2. Что такое интуиция?

Рассказываемое ниже представляет собой подлинное описание некоторых личных переживаний и не претендует ни на какое иное значение. Подобные же вещи демонстрировались перед коллегами-психиатрами и группами врачей; конечно, пациенты и другие свидетели могут подтвердить подлинность описываемых происшествий, но нет другого способа убедить в этом индивидуального читателя.

Интуиция — это приобретение сведений посредством чувственного контакта с объектом, причем действующее лицо, применяющее интуицию, не может объяснить себе и другим, каким путем приходит к своим выводам. Иными словами, интуиция означает, что мы можем нечто знать, не зная, как мы этo узнали.

Интуиция — это нечто хрупкое и индивидуальное; изучение этого предмета наталкивалось на сопротивление людей, строго придерживающихся научных принципов и отказывающихся допустить существование такой способности, если проявление ее нельзя вызывать и повторять по желанию. К сожалению, в настоящее время интуиция может обнаруживаться лишь в такое время и в таких обстоятельствах, какие кажутся подходящими самому ее носителю. Либо он «в ударе», либо нет, и пока никто не открыл способа управлять интуицией, что позволило бы вызывать ее произвольно и изучать в надлежащих лабораторных условиях. Нам приходится полагаться на рассказы свидетелей происшедшего точно так же, как это делали в «анекдотическую» эпоху психологии животных во времена добрейшего и ученейшего отца Дж. Г. Вуда.

Рассмотрим теперь некоторые примеры интуиции из личного опыта автора.

Во время ночных дежурств в разных больницах я соединял обычно удовольствие от общения с приобретением кое-каких знаний, по возможности проводя время с пациентами в палатах. Однажды вечером я вошел в служебное помещение большой больницы и обнаружил там одного из пациентов, сидящего за столом. Зная, что ему не следовало там быть, он встал и хотел выйти, но я задержал его, чувствуя в себе некое интуитивное настроение. Мы никогда прежде не виделись и не знали Друг друга по имени. Произошло это в отделении больницы, далеком от психиатрического, где я работал, в совершенно незнакомой мне палате.

Прежде чем пациент успел мне что-нибудь сказать, я попросил его сесть и спросил его:

— Вы как-то связаны с Филадельфией?

— Да, — ответил он, — я был там воспитан.

— Да, — сказал я, — но Вы покинули родительский дом в пятнадцать лет.

— Верно, — сказал он, начиная удивляться происходящему.

— Если Вы разрешите мне коснуться этого, — продолжал я> — то я полагаю, что Вы были разочарованы в своей матери.

— Нет, нет, доктор. Я очень люблю мою мать.

— И все же, я думаю, что она Вас разочаровала. Где она теперь?

— Она дома. Она нездорова.

— Как долго она болеет?

— Почти всю жизнь. Я за ней ухаживал, когда был еще мальчишкой.

— Что же с ней такое?

— Она всегда была нервная. Наполовину инвалид.

— Значит, в этом смысле она и разочаровала Вас, не правда ли? Она должна была получать от Вас эмоциональную поддержку вместо того, чтобы оказывать ее Вам, и так было с самого детства.

— Верно, доктор, так оно и было.

В этот момент вошел другой человек, и я предложил ему сесть. Он сел на пол спиной к стене, ничего не сказав, но слушал с большим интересом.

— У меня впечатление, что Ваш отец не влиял на Вас, начиная с девяти лет или около того.

— Он был пьяница. Думаю, что мне было примерно девять, когда он запил сильнее.

Разговор этот был продолжительнее, чем его описание, потому что он часто прерывался промежутками молчания, во время которых я нащупывал свои заключения.

Человек, вошедший позже, попросил меня рассказать что-нибудь и о нем.

— Ну что ж, — сказал я, — мне кажется, что Ваш отец был с Вами очень строг. Вам приходилось помогать ему на ферме. Вы никогда не ходили с ним на охоту или рыбную ловлю. Вам приходилось ходить самому, с компанией довольно грубых парней.

— Верно.

— Он начал обидно ругать Вас, когда Вам было около семи.

— Да, ведь моя мать умерла, когда мне было шесть, это может быть связано.

— Вы были очень близки с матерью?

— Да, очень.

— Так что смерть ее оставила Вас более или менее во власти Вашего грубого отца?

— Пожалуй, да.

— Вы раздражали Вашу жену.            1

— Пожалуй, так. Мы ведь разошлись.

Когда Вы женились на ней, ей было примерно шестнадцать с половиной.

— Верно.

— А Вам было около девятнадцати с половиной, когда Вы на ней женились.

— Верно.

— Я ошибся не больше, чем на шесть месяцев?

Он задумался на мгновение, соображая, а затем ответил:

— То и другое верно с ошибкой меньше двух месяцев.

Наступило долгое молчание, как случалось и до того; но на этот раз я чувствовал, что интуитивное ощущение от меня ускользает, и сказал:

— Ну вот, друзья мои, это все, что я могу.

— Доктор, — сказал второй человек, — а можете Вы угадать мой возраст?

— Мне кажется, сегодня я не настроен угадывать возрасты.

— Ну, попробуйте, док!

— Не думаю, что мне удастся, но попробую. В сентябре Вам исполнится двадцать четыре.

— Тридцать, в октябре.

Я выбрал эти два случая из большого числа главным образом по той причине, что эти люди согласились позже явиться на очередное еженедельное собрание врачей больницы, где они засвидетельствовали подлинность моих наблюдений. (На этом собрании я приводил доводы в пользу того, что ранние эмоциональные переживания индивида оставляют свои следы не только на его личности, но и на его мускулатуре, в особенности на мышцах лица, и эти два человека идеально подошли к такому случаю).

Большею частью эти наблюдения возникли в результате интуиции, точнее, того, что врачи называют «клинической интуицией». Точно так же как старый домашний врач умел распознать тиф и ставил диагноз «нюхом», потому что часто сталкивался в своем долгом опыте с этой болезнью, наблюдательный психиатр может и в наши дни многое узнать о своих пациентах интуитивным путем. Поскольку он все время видит пациентов и спрашивает их о возрасте, брачном состоянии, домашней жизни, характере родителей и так далее, то следует рассчитывать, что со временем у него должна выработаться способность совсем неплохо угадывать на глаз.

Такая способность дается не только психиатрам или врачам вообще. Любой профессионал приобретает недурную интуицию в своем деле. Профессиональные угадыватели возраста и веса, выступающие на ярмарках и праздниках, с помощью такой интуиции зарабатывают себе на жизнь; они развивают ее практикой и опытом. Средний человек также способен довольно точно определить возраст и вес, но вряд ли кто-нибудь сумеет в точности объяснить, как он приходит к таким выводам. Даже художники-портретисты, привыкшие воспроизводить самые видимые признаки, из которых извлекается эта информация, не могут объяснить, как они узнают разницу между человеком двадцати четырех и двадцати шести лет.

Важно заметить далее, что мы можем знать что-нибудь, не будучи в состоянии как следует объяснить словами, как мы это узнаем, и все же знать это вполне уверенно. Это отчетливо видно в первом приведенном выше случае, когда я знал, что мать этого человека разочаровала его. Я был настолько уверен в своем знании, что настаивал на нем, когда он его отрицал, и в конечном счете оказался прав. С другой стороны, грубая ошибка в определении возраста другого человека, после того как я точно угадал более трудные вещи, свидетельствует о том, что без содействия интуиции даже опытный наблюдатель может легко сбиться с пути.

Эти впечатления не подчиняются законам случая. Дело обстоит не так, как если бы человек угадывал некоторую часть времени по случайному совпадению. Если у него есть «некое ощущение», то он редко ошибается. Если же этого ощущения нет, то догадки и в самом деле подчиняются законам случая. Если пытаются угадать, в каком возрасте пятнадцать человек уходят из дома, и правильно угадывают в двух или трех случаях, это совсем не похоже на другой опыт, когда угадывают разные вещи о пятнадцати людях и почти в ста процентах случаев без ошибки. Вот почему эти вещи так трудно изучать. Их нельзя вызывать по требованию. Ощущение, что ты «в ударе», приходит лишь время от времени, а затем исчезает.

Страница 37 из 42 Все страницы