VI.

Древний человек понимал знание, как дело насущной необходимости и практической полезности. Знание должно было служить земным целям. Поэтому, наука греко-римлян жила не в книгах и не в кабинетах ученых; их философия жила не в головах одних философов, — она жила на улицах, на площадях, на форуме, служа общему делу и государственным надобностям. Греческая и римская мысль, делая первые попытки знания и потому еще не богатая ими, должна была искать поддержки в предположениях и логических построениях. Поэтому, у древних философия, связывающая все единством одной идеи и дающая всему одну общую связь, является главным основным знанием. Но философия древних так же реальна, как и все их стремления; она держит человека на земле и учит его понимать только земное, доступное чувствам и ведущее к непосредственной пользе. Философия была наукой о человеке, обществе и государстве. По мере развития жизни, развилась, конечно, и философия, превратившаяся в неизбежное и необходимое средство приготовления человека для домашней, общественной и государственной деятельности. Философия являлась руководящим основанием не только частного и общественного поведения, но отвечала на все вопросы жизни, разрешала все недоумения и служила человеку даже убежищем в трудные минуты жизни, его отдыхом и успокоением. Служа чисто земным, непосредственным целям и сводя все их к одной идее государства, философия была душой, источником и основной нравственной силой, от которой зависело все величие древнего мира, его непонятный для нас патриотизм, его непонятные для нас подвиги гражданского мужества. Все остальные знания являлись лишь средствами и орудиями философии. Они должны были возбуждать общественные мысли и чувства именно в том направлении, которое хотела им дать философия. Поэтому, философия древнего мира есть не абстрактное умствование, она есть практическое гражданское знание, вне которого был немыслим древний гражданин. Философ, ученый был, прежде всего, государственным деятелем, служившим своими умственными средствами государству и обществу. Вот почему все великие философы древности были в то же время и активными слугами своего отечества, и вы их встречаете то на форуме, то в суде, то на поле битвы. При Делосе Сократ сражался лучше всех афинян и если бы все сражались, как он, афиняне не были бы разбиты. Ксенофонт совершил знаменитое отступление во главе десяти тысяч; Демосфен сражался при Херонее. Платон, Аристотель, Ксенофонт посвящали всю свою деятельность общественному служению, то уча молодежь, то давая советы правителям. Нет в древнем мире ни одного великого мыслителя, ни одного талантливого человека, который в то же время не был бы практическим деятелем своей страны. Другого честолюбия, кроме патриотического, не знало чувство древнего мира в свою лучшую пору и слава вне общественного служения была немыслима и невозможна.

Знание, служившее исключительно общественным целям, не имело поэтому никакой причины прятаться в четырех стенах или говорить кабалистическим, неясным языком. Напротив, оно хотело быть понятным и доступным каждому; оно стремилось туда, где было больше слушателей; оно не знало стен и ставило свою профессорскую кафедру на общественных гуляньях, на площадях, на улицах, среди народа, среди рабочих. Сократ поучал на улице или среди поля, или в мастерских работников. Академия Платона была городским гулянием и в своем саду он больше всего любил сходиться с своими учениками. «Стоя» была тоже открытым местом для всех. Свободное и открытое для всех образование древних не знало ни комплекта учеников, ни экзаменов, ни скамеек: учился, кто хотел, сколько хотел, сколько мог и сколько понимал. Ксенократ, подобно Платону, считал академию таким заведением, в котором учеников следует знакомить со всеми потребностями государственной жизни и учить их быть патриотами и гражданами.

Последующая история указывает уже на новые факты. Вместо древней мысли, вращавшейся в самой жизни, мысли земной и непосредственной, занятой земными делами, является мысль робкая, как ребенок, боящаяся разных страхов, потому что она чувствует свое бессилие. Наука теперь оставляет улицу и площадь, она боится толпы и многолюдства и запирается в маленькую и тесную комнату, к дверям которой приставляет сторожа и называет эту комнату школой. Такой порядок оказывается очень спокойным для тех, кто запирает в школу, но знание от этого ничего не выигрывает, а мысль начинает страдать сухоткой. И недальновидные историки, очень хорошо знакомые с делом, как оно было, все-таки уверяют, будто бы это был плодотворный период в истории мысли. Но когда же христианская идея хотела выключить знание из жизни и приставить к нему сторожа из доминиканов? Не она ли выросла прямо из жизни, не она ли явилась, чтобы поправить прежние ошибки, не она ли взяла под свое покровительство всех бедных и невежественных, и, конечно, не для того, чтобы сделать их еще беднее и невежественнее? Нет, не здесь, а в другом месте нужно искать причины схоластического направления средних веков, направления, порвавшего свою внутреннюю связь с христианской идеей.

Страница 6 из 9 Все страницы