае, не имеют права забывать те из ныне живущих, чьи имена можно увидеть в «древе Лузина», украшающем сейчас мехмат МГУ, к примеру ученики Колмогорова. 

И вот чем мне хотелось бы кончить. Я бывал иногда на заседаниях Московского математического общества в те годы, когда его президентом был П.С.Александров. (Он занимал этот пост до 1964 г.) И как же великолепно смотрелся он за президентским столом с его подчеркнутыми манерами и интонациями «рафинированного русского интеллигента старого закала», с его умеренно архаичной лексикой («Кому угодно взять слово?»). А сейчас, припомнив ещё раз этот незабываемый театр одного актёра, я подумал: не было ли сохранение общества куплено ценой обещания не выбирать больше непослушных президентов? 

2011 г.