7.3. Этнос и генофонд

В связи с этим, может быть, следует несколько уточнить некоторые положения очень интересных статей Л. Н. Гумилева, посвященных проблеме развития, стабилизации и падения этноса. Каждой из трех эпох или стадий, выделенных Гумилевым, соответствуют свои, очень различные характерологии, хорошо выраженные портретами и бюстами деятелей трех этапов. Волевые, энергичные, мужественные умные деятели и лица «пассионариев» стадии развития этноса сменяются спокойными, уравновешенными, разумными на стадии стабилизации, а затем безвольными, безразличными, туповатыми на стадии падения. Хочется подчеркнуть, что эта смена вызвана вовсе не естественным, а социальным отбором. На первой стадии выдвигаются в вожди люди первого типа, «пассионарии», на второй — поддерживающие уже установившийся «порядок», не нарушающие его, на третьей — угодливые, плывущие по течению карьеристы, сибариты, ничтожества, на лицах которых, как на портрете Дориана Грея| запечатлен весь их позорный жизненный путь. Народная же масса быть может не претерпевающая серьезных генетических изменений за все три стадии развития этноса, хранит в себе неисчерпаемый запас потенциально пассионарных личностей, реализация которых почти не осуществляется из-за жестких социальных рамок всех трех этапов этноса, в особенности второго и третьего. Что пассионарные личности имеются всегда, можно проиллюстрировать, например, эпохой Вильгельма II, поспешно отделавшегося от Бисмарка и при всей деспотичности своего генштаба обрекшего Германию на поражение. Наконец — даже эпохой Николая II: недостатка в умных, активных, энергичных, работоспособных деятелях не было, достаточно вспомнить адмирала Макарова, Эссена, Рузского, Брусилова, Витте, Столыпина и множество других реакционных или прогрессивных, но бесспорно «пассионарных» личностей. Но если при становлении этноса именно пассионарным личностям удается как-то реализовать свои возможности, то социальные условия третьей стадии этноса обрекают их на гибель, безвластие, подчинение ничтожествам.

Во всех эпохах путем особых форм социального отбора создавалась своя правящая группировка. Не каждый годится в жрецы, в шаманы, в подвижники, в монахи или священники, не каждый годится в вожди племени или народности, не каждый годится в их соратники, не каждый хотел стать воином с высоким риском быть убитым или искалеченным в первых рядах. Помимо воспитания, кастовых или классовых рубежей играли роль темперамент, характер, степень страсти к господству, стяжательству, к первенству. Ограничимся одной иллюстрацией из бесчисленных. Жизнь рыцаря требовала неустанных упражнений и была очень опасна. Дворянство не полностью утратило свои социальные функции с установлением абсолютизма. Оно было численно значительной прослойкой (ко времени Великой Французской революции на 20 млн. населения Франции 400 тыс. были дворянами). Все они были (не считая больных, уходивших в духовенство, впрочем, не всегда — «маленький аббат» принц Евгений Свойский стал, при всей его «хилости», одним из 5−6 крупнейших полководцев своей эры) с детства тренированными всадниками и фехтовальщиками, стрелками, затем становились офицерами, притом такими, для которых малейшее проявление трусости было немыслимо. Те, которые не становились офицерами, входили в «Maison du Roi» * Королевский дом , своеобразную королевскую гвардию, которая в решающих, но неудачных сражениях гибла, сражаясь до последнего человека. В войнах Людовика XIV 28 Де-Шуазелей погибло на полях сражений. «Благородство обязывает...» В частности, в войне 1914—1918 гг. гвардия Николая II добилась немедленной отправки на фронт, смывая позор Семеновского полка, не участвовавшего в русско-японской войне, но подавившего краснопресненское восстание 1905 г., и вся была истреблена в первые месяцы войны. Этот был тот дух, частью генетически отобранный, частью воспитанный, который заставлял рыцаря впереди всех, даже в одиночку, врубаться в ряды вражеского войска, тот дух, который позволял одному рыцарю гнать перед собой толпу сарацин, тот дух, который приводил рыцарские армии к победам и уничтожающим поражениям при Тивериадском озере, Аларкосе, Никополе, Пуатье, Кресси, Азинкуре.

Разделения на касты и классы удерживались столетиями, и социальный отбор, переход из одной касты или класса в другой, разумеется, совершались преимущественно под влиянием социальных факторов. Но необходимо отметить и следы биологических факторов.

Глубоко заложенные естественным отбором биологические основы эмоций и поведения сказываются, по-видимому, чрезвычайно многосторонне. Можно обратить внимание на одну из особенностей поведения крупной этнической группы и проследить, нет ли и здесь какой-либо связи с особым направлением отбора.

Исследования основного обмена (т. е. обмена веществ и теплоотдачи без проведения какой-либо работы) показали, что у нормальных индивидов одинакового телосложения, возраста и веса расход энергии и потребление пищи в калориях колеблются очень сильно от одного индивида к другому и максимум нормы почти вдвое превышает минимум. Эта огромная межиндивидуальная разница в рамках нормы объясняется тем, что лица с высоким уровнем основного обмена расходуют много энергии на множество необходимых движений из-за вертлявости и непоседливости, чрезмерной подвижности и суетливости. Эта готовность к избыточной трате энергии может быть относительно безвредной и даже полезной только у народов, живущих в странах с теплым или жарким климатом, с обилием относительно легко добываемой пищи. Но расход калорий на повышенную подвижность должен был жестоко подавляться естественным отбором в холодных странах, где пища добывается трудно, а калорий расходуется много. Действительно, темпераментной экспансивности южан, хоть отчасти наследственной (она сохраняется еще много поколений после переезда на север, в другую среду и социальное окружение) противостоит каменная неподвижность индейцев Северной Америки и патагонцев палеоантарктики, которые, однако проявляют фантастическую подвижность и неутомимость на охоте в походах, на войне.

Этот тип поведения, на первый взгляд, можно всецело отнести за счет обычаев, которые широко распространились и поддерживались там, где имели жизнеоберегающее значение. Это поведение наблюдалось, кстати, у арабов жарких безводных пустынь, где каждое лишнее движение означало расход влаги, трудно возместимой. Но предельно экономящую движение неподвижность трудно было бы соблюдать, если бы это поведение не подкреплялось отбором.

Наличие сильнейшего естественного отбора видно, например, из того, что исключительно жизнеспособные, устойчивые ко всяким невзгодам аборигены Америки, Огненной Земли и островов Тихого океана чрезвычайно тяжело реагировали на завоз возбудителей кори или туберкулеза. Дети и взрослые переносили корь крайне тяжело и очень часто гибли, тогда как метисы с долей «белой» крови переносили корь гораздо легче. Туберкулез протекал у индейцев в тяжелейшей, галопирующей форме. Но губительность этих инфекций для аборигенов свидетельствует о том, как напряженно шел в прошлом отбор на устойчивость к этим болезням в Евразии-Африке в условиях частой миграции, контактов, скученности больших городов и частых пандемий, распространявшихся из-за высокой плотности земледельческого и городского населения. Возможность, что европейцы «проэпидимичиваются» с детства, иммунизируясь малыми дозами инфекций, отпадает, потому что среди аборигенов массами гибли и дети.

Аналогичным образом обстоит дело с наследственной устойчивостью к алкоголю, выработавшейся в умеренной и жаркой зонах Евразии и Африки в результате тысячелетий его потребления. Наоборот, аборигены севера Америки, Азии и тихоокеанских островов совершенно неустойчивы к алкоголю, быстро пьянеют и полностью теряют самообладание. Надо вообще оставить мысль, что естественный отбор за последние два тысячелетия существенно ослабел. Он только изменил свое направление, и на него наслоился отбор социальный, требующий самого пристального изучения.

Страница 20 из 22 Все страницы