4. Происхождение семьи

Одним из важнейших результатов культурной наследственности было, как мы уже видели, накопление культурной традиции, свойственное только человеку; оно привело к необычайному удлинению детства – так называемой неотении. Это удлинение необходимо для усвоения огромного объема информации, причем передатчиками традиции чаще всего служат родители (а иногда заменяющие их лица). Неотения – исключительное явление, свойственное только человеку. У всех видов приматов детство продолжается до 5-6 лет, после чего молодая особь теряет всякую связь с матерью; с отцом же никаких связей и не возникает, потому что обезьяны не знают своего отца. Парный брак, производящий – на весьма различных ступенях развития общественных животных – явления, столь напоминающие человеческую семью, примечательным образом отсутствует у наших ближайших родственников, шимпанзе и горилл. В этом отношении серые гуси, любимый объект наблюдений Лоренца, гораздо лучше демонстрируют семейные добродетели: парный брак заключается у них в два года и длится в течение всей жизни, иногда до 50 лет.

У человека передача культурной традиции – очень сложный процесс, продолжающийся и после полового созревания. Обряды «инициации», после которых мальчик считается мужчиной, в разных племенах совершались в 13 – 17 лет, но в современном обществе зависимость детей от заботы старших значительно дольше. Как мы уже видели, эволюция позаботилась о продлении материнского инстинкта, причем, как это часто бывало у человека, новый инстинктивный механизм оказался «избыточным»: мать любит своих детей и заботится о них в течение всей их жизни. Но очевидно, что столь продолжительное воспитание потомства (более чем вдвое долгое, чем у других приматов) превосходило бы возможности матери. Эволюция воспользовалась здесь «изобретением», уже много раз испытанным на разных видах: она доставила человеку парный брак, разделив труд воспитания между родителями. Но если у других животных парный брак может программироваться только инстинктом, то в случае человека потребовался бы генетический механизм, вовсе отсутствующий у приматов. Кроме того, даже у вполне здоровых мужчин интерес к потомству, да и к самому браку сплошь и рядом не возникает, так что, скорее всего, у мужчины генетически программируется лишь более продолжительная привязанность к другому полу, а все остальное – парный брак и забота о потомстве – приходится на долю культурной наследственности. Это позволяет понять крайнее разнообразие сексуального поведения и брачных обычаев у разных племен.¹²

Итак, парный брак следует, по-видимому, приписать культурной наследственности. В пользу такого предположения говорит еще и то обстоятельство, что в условиях парного брака привязанность к детям сохраняется у отца и у матери в течение всей жизни. Ничего подобного нет у животных, воспитывающих детей в парном браке: после определенного, предусмотренного инстинктом времени родители забывают своих детей, а дети – родителей. Можно сомневаться, что парный брак был уже у наших дочеловеческих предков, живших первоначальными группами. Расширение действия материнского инстинкта, о котором была речь в этой главе, потребовалось для более продолжительного воспитания потомства, и по той же причине и в тот же период времени – может быть, на каком-то этапе образования племен – понадобилось привлечь к воспитанию отца. Но если для продления материнского инстинкта достаточно было снять блокирующую метку с уже наличного инстинкта, то в случае отца никакого инстинкта заботы о потомстве у приматов не было вообще. По-видимому, эволюция и не создала такого инстинкта, и равным образом не создала у человека «брачного» инстинкта, а только усилила половую активность человека, что уже было отмечено в конце первой главы. Это позволило бы объяснить круглогодичную половую активность человека, не свойственную другим высшим животным (которую мы обозначили выше словом «гиперсексуальность»). Эволюция вообще предпочитает не создавать заново совсем отсутствующие механизмы, а корректировать действие уже наличных. После этого культурная эволюция, пользуясь более прочной привязанностью сексуальных партнеров, создала из таких связей парный брак. Возникновение сходных механизмов различными путями представляет известную закономерность эволюции, именуемую «конвергенцией»; она относится не только к физическим признакам, но и к поведению. Таким образом, парный брак у человека, при всем его сходстве с аналогичными механизмами у других высших животных, возник необычным путем, с участием культурной наследственности.

Если сделанные выше гипотезы справедливы, то можно понять, почему у человека брак гораздо менее надежен и гораздо более разнообразен в своих формах, чем у животных, у которых он полностью построен на действии инстинктов. Более того, выясняется различная природа материнской и отцовской любви. Материнская любовь инстинктивно запрограммирована, но включение этой программы предполагает нормальное воспитания матери в ее детстве: по наблюдениям обезьян известно, что в отсутствие такого нормального воспитания материнский инстинкт у них не срабатывает, и то же видно в поведении матерей, выросших в детском доме. Если включение этого общего всем приматам инстинкта материнской любви происходит исправно, то до 5-6 лет этот инстинкт действует безотказно. Далее, если исправно происходит снятие блокирующей метки, о чем была речь выше, то материнская любовь продолжается всю жизнь и всегда инстинктивна. Если же происходит сбой в переключении инстинкта и метка не снимается, то женщина больше не любит своего ребенка, хотя обычно этого не сознаёт, и как правило продолжает заботиться о ребенке по принятой в ее культуре программе. Психологическое исследование в ряде случаев подтвердило это предположение, о чем говорил еще Фромм.

Что касается отца, то у него нет инстинктивной любви к ребенку. Но в нормальных случаях он усваивает выработанную культурой программу отцовской любви, чаще всего связанную с программой парного брака. При этом даже при разрыве брака не происходит перебоев в действии этой программы, поскольку она не зависит от специальных родительских инстинктов. Надо иметь в виду, что неполноценность материнского чувства в описанных выше случаях подсознательно травмирует и мать, и ребенка, как всякое расстройство наследственного механизма. Ничего подобного не происходит у мужчины, поскольку у него и не должно быть такого механизма: в нормальных случаях культурные механизмы имеют такую же внутреннюю убедительность и такое же внешнее действие, как генетические. Но, конечно, ненормальные случаи, зависящие от воспитания, для обоих полов одинаково опасны.

Механизм парного брака, при всем разнообразии его форм, является основным для нашего вида, и его нарушения – в прошлом или в наше время – надо рассматривать как патологию. В самом деле, биологическая цель брака состоит в воспитании полноценного потомства, и наивно было бы думать, что этот выработанный культурной эволюцией механизм можно безнаказанно разрушить. Но семья принимала в известных нам культурах весьма различные формы, а в современной западной культуре находится на грани распада.

Это уже не биологическая проблема, а проблема культуры. Биология может лишь указать условия, при которых только и может быть воспитано здоровое потомство. По-видимому, таким условием является добровольный и длительный союз мужчины и женщины, то есть парный брак. Культурная эволюция может, конечно, изменить этот механизм, который она же и создала. Но в таком случае ей лучше следовать примеру генетической эволюции, с ее осторожным консерватизмом: когда дело касается воспитания потомства и психического равновесия обоих полов, «культурные революции» могут быть особенно опасны. Несомненно, парный брак сохранится, но, возможно, во многом изменит свой характер.

При этом надо выяснить, что означает роль женщины в современной семье. Женщины не хотят и не могут больше довольствоваться воспитанием детей и кругом семейной жизни, как этого хотели бы многие мужчины. Ни мужчина, ни женщина не существуют для простого воспроизводства нашего вида. Здесь уже кончается биология и начинается история человечества. Вожди племен, как правило, были мужчины – это было естественно в те времена, когда непрестанные войны придавали наибольшую ценность физической силе. Женщина не может сравниться с мужчиной в этом отношении, поскольку деторождение несовместимо с таким же развитием мышечного аппарата. Но уже в древности такое ограничение роли женщин не было абсолютным. Мифы об амазонках имели, несомненно, свою причину. Римляне были удивлены, увидев, что у галлов женщины сражаются вместе с мужьями. Более важны пережитки в обычаях многих племен – например, системы родства по матери. Эти обычаи, а также другие, свидетельствуют, что некогда женщины играли в этих племенах руководящую роль. В середине 19 века немецкий этнограф Бахофен выдвинул даже гипотезу, что в истории человечества был целый период «матриархата», когда все племена возглавлялись женщинами. Теперь эта гипотеза оспаривается. Но хотя в историческое время можно везде видеть господство мужчин, вполне возможно, что эта их «всемирная победа» уже исчерпала себя.

Физическая сила давно уже не играет решающей роли и, несомненно, человечество отказывается от войн. Во всем остальном женщина не уступает мужчине: механизмы и результаты мышления тождественны, и их генетическая основа могла быть создана только совместно для обоих полов. Преимущества мужчин имеют очевидное культурное происхождение; но все созданное культурой может быть – и довольно быстро – устранено тем же путем. Можно сказать, что особое преимущество мужчин исчезает у нас на глазах.

¹ Мы уже упоминали о другом исключительном виде – крысах. Поскольку среди высших животных этот вид отличается рядом патологических особенностей, не представляющих прямого интереса для нашей темы, мы будем его в дальнейшем игнорировать, интересуясь только «патологией» человека.

² Разумеется, здесь имеются в виду отдельные популяции общего происхождения, то есть слово «раса» употребляется в его первоначальном смысле, до сих пор сохранившемся в английском и французском языках. Как видно из дальнейшего, Дарвин не говорит о «больших» расах в смысле антропологии («белой», «черной» и «желтой»), которые вовсе не «вымирали», и «состязание» не означает у Дарвина их истребление победившей расой, как это понимали социал-дарвинисты. Но фатальное недоразумение начинается с этого слова.

³ Заметим, что у сапиенсов объем мозга перестал меняться и не может уже служить мерой умственного развития. По-видимому, дальнейшие мутации уже не увеличивали количество мозговых тканей, а изменяли структуры и способы работы мозга. Этот качественный рубеж можно определить по резкому улучшению ископаемых орудий, но не по костным останкам.

⁴ Сам Лоренц сказал бы, пользуясь выражением своего любимого философа Николая Гартмана: «Человек перешел на более высокий уровень реального бытия» – вкладывая в это, впрочем, отчетливый естественнонаучный смысл.

Можно предположить, что «патологический» характер человеческого мозга вызовет удивление читателя; но здесь речь идет о биологической (а не какой-либо другой) оценке этого механизма. С точки зрения биологии, патологическим следует считать любой механизм, ставящий под угрозу выживание вида. Развитие мозга под действием внутривидового отбора стимулировало повышение агрессивности и эффективности агрессии, что вполне могло быть причиной вымирания малочисленных видов гоминидов, в бесконечных истребительных войнах между их группами. И в самом деле, все они вымерли, кроме сапиенсов – в полном согласии с законом Лоренца. Даже сейчас человеческий мозг поставил наш вид на грань гибели, придумав атомную войну. Таким образом, с биологической точки зрения – то есть с точки зрения сохранения вида – избыточное развитие мозга представляет сомнительный дар природы. К счастью, мы уже более чем животные.

⁵ К сожалению, упомянутые тенденции проникли даже в популярную книгу Ричарда Лики о происхождении человека [ Richard Leakey and Roger Levin. Origins. Macdonald and Jane’s Pbls, London, 1977 ]. Конечно, это замечание никоим образом не затрагивает конкретных палеонтологических исследований д-ра Р.Лики.

⁶ Наших предков оно, может быть, сделало людьми - но биологического преимущества здесь нет!

⁷ При обсуждении этого вопроса В.А.Охонин заметил, что между этими мутациями могла быть связь. Основными явлениями могли быть мутации, обусловившие быстрое развитие мозга, а выпадение инстинкта, запрещающего убийство, было, скорее всего, сопутствующим: в самом деле, как показывает математическое исследование эволюции, при быстрых мутационных процессах проявляется общая тенденция к выпадению инстинктов.

⁸ Cavalli-Sforza L.L., Piazza A., Menozzo P., Mountain J. Reconstruction of Human Evolution: Bringing Together Genetic, Archaeological, and Linguistic Data. Proc.Acad.Sci.USA, 1988 Aug.85(16) 6002-6.

⁹ M. Ruhlen. The Origin of Language: Tracing the Evolution of the Mother Tongue. J.Wiley & Sons, 1994.

¹⁰ Gracilis – тонкий, стройный (лат.).

¹¹ Термин «метка» был предложен Р.Г.Хлебопросом, когда я изложил ему ту же идею в применении к другому случаю. Для знакомых с логикой приведу ее общую формулировку. Некоторый механизм срабатывает при предъявлении любого объекта множества М, то есть содержит квантор общности, распространенный на это множество. Последнее ограничение и есть то, что выше было названо «меткой». Добавочный механизм блокирует метку и устанавливает вместо нее другую, то есть распространяет квантор общности на большее множество, или сужает его до меньшего. В предыдущем примере множество М состоит из целых чисел, меньших семи, а большее множество из всех целых чисел.

¹² У австралийских аборигенов выпало даже представление об отцовстве: они не связывают беременность с половым актом и не знают своего отца. Скорее всего, это патологическое выпадение культурной традиции у немногочисленного первоначального племени, изолированного на своем континенте.

Страница 13 из 34 Все страницы