На главную / Биографии и мемуары / Цельникер Ю. Л.. Воспоминания

Цельникер Ю. Л.. Воспоминания

| Печать |


СОДЕРЖАНИЕ

  1. Цельникер Ю. Л.. Воспоминания
  2. Семья и детство
  3. Восточная улица и школьные годы (текущая позиция)
  4. Университет и война
  5. Кафедра
  6. Институт леса

Восточная улица и школьные годы

В декабре 1927 года мы переехали поближе к месту работы отца - на Восточную улицу в Симоновской слободе (впоследствии Ленинская слобода). Свое название улица получила от того, что до революции там располагались склады так называемых восточных товаров - чая и пр. Товары привозили по окружной железной дороге, которая проходила рядом с улицей. Недалеко от нее находилась станция "Лизино" и Лизин пруд в котором утопилась бедная Лиза - героиня Карамзина. В то время, когда мы там поселились, Лизин пруд еще существовал, но был невероятно грязен и распространял зловоние. Потом его засыпали.

Симонова слобода была рабочим районом. Там располагались заводы "АМО". "Динамо" и "Парострой". Мы поселились в четырехэтажном кирпичном кооперативном доме. Четыре наших кирпичных дома одиноким островком возвышались над массой одно- и двухэтажных деревянных домишек слободы. Неподалеку находился Симонов монастырь, построенный, если не ошибаюсь, в ХIV веке. Он стоял на высоком берегу Москва-реки и входил в цепь монастырей, которая тянулась по берегу Москва-реки с юга вплоть до Кремля (Коломенское, Новоспасский монастырь и др.). Со сторожевых башен этих монастырей далеко просматривались окрестности и другие монастыри. С них монахи подавали огненные сигналы о приближении татар. Монастыри были окружены толстыми и высокими кирпичными стенами. В верхней части стен были отверстия, через которые во время осады жители лили на головы врагов кипящую смолу. Внутри монастыря были подземные ходы, ведущие к реке. Потом река отошла, и на моей памяти ее отделяла от монастыря широкая пойма. Весной во время наводнений пойму заливало. В некоторые годы вода поднималась так высоко, что доходила до стен монастыря, а потом, когда она отступала, в оставшихся лужах можно было найти рыбу. К монастырю примыкал парк "Липки", и в нем - церковь Рождества Богородицы, еще более древняя, чем монастырь. От высокого берега до поймы шел пологий и длинный склон. С него мы зимой съезжали на санках. Потом вся эта территория отошла к заводу "Динамо" и в церкви поместилась компрессорная.

С центром слобода соединялась трамвайной линией. Трамвай шел к центру через большой пустырь, с одной стороны которого располагались пороховые склады, а затем мимо Крутицких (Алешинских) казарм (В воспоминаниях Герцена написано, что он сидел там во время своего ареста), и доезжал до Спасской (Крестьянской ) заставы. За ней начинался "город".

Несколько далее от наших домов в противоположном направлении была площадь, к которой вела улица, названная по тогдашней любви к громким революционным названиям улицей Парижской коммуны. Площадь называлась площадью Возрождения, что могло восприниматься только как насмешка - она была вымощена булыжником, на ней располагались коновязь (а около нее - непросыхающая грязь по колено) и единственный поблизости одноэтажный деревянный магазин. Площадь окружали низенькие деревянные домишки.

Наша семья занимала две комнаты трехкомнатной квартиры. Нашими соседями по квартире были двое мужчин - "старик" (как мы его называли) и его зять. Зимой они работали кузовщиками на заводе "АМО" (завод в то время был полукустарным и они как столяры вручную собирали кузова грузовых машин), а на лето уходили в свою деревню под Москвой (около Красной Пахры). В семье старика было семь детей. В 1930 году, когда началась массовая коллективизация, старик перевез детей в Москву. Их комната была 10 метровой, так что ночью часть членов семьи спала на кухне. Жили мы с этой семьей очень дружно, тем более, что младший (и единственный) сын старика Сережка был моим ровесником и мы с ним подружились.

Дом был населен рабочими окружающих заводов. В нем было много детей - почти в каждой семье было по двое-трое детей, а в некоторых семьях и гораздо больше. Мы ходили друг к другу в гости, и меня удивляла бедность в большинстве семей. У многих единственной мебелью были стол и кровать. Хотя в магазинах в это время продуктов было еще достаточно, они были недоступно дороги для рабочих. Поэтому обычной пищей были черный хлеб, постные щи из кислой капусты и пшенная каша, а лакомством - селедка. На Украине, где мы раньше жили - питались иначе: там кислую капусту не употребляли, варили свекольный борщ, гречневую кашу, хлеб ели только пшеничный, да и вообще, еда была более разнообразной даже у бедных людей. Поэтому мама презрительно называла эту московскую еду "кацапской" Правда, с началом пятилеток даже об этой скудной еде можно было только вздыхать...

Квартира была на первом этаже. Под нами был большой подвал, а в нем - кладовки для жильцов. Очень скоро в подвале поселились мыши и крысы. Они прогрызли на кухне большую дыру и часто забегали к нам. Я научилась ловить мышей руками, но однажды по ошибке схватила крысу. Она впилась мне в палец мертвой хваткой и повисла на нем. Никого больше дома не было, и я никак не могла ее отодрать, пока не пришли взрослые. В квартире было много тараканов, а вскоре, после какого-то жаркого лета, когда жильцы верхних этажей ночевали на улице под нашими окнами, появилось и много клопов. От детей наших деревенских соседей я нахваталась и головных вшей. Купались мы сравнительно редко. Ни газа, ни горячей воды, а тем более ванны у нас не было. Готовили на примусах и керосинках. Они часто разгорались и коптили и от этого потолок в кухне был черным от копоти. Для купания или стирки можно было натопить дровяную плиту на кухне или нагреть самовар (на кухне была вытяжная труба специально для самовара), но это делали редко, так как не было дров. Поэтому мыться ходили в баню, довольно далеко от дома. Для того, чтобы туда попасть, нужно было отстоять большую очередь. Очереди стали особенно большими после 29 года, когда население Москвы резко увеличилось.

Может показаться, что при описании всех этих "ужасов" я хочу сказать о тяжести нашей тогдашней жизни. Это не так. Это был наш привычный быт, и пишу я об этом здесь для того, чтобы можно было лучше представить себе нашу жизнь. Мы, и я во всяком случае, этим не тяготились. Правда, мама любила со вздохом рассказывать, как жилось в "мирное время" - то есть, до первой мировой войны. Но это скорее были вздохи по ушедшему детству и юности.

Я целыми днями играла с ребятами в большом дворе, который образовывали наши дома. Он был до того утоптан, что на нем не было ни клочка зелени. Обычными играми были лапта, чижик, "классы", палочка-выручалочка, казаки-разбойники. Теперь, насколько я знаю, таких игр, со многими участниками и сложным распределением ролей, нет, да и ребята дошкольного и младшего школьного возраста гуляют под наблюдением взрослых. Во двор заходил старьевщик и пронзительным голосом нараспев кричал "Старье берем". Ребята сбегались к нему. За пустую бутылку, рваные галоши или старую тряпку можно было получить у него мячик, подвешенный на резинке, свистульку, которая издавала звуки, похожие на "уйди-уйди" или деревянных дровосеков. Однажды во двор даже забрел цыган с медведем. За его представление мы бросали ему по полкопейки (кто мог их раздобыть).

Моим излюбленным занятием с Сережкой было хождение на городскую свалку - она находилась за железной дорогой. Там мы разыскивали цветные стеклышки, а потом дома, сидя на полу в коридоре, занимались их дележкой. Это всегда заканчивалось дракой.

В 1928 году мне исполнилось 7 лет и меня решили отдать в школу. Но в обычную школу принимали только с 8 лет. Пришлось мне поступить в школу около Яузских ворот, где была "нулевка" и принимали семилеток. Но когда обнаружилось, что я уже хорошо читаю и немного умею писать, меня перевели в первый класс.

Во второй класс я уже пошла учиться в школу, расположенную поблизости. Она представляла собой деревянное двухэтажное здание, в котором было четыре классных комнаты. Там учились школьники начальных классов. В классе была печка и если кто-то на уроках хулиганил, его ставили "за печку". С четвертого класса нас перевели учиться в другую школу. Это было большое четырехэтажное кирпичное здание, которое начало в 1922 году строиться по инициативе рабочих и, кажется, на собранные ими средства. Школа была торжественно, в присутствии Калинина, открыта в 1927 году к десятой годовщине Октябрьской революции. Школа, насколько я знаю, была единственной на всю Ленинскую слободу. Она находилась недалеко от автозавода. Местность между заводом и школой называлась Кошачка. Там стояли одноэтажные деревянные домишки и ходили коровы. Ходить в школу нам было достаточно далеко- примерно полчаса ходьбы, осенью и весной по непролазной грязи. Кроме школы я ходила в "группу" учиться немецкому языку. Нас учила сестра Рамзина, известного ученого, тогдашнего директора Теплотехнического Института. В 1930 году его арестовали, был громкий процесс "Промпартии" и наши занятия прекратились.

Мир жил напряженной жизнью. В газетах писали и все обсуждали события, связанные с освоением Северного полюса - катастрофу дирижабля Нобиле, попытки его спасения, поход ледокола "Красин". Хорошо помню, как в небе Москвы величественно плавал дирижабль "Граф Цеппелин". Всем были знакомы имена советского летчика Чухновского и норвежца Амундсена. Амундсен был настолько популярным, что его именем "Роальд" называли родившихся в то время детей. Вообще тема освоения Арктики, дальних перелетов нашей авиации, которая стремительно развивалась, была актуальной на протяжении всех тридцатых годов. В это время уже появилась радиотрансляция и во всех квартирах висели черные тарелки репродукторов. Я до сих пор помню фамилии летчиков, участвовавших в спасении Челюскинцев, фамилии членов экспедиции Папанина...

Другая популярная тема - обсуждение положения в Германии и единоборства Коммунистической партии Германии, которая была там очень влиятельна, и партии национал-социалистов. Именем Тельмана - Эрнст - вождя коммунистов Германии, соперника Гитлера в борьбе за власть, а потом узника фашистских концлагерей так же, как именем Роальд, часто называли детей.

В 1928 году было объявлено о начале пятилеток. Мгновенно опустели все прилавки магазинов, ввели продовольственные карточки с очень скудными нормами. В деревне начались раскулачивание и сплошная коллективизация. В 32-33 году на Украине начался голод и Варя уехала от нас в Киев, чтобы помогать родным. После нее у нас были домработницы, но они, как правило, жили у нас недолго и не оставили большого следа в нашей семье.

В нашем районе развернулось большое строительство - строили новые заводы -велозавод, гигант "Шарикоподшипник", реконструировали и расширяли "АМО", присвоив ему имя Сталина. Строили новые жилые дома на ближайшем пустыре и вскоре рядом с нами возникли новые улицы - Велозаводская, несколько улиц Машиностроения, Шарикоподшипниковская. На "Площади" (так мы для краткости называли площадь Возрождения) построили большую фабрику-кухню. Москву заполонили сезонные строительные рабочие из ближайших деревень -"сезари". Подвал наш заселили новыми москвичами

По нашей улице сплошным потоком ехали телеги с кирпичами. Любимым нашим развлечением стало прицепиться к задку телеги и повиснуть под ней. Если возница это обнаруживал, он больно стегал нас кнутом по рукам.

В 1930 году наконец сбылась моя мечта - я стала пионеркой. Нас, одетых в униформу "черный низ, белый верх" выстроили на сцене в большом зале Симонова монастыря и мы торжественно хором произносили "Я, юный пионер СССР, перед лицом своих товарищей, торжественно обещаю, что.... " Потом нам надели красные галстуки.

В стране началась ожесточенная борьба со старой жизнью. Интенсивно велась антирелигиозная пропаганда. Запретили рождественские елки и бальные танцы. Отменили семидневную неделю, а вместо этого ввели пятидневки (дни назывались по порядку - первый день, второй и т. д. ) со скользящими выходными, так что в семьях у всех членов семьи выходные были в разные дни.

В 1930 году взорвали Симонов монастырь. От него осталась лишь часть крепостной стены и две сторожевых башни. Потом на месте монастыря выстроили Дворец культуры автозавода им. Сталина с театральным залом, большой библиотекой (филиалом Ленинской библиотеки) и комнатами для различных кружков.

Мы с ребятами шныряли по развалинам монастыря, лазали в подземные ходы и наблюдали, как с кладбища при монастыре навалом на телегах вывозят памятники. Как мне помнится, среди них был и памятник крупному русскому писателю, по-моему, Аксакову. Девочка из нашего дома рассказывала мне, что под горой у монастыря она видела кучу черепов и костей и в этой куче копались люди..

Для разборки кирпичей после взрыва монастыря устроили субботник, на который колоннами во главе с оркестром пришли рабочие ближайших заводов. Я тоже, надев в качестве спецодежды папину рубаху, увязалась с ним на этот субботник.

Вообще хождение строем под оркестр или с хоровыми песнями в то время часто практиковалось и при разных массовых мероприятиях рабочих и для школьников. Очень красочными были праздничные демонстрации. Папа, как инвалид, на них не ходил, но с раннего утра, заслышав звуки оркестра, мы с ним выходили на улицу и внимательно всматривались, как одна за другой проходили колонны заводов, обсуждая их оформление. Зачастую, особенно в конце двадцатых - начале тридцатых годов, колонны были украшены куклами - карикатурами на Чемберлена и других буржуазных политиков. Если колонна почему-либо останавливалась, тут же начинались пляски и песни. Пели революционные песни или песни, связанные с гражданской войной. Любимыми песнями были "Там вдали за рекой загорались огни" и походная песня дальневосточных партизан:

По долинам и по взгорьям

Шла дивизия вперед.

Чтобы с боем взять Приморье,

Белой армии оплот.

У нас эта песня заканчивалась словами:

Разгромили Рябушинских,

Разогнали всех господ,

И на Ленинской слободке

Свой построили завод.

Нас, школьников, брали на демонстрацию, начиная с 6 класса. Мы мечтали поскорее дорасти до этого времени. В обычае тех лет также были торжественные заседания - перед праздниками, а также по разным другим поводам. Заседавших обязательно приветствовали пионеры. У меня был громкий голос и хорошая дикция, и поэтому мне обычно поручали роль ведущей на таких приветствиях. Помню, как я произносила слова, принадлежащие, кажется, Сталину: "Огромным утесом стоит наша страна, окруженная океаном буржуазных государств. Волны за волнами катятся на нее, грозя поглотить и разбить. А утес все стоит незыблемо. В чем его сила?" Остальные ребята хором подхватывали "Сила нашей страны, ее крепость в том...". Вторым ведущим на таких "представлениях" бывал мой одноклассник и сосед по дому Вовка Фортов. После конца приветствия обычно бывал концерт, а нас выводили из зала. Однажды, когда мы стояли на сцене, Вовка шепнул мне: "Давай убежим и останемся на концерт". Со сцены мы кинулись за кулисы, за нами гнались. С разбега я уткнулась головой в живот Игоря Ильинского. Нам удалось убежать, мы сидели в зале и слушали, как поет Обухова. Она была полной женщиной, и во время ее эмоционального выступления все ее формы тряслись. Мы начали подталкивать друг друга и неудержимо смеяться, так что в конце концов нас с позором вывели.

Время было скудное. Одежду и обувь давали по ордерам. Нам в школе выдали "пионерские костюмы" - рубахи и штанишки для мальчиков и юбки для девочек из синего сатина. В них мы ходили в школу, и у большинства это была единственная одежда. Помню, как в школу привезли обувь и на уроке учительница примеряла и раздавала ее нам. В школе нас кормили обедами -кислыми щами и кашей из перловой крупы. За 10-15 минут до большой перемены трое дежурных из каждого класса (тогда это называли не класс, а группа) шли в столовую и получали тарелки, ложки и по бачку щей и каши на каждый стол (наш класс занимал три стола), а затем, когда приходили остальные ребята, раздавали эту пищу, а затем убирали грязную посуду. После начала раскулачивания Москву заполонили нищие. Особенно много нищих, часто с грудными детьми на руках, почти непрерывно звонили в двери нашей квартиры после 1933 года, когда начался великий голод на Украине.

1933 год был тяжелым и для нашей семьи. Покончил с собой младший брат папы. В то время он был главным инженером на заводе "Красный Путиловец" (завод им. Кирова). Он не оставил предсмертной записки, поэтому причина его самоубийства неизвестна. В это время в Ленинграде уже начинались аресты и возможно, он предчувствовал вероятность ареста и для себя.

В это же время от сыпного тифа в Киеве умерла бабушка. Дедушка переехал жить к нам. Летом мы сняли дачу на Истре. Туда же приехали жить мамин брат Яша и Мируня с четырехлетним сыном Яшей. В то время существовали Торгсины, в которых за валюту или золотые и серебряные вещи можно было свободно покупать продовольствие. Однажды Мируня выменяла серебряную ложку на французскую булочку. Ее разделили между дедушкой и маленьким Яшей. Я стала просить дать кусочек и мне, на что мне отвечали: "булочка только для стареньких и маленьких, а ты среднего возраста". Я ревела и говорила: "Не хочу быть среднего возраста"

Дедушка прожил с нами недолго. Дело в том, что он был глубоко верующим человеком и строго соблюдал все религиозные правила в отношении пищи (мясную и молочную пищу нужно было готовить в разной посуде, и ряд других ограничений). Поскольку в нашей семье эти правила не соблюдались, для него приходилось готовить отдельно. Кроме того я, зараженная антирелигиозной пропагандой, как только дедушка начинал молиться, кричала ему "Дедушка, зачем ты молишься, Бога нет!". По религиозным правилам во время молитвы он не имел права отвечать мне. Поэтому, выведенный из терпения, он иногда швырял в меня первыми попавшимися предметами.

В большой степени мы жили интересами ближайших к нам заводов. По утрам в половине восьмого по очереди начинали гудеть гудки - это был первый (предварительный) гудок. В восемь часов раздавался второй гудок, возвещавший начало работы. Мы различали "голоса" гудков каждого завода. Автозавод в то время выпускал грузовики - по 5-6 грузовиков в день, и количество выпущенных грузовиков каждый день объявлялось в "Известиях". В конце каждого месяца мы интересовались, как идет выполнение плана в разных цехах, и спрашивали друг у друга "Твой отец приходит домой?" Если отец не приходил домой несколько суток, значит их цех не выполняет месячный план. Помню, однажды мой отец трое суток не уходил домой с завода, а когда захотел уйти в 12 часов ночи, в проходной его остановил директор завода Лихачев, а затем объявил выговор

Несколько позже, в середине 30х годов, завод начал готовиться к реконструкции и переходу на конвейерную систему и тогда многих его работников - инженеров и рабочих - послали учиться за границу работать на конвейере заводов Форда в США, в Италию на заводы фирмы Фиат и пр. Из ребят нашего класса у нескольких человек отцы были за границей. В 1935 году для закупки оборудования уехал в США и мой отец. Он пробыл там год, писал оттуда очень интересные письма. Для меня он подробно описывал свое путешествие через всю Европу с востока на запад, с остановками в Берлине и Париже, плавание на пароходе из Европы в Америку, первомайскую демонстрацию в Нью-Йорке и т. п. Во время войны, когда семья должна была уехать из Москвы, мы с сожалением эти письма сожгли.

После реконструкции завод начал готовиться к выпуску первого советского легкового автомобиля. Для образцов он закупил легковые автомобили разных фирм. Эти автомобили ездили по нашей слободке, и мы все хорошо различали марки каждого из них..

Отец вернулся из Америки в 1936 году. За год его отсутствия Москва стала другой. Отменили продовольственные карточки. В Москве начало работать метро. В какой-то мере сбылось пророчество отца о движущихся тротуарах при коммунизме, только вместо тротуаров в метро были движущиеся лестницы Я вспоминаю, что при открытии метро право первых поездок на метро предоставлялось только ударникам. Получили пригласительные билеты и мы -ударники школы. Нас так поразили движущиеся эскалаторы, что мы с ребятами попросили у контролера на станции Красные ворота разрешения несколько раз проехаться по эскалатору. Разрешили новогодние елки и танцы. В Москве началось повальное увлечение танцами - не только старыми бальными танцами - вальсами, краковяком, па-д-и патинером и пр., но также новыми -фокстротами, танго и пр. В кинотеатрах перед началом очередных сеансов демонстрировали эти новые танцы. На семейных пирушках под патефон танцевали все, даже с моей тогдашней точки зрения глубокие 40-50 летние старики.

Шефом нашей школы был завод "Динамо". От завода к нам был прикреплен человек, функции которого мне так и остались неясны - нечто вроде комиссара. Как его звали, я не помню. Его школьная кличка была "товарищ". Как мне кажется, он был малообразованный и неумный человек и не пользовался авторитетом среди ребят. Кроме того, у нас был прикрепленный старший пионервожатый Дима Деев. Я не знаю, был ли он умным или сильно образованным, но он был постоянным веселым спутником наших походов - как официальных, так и просто поездок за город, в которые мы самостоятельно ездили, уже будучи в старших классах школы. Хорошо помню, как мы с Димой ездили в детдом к испанским детям.

Завод помогал школе материально. Для нас завод построил пионерлагерь который находился в 10 км. от ст. Шаховская Рижской ж. д. В лагере был построен бревенчатый барак с двумя спальнями - для мальчиков и для девочек. Там помещалось 200 детей. Кроме того, были кухня, столовая и небольшой домик для пионервожатых. Лагерь стоял среди леса, недалеко от речки. Никакого другого жилья вблизи не было. В нескольких километрах от этого места был районный лагерь, вмещавший 2 или 3 тысячи детей.

Дней за 10 перед отправкой в лагерь выделяли ударную бригаду из старших мальчиков, которые ехали туда и подготавливали лагерь к открытию. Заранее отправляли вещи ребят. В день отъезда всей основной массы ребят мы с раннего утра приходили в школу и после торжественной линейки садились на трамваи, специально поданные для нас к школе. Вереница этих трамваев везла нас к Рижскому вокзалу, и специальным поездом мы вместе с ребятами из районного лагеря ехали до станции Шаховской. Вагоны были допотопные, со сплошным настилом вместо верхних полок, поезд шел медленно (хотя и без остановок) и поездка продолжалась целый день. На станции нас ждали телеги, куда сажали малышей, а старшие ребята шли пешком. Я начала ездить в лагерь только в старших классах, и мы там числились помощниками вожатых. Обязанностей у нас было немного: мы дежурили в столовой - раздавали еду (причем старались закосить несколько лишних порций для ребят своего отряда), дежурили на "омуте" и помогали купать малышей - следили, чтобы они не заплывали на глубокие места.

Поскольку лагерь находился далеко от Москвы, родители нас не посещали. Лишь очень редко к кому-нибудь приезжали родители. Если мы узнавали заранее о готовящемся визите, то заказывали привезти нам гостинцы Обычно заказывали привезти воблу. Потом мы бегали друг за другом и лупили друг друга этой воблой.

Перед отъездом из лагеря мы начинали готовить гостинцы для дома - сушили грибы, собирали орехи, втайне от вожатых уходили вечерами в сад, который был поблизости от нас и воровали яблоки.

В лагере я подружилась с ребятами старше нас на один класс. Они увлекались классической музыкой и вечерами слушали ее по приемнику. Под их влиянием я также заинтересовалась музыкой и зимой в 9 классе вместе с одной из старших девочек пошла в консерваторию. Исполняли 9ю симфонию Бетховена. Музыка эта меня поразила и потом всю ночь сквозь сон мне чудились какие-то божественные мелодии. Эта симфония надолго стала моим самым любимым произведением.

Мы ходили в походы. Помню, как мы ходили в двухдневный поход с ночевкой где-то на сеновале. В полдник мы остановились в лесу и нам привезли хлеба и бидоны с парным молоком. Когда мы насытились, мы стали кидать друг в друга хлебом и поливать молоком. С каким стыдом я вспоминала об этом во время войны!

Иногда вечером в лесу устраивали костер с самодеятельностью. Как-то, накануне отъезда из лагеря, был устроен прощальный костер. После его окончания нас строем вели обратно в лагерь Мы - небольшая группа ребят - решили сбежать и провести ночь в лесу. Вожатые за нами гнались, часть поймали, а нам четверым - двум мальчикам и двум девочкам - удалось убежать. Мы сели под деревом на поляне и до утра декламировали стихи и пели песни. Обеспокоенные вожатые встретили нас, когда на рассвете мы возвращались в лагерь, стыдили, упрекали во всевозможных несуществующих грехах и говорили, что нас исключат из комсомола (мы к тому времени уже были комсомольцами). Но по приезде в Москву все это забылось.

К слову хочу остановиться немного на взаимоотношениях мальчиков и девочек. В начальных классах девочки и мальчики играли вместе. По партам нас рассаживала учительница и сидели мы вперемежку. В "средних" классах, лет 12-13, девочки и мальчики начали стесняться и сторонились друг друга. Лишь некоторые мальчики, например, Вовка Фортов, держали себя проще и девочки чувствовали себя с ним более свободно

Однажды в 6м классе, когда мне было 13 лет, а моему однокласснику Севе -15, он попросил меня остаться вечером после уроков (мы учились во вторую смену) и в темном безлюдном коридоре сказал, что он долго за мной наблюдал, что я ему очень нравлюсь и предложил дружить, но просил никому об этом не говорить. Я попросила разрешения сказать об этом родителям и он неохотно согласился. Домой я пришла в слезах и говорила: "Как же я теперь пойду в школу, мне стыдно". Родители только переглядывались и усмехались Севка мне тоже нравился. До этого мы обменивались книгами, делились своими впечатлениями - в общем, мы были хорошими товарищами. Но после этого "объяснения" стали стесняться и избегать друг друга. Как-то я решила пригласить его к себе домой перед уроками. В квартире мы были одни. Севка стоял посередине комнаты - я даже не пригласила его сесть - а я, повернувшись к нему спиной, колупала стекло на окне. Мы долго молчали, потом Севка сказал: "Знаешь, советские писатели отстают от жизни", на что я ответила: "Отстают, ну и фиг с ними" и мы опять надолго замолчали. Так наша дружба и не состоялась. Потом Севка ушел в военное училище, и я несколько лет ничего о нем не знала. Как-то перед самой войной в нашей квартире раздался телефонный звонок и незнакомый мужской голос сказал: "Юдифь Львовна, с Вами говорит Ваш знакомый военный". Меня никто еще не называл по имени отчеству, и я ответила, что у меня нет знакомых военных. "Подумайте хорошенько!" - настаивал голос, но я так и не могла догадаться, кто это. Наконец, ему надоело меня морочить и он закричал "Дифка, это я, Севка, я сейчас к тебе приду!". Мы с ним ходили в гости в нашим одноклассникам и при прощании он оставил адрес: "Белосток, 3й разведывательный батальон". Через пару недель началась война. Я думаю, что он погиб в первые же дни войны.

К 8-му классу у девочек и мальчиков возник взаимный интерес, мальчики писали девочкам записки и объяснялись в любви. В один прекрасный день наши мальчики договорились между собой, что они будут жить только до 40 лет. Дальше наступит такая глубокая старость, что жить не стоит, и они покончат с собой. Сердце свое каждый мальчик при этом завещал какой-нибудь девочке. Хотя все это было глубоким секретом, очень скоро имена "наследниц" стали известны. Но характерно, что девочек не особенно интересовало, кто им завещал свое сердце. Они хвастались друг перед другом, сколько сердец им завещано.

Началось увлечение танцами. Мы устраивали вечеринки у кого-нибудь на квартире В нашем классе вечером были занятия музыкальной школы, стояло пианино, поэтому на большой перемене в школе кто-нибудь из умеющих играть начинал играть, а остальные танцевали. Приглашение на танцы сопровождалось особым ритуалом: если мальчик шел приглашать девочку, она от него убегала. Его товарищи ловили ее и торжественно вручали претенденту

Иногда мы собирались вместе гулять - выстраивались шеренгой во всю ширину улицы, ходили и пели, иногда всю ночь. Самой любимой песней была

"Утро красит нежным светом.... "

Однажды мы всем классом коллективно решили пойти на оперетту "Прекрасная Елена", которую ставил приехавший на гастроли в наш дворец культуры театр оперетты. Учителя страшно всполошились, считая, что там много эротики и нам еще рано смотреть такие представления, тем более коллективно. Они бегали к родителям с просьбой запретить нам идти на спектакль. Помню, что с большим скандалом мама отняла у меня билет.

На одном из комсомольских собраний девушка из выпускного класса выступила и сказала, что ее одноклассник, с которым она на каникулах была в доме отдыха, вел себя недостойно комсомольца - он целовал девушку. Его спросили, правда ли это. Он ответил, что это правда и он клянется, что это больше никогда не повторится.

Я не могу, конечно, ручаться, что абсолютно у всех отношения с другим полом были платоническими, но думаю, что у большинства это было так. В центральных школах отношения между мальчиками и девочками были более свободными. Мы в этом убедились, когда к нам в класс пришла девочка из центральной школы. Она держала себя иначе, чем мы.

Наша школа называлась образцовой. Но все преимущества нашей школы обнаружились только в старших классах после окончания школы - только много позже я поняла, что знаний, полученных в школе, мне вполне достаточно для учебы в Университете. Чем и как мы занимались в начальных классах я плохо помню - разве только то, как мы заучивали планы первой пятилетки. Мы знали наизусть., сколько заводов и МТС страна должна построить и сколько выпустить тракторов, учили поэму о том, как кулаки сожгли заживо тракториста Петра Дьякова (эту поэму я помню и сейчас). На уроках пения мы пели антирелигиозную песню: "Надоело в бога верить, надоело лоб крестить, образумилась деревня, по-советски стала жить". Из поэтов сильно пропагандировался Демьян Бедный, и мы пели песни на его стихи, например, посвященные конфликту на КВЖД:

Нас побить, побить хотели,

Нас побить пыталися,

А мы тоже не сидели,

Того дожидалися!

Так махнули, так тряхнули,

Крепко так ответили,

Что все Чжаны-Сюеляны

Живо дело сметили!

Когда мы были в четвертом классе, ввели бригадный метод обучения. Весь класс (тогда это называлось группой) разбивался на бригады по 4-5 человек, и отвечать на уроках должен был бригадир, посоветовавшись со всей бригадой. Индивидуальных отметок не было. Несколько позже вместо современных отметок ученикам начали выставлять проценты успеваемости. В результате до пятого или шестого класса я так и не знала, хорошо я учусь или плохо, и лишь в старших классах выяснилось, что по успеваемости я одна из первых в классе. Учебников, насколько я помню, не было. Вместо учебника в третьем или четвертом классе нам выдали небольшую книжечку формата записной книжки которая называлась "Товарищ" В ней наряду с таблицей умножения объяснялись преимущества коллективного хозяйства, устройство веялки, рассказывалось, как пионеры помогают выращивать телят и т. п

В школе у нас был педолог. Что входило в его функции, мне так и осталось непонятным. Помню, что один раз она вызывала меня для беседы после того, как у меня были какие-то нарушения в поведении. Но благоприятного впечатления эта беседа на меня не произвела. В 5м и 7 м классе у нас производили профотбор - тестирование, на котором проверяли наше интеллектуальное развитие, память, ручную умелость, тщательно проверяли состояние здоровья в хорошо оборудованной поликлинике завода ЗИС и давали родителям рекомендации, стоит ли ребенку продолжать учиться в школе или лучше пойти в ФЗУ, техникум или работать на завод. Результаты профотбора оценивали в процентах. Потом педологию объявили лженаукой, а профотбор отменили.

Когда я была в 5-6 классах, появились стандартные учебники. Правда, учебники были не по всем предметам: например, по истории учебник так и не появился до конца нашего обучения. Ввели отметки и экзамены (по тогдашней терминологии "испытания"). Обучение стало десятилетним (до этого в школе было восьмилетнее обучение).

В нашем классе учились способные ребята. Дело в том, что когда мы были в третьем классе, возникла идея перетащить нас сразу из третьего класса в пятый. Для этого в класс специально отобрали наиболее способных ребят из школы и стали учить нас по усиленной программе. Например, ввели преподавание немецкого языка, тогда как по обычной программе иностранный язык изучали с пятого класса. Задумка с переводом нас через класс не осуществилась. Постепенно состав класса менялся. Но уходили, в основном, наиболее слабые ребята, а сильное ядро так и оставалось до самого конца. К 10-му классу у нас осталось 11 мальчиков и 11 девочек.

В нашем классе были "городские" ребята, в подавляющем большинстве дети рабочих. В параллельном с нами классе учились "кожуханцы" - ребята из расположенного рядом со школой, за железной дорогой, села Кожухово. Их уровень развития был много ниже.

У нас были ребята разных национальностей - наряду с русскими, были единичные представители других наций - евреи, поляки, немцы, татары. Но между нами не только не возникало никакого антагонизма, мы просто не знали тогда, что означает слово "национальность". Когда как-то, кажется в 6-м классе, нам предложили заполнить анкету с графой "национальность", мы стали спрашивать друг у друга, что это такое. Кто-то из ребят сказал: "Это значит, кто где родился. Вот ты родилась на Украине, значит ты украинка". Я так и написала.

Ребята из нашего класса очень стремились к знаниям. Помню, что часто мальчишки приносили различные задачники по алгебре или геометрии и мы с удовольствием, ради спортивного интереса, старались решить наиболее заковыристые задачки. Мальчики ходили в кружки при Дворце культуры автозавода -химический и радиокружок. Это они делали не по воле родителей, а по собственной инициативе. Ребята много читали, любили музыку и стихи Одним из любимых стихотворений, когда мы уже были в старших классах, была только что появившаяся тогда "Гренада" Светлова. Я очень любила и часто декламировала Некрасова. Всю эту культуру ребята получали в основном не в семьях - так как у большинства ребят родители были мало образованными или очень занятыми, и не уделяли детям достаточно внимания. Культура шла из школы и от радио: тогда радио передавало много классической музыки, стихов и прозаических произведений русских классиков.

На школьных вечерах самодеятельности мы выступали, декламируя стихи классиков или читая отрывки из прозаических произведений, устраивали спектакли - ставили "Женитьбу" Гоголя или инсценировки из рассказов Чехова.

Когда вышел на экраны и пользовался большим успехом фильм "Чапаев", один из мальчиков нашей школы стал пропускать занятия и ежедневно ходил смотреть этот фильм Его вернули в школу. Он настолько хорошо вжился в образ Чапаева и так мастерски имитировал все интонации актера, что на каждом вечере самодеятельности выступал в роли Чапаева.

У нас были хорошие учителя, и многих из них я как сейчас вижу перед глазами. Хорошо помню всегда печальное лицо и грустные черные глаза нашего преподавателя математики в 10м классе Владимира Дмитриевича (фамилию не помню), помню учительницу физики и нашу классную руководительницу Надежду Алексеевну Александровскую, "химика" Сергея Даниловича и других.

Биологию в 9м классе преподавала Софья Яковлевна Бессмертная, генетик по специальности, кандидат биологических наук и доцент Пединститута. Под ее руководством на уроках мы занимались скрещиванием и подсчетом дрозофил, чтобы убедиться в справедливости законов Менделя.

Химик, математик и Софья Яковлевна обращались к нам уважительно на "вы". Как-то, в классе наверное 7м, один из наших мальчишек расхулиганился на уроке химии и его никак не удавалось унять. Химик в ярости схватил его за шиворот и поволок к двери, все повторяя, сильно окая "Я Вас выпроваживаю".

Наиболее ярким педагогом была учительница литературы Анастасия Васильевна Федорова. К сожалению, она преподавала у нас только один год - в 8-м классе. Преподавание ее было нестандартным. Вместо того, чтобы заучивать, как было тогда принято, формулы типа "Онегин был продукт.... Каренин был продукт..." она вдохновенно и очень эмоционально читала нам лекции об особенностях стиля и художественных приемах авторов, которых мы изучали. Она заставляла нас заучивать стихи и даже отрывки из прозаических произведений и, оставляя после уроков по очереди группу ребят, спрашивала каждого выученный урок. Она была классным руководителем класса, который был на год старше нас и со своими подшефными устраивала интересные литературные диспуты. Я уже писала, что подружилась с этими ребятами в пионерлагере. Они приглашали меня на свои диспуты. Один такой, я помню, был посвящен Николаю Островскому, чья книга "Как закалялась сталь" тогда только что появилась и была очень модной. Когда ребята Анастасии Васильевны перешли в 10 класс, она решила сосредоточить свое внимание на них и ушла от нас. Ее заменила весьма скучная учительница Анна Георгиевна. Она не была плохим педагогом, просто она была обыкновенной и преподавала по стандарту, тогда как каждый урок Анастасии Васильевны был праздником. Мы все очень горевали и думали, как бы нам вернуть Анастасию Васильевну. По этому поводу я даже организовала забастовку - под предлогом того, что нас заранее не предупредили, мы отказались писать контрольную и весь урок просидели в безделии. Потом я сочинила "Оперу" (памфлет на то, как Анна Георгиевна проводила уроки) под названием "Аннушка-Иудушка". Моя подруга, которая умела немного играть на пианино, подобрала музыку, и на переменах мы распевали арии из этой оперы. Учительница была вынуждена от нас уйти, но Анастасию Васильевну нам так и не вернули. Окончив школу, я продолжала общаться с А. В. - заходила к ней в гости в школу или домой. Эта связь сохранялась до самой ее смерти. Умерла она в 1999 году в возрасте 92 лет. На ее похоронах было очень много народа - я думаю, что больше 100 человек, ученики разных ее выпусков. Были там и люди из ее первого выпуска, окончившие школу в 1937 году.

У нас очень хорошо были поставлены занятия физкультурой. "Физкультурником" был Виктор Карлович Дреер, энтузиаст своего дела. Кроме основных уроков, он по воскресеньям вел у нас гимнастический кружок и на ближайшем стадионе подготавливал с нами гимнастические выступления, которые мы демонстрировали перед ребятами и родителями в предпраздничные дни. Обычно такие выступления завершались пирамидой (это тогда было очень модно), вершину которой венчала миниатюрная красивая девочка с красным флагом.

Учительницей немецкого языка была Роза Львовна Рохлина. Она была знающим преподавателем, но ее подводила ее доброта. На ее уроках ребята широко использовали шпаргалки и подсказки. Но кто хотел, мог получить основательные знания. У нас была одна девочка - Клава Медоволкина. Ее семья приехала в Москву из деревни. Отец ее был рабочим, мать не работала и была едва грамотной. У Клавы были природные способности к языку, чем она выделялась из всех ребят. По другим предметам она училась средне. Такими же способностями к языку обладал и ее младший брат, учивший английский. После окончания школы Клава поступила в Институт иностранных языков и во время войны была в армии переводчицей. Она рассказывала, что когда наши войска вошли в Германию, немцы принимали ее за свою соотечественницу, тем более что она была блондинкой. Ее выдавала только чересчур правильная литературная речь.

Историю у нас преподавала Надежда Нестеровна Сахарова. До 7-го класса насколько мне помнится, мы изучали античную историю, но очень своеобразно - нам говорили только о восстаниях рабов в Древней Греции и Риме. В 7-м классе мы начали учить историю средневековой Европы, а в 9-м классе - России. Как-то на уроке, отвечая на вопрос учительницы о революционном движении Х1Х века я сказала, что из всех революционных партий мне больше всех нравятся народники. И это действительно было так. Я много читала о них, мне нравились старые революционные песни, в том числе и песни народников, которые тогда часто исполняли по радио, меня привлекала их жертвенность и вся романтическая атмосфера их взаимоотношений. В то время были изданы воспоминания Николая Морозова и Веры Фигнер, народовольцев, просидевших 25 лет в Петропавловской крепости. В них подробно описывалась вся их подпольная работа и жизнь в заключении. Николай Морозов в последние годы своей жизни стал членом ВКП(б). В середине 30х годов он был еще жив и жил в своем бывшем имении Борки. Я усиленно подговаривала своих одноклассников поехать к нему. На мое замечание о народниках учительница возмутилась и воскликнула: "Я не хочу воспитывать троцкистов!" На меня это произвело глубокое впечатление - ведь тогда вовсю развернулась кампания против "троцкистов и других двурушников" и я решила покончить с собой. Правда, когда я теперь об этом вспоминаю, я думаю, что замечание учительницы не было истинной причиной, а только поводом для такого решения. Причина была другая, которую я тогда не осознавала - это мое неуравновешенное состояние и большая ранимость со склонностью к депрессии, свойственные переходному возрасту. Я разработала хитрый план, чтобы моя смерть казалась не самоубийством, а несчастным случаем. У нас дома к потолку были прикреплены веревки (папа когда-то сделал трапецию, на которой мы с ним и с соседом Сережкой кувыркались). Я вызвала свою подругу Олю на спор, что я смогу сделать петлю, накинуть ее на шею и так минуту провисеть. Оля на это клюнула и начала говорить "А вот слабо тебе!", на что я отвечала "Давай попробуем!". Мы сделали петлю, я стала на табуретку, накинула петлю на шею, спрыгнула и оттолкнула табуретку. Оля испугалась и стала плакать, подставляла мне табуретку, а я ее отталкивала ногами. И только тут, увидев, как она плачет, мне пришла в голову мысль, что если я умру, Оля всю жизнь будет считать себя в этом виноватой. Тогда я, задыхаясь, прохрипела: "Ладно, давай табуретку". На шее у меня остался красный рубец от веревки, и потом мне некоторое время пришлось ходить с завязанным горлом. Потом я рассказала об этой попытке самоубийства учительнице истории, она заплакала и только все повторяла: "Загубить молодую талантливую жизнь! Как только это могло прийти к тебе в голову!".

Я не знаю, узнали ли об этом мои родители. С мамой мы иногда вели откровенные беседы, но об этом я никогда ей не говорила, даже когда стала взрослой. С папой, когда я стала подростком, мы вообще никогда откровенно не говорили. Он всегда очень чутко улавливал мое настроение, так, как собака интуитивно тонко чувствует настроение хозяина. Когда мне было плохо, он подходил и только молча гладил меня по голове.

Лето 1937 года я проводила у Вари в пригороде Киева Святошине. К ней приехала жить из деревни ее племянница Люба, которой было тогда 15 лет

Позже, когда мы уже были взрослыми, Варя рассказала мне ее историю. Сестра Вари - Любина мать - полюбила парня из богатой семьи. Его семья была против их брака, так как Варина семья была бедной. Так Люба родилась по местному названию "байстрюком". В 30х годах семью Любиного отца раскулачили и сослали. Поэтому Люба в своей деревне была вдвойне презираемой - и как "байстрюк" и как дочь кулака. До приезда в Киев Люба не видела электричества, не видела поезда. Я помню, что мы с ней ходили в театр - смотрели "Запорожец за Дунаем", и когда на сцене начинались пляски, она все спрашивала меня - на самом ли деле это люди так пляшут, а не куклы. Когда начиналась гроза и гремел гром, Люба очень пугалась, пряталась в самый темный угол и оттуда спрашивала: "А чи е Бог, чи немае?". В Святошине Люба училась сначала в 7-м классе, потом в техникуме, перед войной закончила его и начала работать в аптеке. За две недели до войны она вышла замуж за военфельдшера. Муж ее пропал без вести.

Как я писала, в середине 30х годов - после убийства Кирова - началась широкая кампания против троцкистов и массовые аресты. Везде, в том числе и на улицах, собирались широкие митинги, где выступавшие клеймили "врагов народа" и требовали для них суровой кары. Райком комсомола нашего района организовал собрание для активистов комсомола района. Мне было 15 лет, и я присутствовала на этом собрании, как член комитета комсомола школы. Помню гнетущую взвинченную атмосферу этого собрания.

Параллельно собирались многолюдные митинги, прославлявшие "самую демократическую в мире" Сталинскую конституцию. Страна готовилась к торжественному проведению первых "демократических" выборов в Верховный совет, Из репродукторов на улицах непрерывно звучали песни со словами: "Живем все лучше и свободней..." прославлявшие Сталина, очень популярная "Широка страна моя родная", или веселые, бодрящие мелодии Дунаевского.

Не знаю, как воспринимали все это взрослые, а мы, подростки, воспринимали эту жизнь, как праздничную, верили в справедливость всего, что происходит, верили, что нас ждет светлое будущее, к которому мы должны готовиться. и ради наступления которого мы должны учиться и работать. Вероятно эта наивная вера была связана с тем, что мы росли в специфической среде. Уже будучи взрослой из разговоров со своими товарищами я узнала, что в центральных школах, где почти у половины детей были арестованы родители, многие ребята с самого начала понимали лживость и вероломство Сталина.

Поскольку в нашей школе учились в основном дети рабочих, то у нас были арестованы родители лишь немногих детей. Этих детей "прорабатывали" на комсомольских собраниях, упрекая за недостаток бдительности, за то, что они не следили за родителями и вовремя не донесли о их вредительской деятельности.

Об одной из моих одноклассниц, переживших арест отца, я расскажу. В нашем подъезде над нами жила моя одноклассница Нюра. Ее отец работал на автозаводе грузчиком. Но внезапно он взлетел вверх: его сделали зам. директора завода ЗИС по хозчасти. Мы часто готовили уроки вместе с Нюрой, я у них часто бывала. Он был командирован в Америку одновременно с моим отцом и мы с Нюрой показывали друг другу письма наших отцов. Видно было по всему, что это полуграмотный невежественный человек, с грубыми манерами. Но по-видимому, он был очень хорошим организатором. Эту его способность унаследовала и Нюра - еще когда она играла в куклы с другими девочками у нас под окнами, было видно, что она родилась лидером. Потом семья Нюры получила квартиру неподалеку в более благоустроенном доме, и они уехали от нас. Во время массовых арестов ее отца арестовали. Через два-три года, когда мы уже кончили школу, ко мне пришла Нюра и сказала: "Папа вернулся, зовет тебя и просит, чтобы ты привела Галю". Галя училась в другом классе, и я с ней дружила. Ее отец тоже был арестован. Когда мы вошли, я увидела, что за столом сидит совсем другой человек. Я в удивлении остановилась. Он сразу понял, что именно меня так удивило и сказал: "Ты удивляешься, что я стал культурным? Ты не представляешь, с какими замечательными людьми я там сидел и как многому научился! Ведь раньше учиться мне было некогда!" Нюриному отцу вернули партбилет и назначили директором одного из небольших заводов.

Нюрин отец, так же как отец Гали, был поляк. Он сказал Гале, что лежал на нарах вместе с ее отцом и Галин отец говорил, что ему больше всего невыносимо думать, что его дети будут считать его изменником и вредителем. Он просил передать ей, что он ни в чем не виноват. Когда мы шли с Галей домой, она, комсомолка, убежденная в том, что все, что делает партия правильно, сказала: "Пусть это ошибка, но если отец - стойкий коммунист, то это его только закалит!". Такая непоколебимая вера в правильность политики Сталина была, я думаю, специфична для нашей среды. Хочу закончить рассказ о Нюре. После окончания школы ее не только не принимали в институт, но и никуда не брали на работу. Тогда она обратилась к бывшей директрисе нашей школы, которая к тому времени была какой-то шишкой в РОНО. На свою ответственность она устроила Нюру учительницей младших классов в нашу же школу. Как мне кажется, Нюра нашла себе занятие по душе и осталась работать там на всю жизнь. Она вышла замуж за военного, у них четверо детей. Сейчас она на пенсии. Мы иногда перезваниваемся с ней. Как-то она мне рассказала, что в начале войны ей вместе с другой учительницей поручили эвакуировать на Восток 60 младших детей. Еды у них с собой не было и по утрам дети, просыпаясь, плакали от голода, а Нюра, старалась их отвлечь и рассказывала сказки. Эшелон с детьми иногда останавливался в незапланированных местах на неопределенное время. Тогда Нюра хватала ведра, бежала к ближайшей деревне и просила дать хлеба и молока для детей. Так они благополучно приехали в Среднюю Азию, а там, в кишлаке, детей разобрали по семьям.

Когда мы Нюрой сейчас предаемся воспоминаниям, она говорит: "Как хорошо, что в то время у нас была идея, ради которой мы жили! Теперь этой идеи нет и жизнь стала серой! Да, нас обманули, все о чем нам говорили, оказалось ложным, но жизнь при отсутствии всякой цели гораздо скучнее. " Мне только странно, что об этом говорит Нюра, так много натерпевшаяся из-за этой "идеи".

Близилось окончание школы и нужно было думать о дальнейшей судьбе.

С 5-6-го класса я стала серьезно интересоваться устройством вселенной и читала много популярных книг по этому вопросу. Особенно интересовали меня исследования химического состава звезд и планет с помощью спектрального анализа. Я мечтала, что стану астрономом. В то же время я начала пописывать стишки (чем баловались у нас в классе многие ребята) и рассказы. Мне очень хотелось быстрее стать взрослой и я сочиняла такие стихи:

Люблю тебя, моя весна,

День моего рожденья.

От зимнего глухого сна

Природы пробужденье.

Весна моя! Она придет,

Что дремлет чутко где-то,

И изберу себе я путь

Моей страны Советов.

И молодая буду я

Хорошая, большая.

Она придет, весна моя,

А скоро ли - не знаю.

Позже, уже окончив школу, я писала:

Волнуюсь и дрожу, вся в пламени сгораю.

Сама не знаю, что и почему,

Я в неизвестности совсем обалдеваю.

Так тягостно и сердцу и уму,

Бешусь, как резвая кобылка на просторе.

Так много сил, и некуда девать,

Передо мною жизнь - бушующее море

А мне приходится на берегу стоять!

В 9-м классе, после того как летом я отдыхала у Вари, я написала большой рассказ о ней. Я показывала свои "произведения" Анастасии Васильевне и она сказала, что поэтом, я, конечно, не буду, но прозу писать, может быть и смогу. В старших классах я начала посещать лекции о классиках русской литературы, которые по воскресеньям читали в Московском Государственном Университете крупные литературоведы, очень увлекалась произведениями Герцена, Белинского, Чернышевского, Писарева. С последним я мысленно спорила, но задорный полемический стиль его статей мне импонировал настолько, что, уезжая из Москвы во время войны, единственной книгой, которую я взяла с собой был томик Писарева. Я подумывала о том, чтобы подать документы в Литературный Институт. Как хорошо, что я этого не сделала! Даже если бы меня приняли, я в лучшем случае могла бы стать третьеразрядным "писакой"!

В то время были в моде технические ВУЗы. В них были большие конкурсы. Я хорошо училась, хорошо успевала по математике, и у меня был шанс туда поступить. Мои одноклассники, особенно мальчики, уговаривали меня сделать это. Но я твердо знала, что техника не для меня.

В 1938 году мы окончили школу, и я подала документы для поступления на биологический факультет Московского Государственного Университета. Этот выбор был в большой степени случайным. Я всегда любила животных, интересовалась растениями, но глубокого интереса к биологии у меня не было. Тем не менее, как я вижу сейчас, этот выбор был правильным.

Я с большим сожалением расставалась со школой, учителями, своими одноклассниками.

 


Страница 3 из 6 Все страницы

< Предыдущая Следующая >
 

Вы можете прокомментировать эту статью.


наверх^