1. Новая религия

Капитализм – это экономическая машина, лишенная духовного содержания. Основные составляющие этой машины – частная собственность, свободный рынок, включающий рынок труда, и машинное производство – связаны только с физическим существованием человека; если воспользоваться идеологическим штампом «материализм», то нельзя представить себе более «материалистической» идеологии, чем идеология капитализма. Иногда можно, правда, услышать, что собственность «священна», но функции бога Термина, охранявшего ее границы, давно уже выполняет полиция; а специфические черты собственности, присущие капитализму, уже и вовсе не поддаются освящению. Точно так же, не имеют духовного смысла рынок и машины. Современный капитализм предполагает у людей только материальные потребности и не умеет удовлетворить никаких других: в этом смысле его идеология есть не что иное как вульгарный марксизм. Если прибавить к этому чисто охранительную тенденцию современного капитализма - его абсолютный консерватизм - то он не только не имеет духовного содержания, но и не может им обзавестись. Ранняя буржуазная идеология имела идеал свободы и равенства (к которым французы присоединили неудобное «братство»), но это было давно, и нынешние апологеты капитализма полагают, что все нужные идеалы уже имеются в наличии, а другие не нужны.

Удручающая бездуховность капитализма давно уже оттолкнула от него все творческие умы и все чувствительные души. Этим объясняется тот замечательный факт, что в наше время все без исключения деятели культуры, наделенные творческими способностями, критически или прямо враждебно относятся к существующему строю жизни. Но в самом начале капитализма враждебность к нему шла снизу, из класса наемных рабочих, и находила выражение в примитивных и причудливых мыслях полуобразованных самоучек. Точно так же начиналось христианство. И точно так же, как церковь организовала это движение в дисциплинированное воинство с наукообразной системой верований, социалисты устроили свои партии и разработали свои доктрины – для чего уже понадобилось участие более образованных вождей.

Религиозный характер первоначального социализма не вызывал сомнений у его современников, видевших, к тому же, его очевидное происхождение от еретического и сектантского христианства. Старший из «утопистов», Сен-Симон, пытался даже представить себя как христианского реформатора: его последняя книга называлась «Новое христианство» и имела эпиграф, приписанный апостолу Павлу и якобы взятый из «Послания к римлянам» [В этом послании такого текста нет.]: «Кто любит других, тот исполнил закон. Все сводится к заповеди: люби своего ближнего, как самого себя». В том же 1825 году издается литографированный портрет Сен-Симона с самоуглубленным выражением лица и с подписью:

Сен-Симон

Основатель

Новой религии.

Предыдущая книга его называлась «Катехизис промышленников», а после его смерти ученики его издали уже догматическое «Изложение учения Сен-Симона».

Учение Фурье, еще более причудливое – это разработанный во всех деталях план будущего общества. Хотя Фурье прямо не ссылается на откровение свыше, его космологические фантазии, едва прикрытые авторитетом «науки», носят очевидный пророческий характер. Над ними смеются, но в них видят глубокие мысли; Беранже, самый народный из французских поэтов, нуждается в вере и готов уверовать. Вот его стихотворение, выражающее настроение эпохи:

Les fous

Vieux soldats de plomb que nous sommes,

Au cordeau nous alignant tous,

Si des rangs sortent quelques hommes,

Nous crions tous: A bas les fous!

On les persécute, on les tue,

Sauf, après un lent examen,

A leur dresser une statue

Pour la gloire du genre humain.

Fourier nous dit: Sort de la fange,

Peuple en proie aux déceptions,

Travaille, groupés par falange

Dans un cercle d’attractions;

La terre, après tant de désastres,

Forme avec le ciel un hymen,

Et la loi, qui régit les astres,

Donne la paix au genre humain.

Qui découvrit un nouveau monde?

Un fou qu’on raillait en tous lieu,

Sur la croix que son sang inonde,

Un fou qui meurt nous lègue un Dieu.

Si demain, oubliant d’eclore,

Le jour manquait, et bien! Demain

Quelque fou trouverait encore

Un flambeau pour le genre humain.

[Безумцы

Мы, старые оловянные солдатики,\ Все выстраиваемся по веревочке,\ И если кто-нибудь выходит из рядов,\ Мы все кричим: Долой безумцев!\

Их преследуют, их убивают,\ Чтобы потом, после долгой проверки,\ Воздвигнуть им памятник\ Во славу человеческого рода.\

Фурье говорит нам: выйди из грязи,\ Народ, жертва обмана,\ Тру-дись, собравшись в фаланги,\ В кругу тяготений;\

Земля, после всех бедствий,\ Заключает брак с небом,\ И закон, управляющий светилами,\ Дарует мир человеческому роду.\

Кто открыл новый мир? \ Безумец, над которым всюду смеялись;\ На кресте, орошенном его кровью,\ Умирающий безумец завещает нам Бо-га.\

И если завтра, забыв о рассвете,\ Солнце не дарует нам дня, что ж, завтра\ Какой-нибудь безумец найдет еще\ Светильник для человеческо-го рода.]

Русский читатель узн`ает в последней строфе стихи, которые герой пьесы Горького читает в неуклюжем, но вдохновенном переводе:

Если б солнце, свершая свой путь,

Осветить нашу землю забыло,

То сейчас же б весь мир осветила

Мысль безумца какого-нибудь.

Перед нашей революцией эти стихи были услышаны публикой, тоже увлеченной новой религией. Родиной этой религии была Франция. Мюссе сочинил в 1833 году гениальное и ребяческое стихотворение «Ролла», выразившее это настроение. Вначале поэт изображает, в духе романтической красивости, античную древность, когда «небо ходило и дышало на земле в племени богов», потом Средние века, «когда Жизнь была молода, а Смерть надеялась». После сожалений об этих прекрасных временах Мюссе сокрушается о своей потерянной вере:

Je ne crois pas, ô Christ! à ta parole sainte:

Je suis venu trop tard dans un monde trop vieux.

D’un siècle sans espoire nait un siècle sans crainte;

Les comètes du nôtre ont dépeuplé les cieux. …

Les clous du Golgotha te soutiennent à peine;

Sou ton divin tombeau le sol s’est dérobé:

Ta gloire est morte, ô Christ! et sur nos croix d’ébène

Ton cadavre c?leste en poussi?re est tomb?!

Eh bien! qu’il soit permis d’en baiser la poussière

Au moin crédule enfant de ce siècle sans foi,

Et de pleurer, ô Christ! sur cette froide terre

Qui vivait de ta mort et qui mourra sans toi.

[Я не верую, о Христос, в твое святое слово: \Я пришел слишком поздно в слишком старый мир.\ Из века без надежды рождается век без страха;\ Кометы нашего века опустошили небеса.\ …

Тебя едва поддерживают гвозди Голгофы;\ Земля ушла из-под твоей божественной могилы:\ Твоя слава умерла, о Христос! и над твоими белоснежными крестами\ Рассеялось прахом твое небесное тело!\

Что ж, пусть будет дозволено поцеловать этот прах\ Самому неве-рующему сыну этого века без веры,\ И плакать, о Христос, на этой холодной земле,\ Которая жила твоей смертью и умрет без тебя.]

Эти звучные, несколько искусственные стихи завершаются восклицаниями, свидетельствующими о глубокой религиозной потребности поэта, выраженной еще в традиционной форме:

Avec qui marche donc l’auréole de feu?

Sur quels pieds tombez-vous, parfums de Madeleine?

Oè donc vibre dans l’aire une voix plus qu’humaine?

Qui de nous, qui de nous va devenir un Dieu?

[Кого же теперь сопровождает пламенный ореол? \ На чьи ноги Ма-гдалина прольет ароматы?\ Где раздается сверхчеловеческий голос?\ Кто из нас, кто из нас должен стать Богом?]

Настроение этих стихов впоследствии стали называть «богоискательством» Мы в наше время больше не ищем бога (хотя и не знаем еще, чем его заменить), но бога в прежнем смысле нам решительно не надо. В начале девятнадцатого века дело обстояло сложнее: люди искали «новую религию» с неистраченным запасом эмоций, оставшихся от старой. Эта духовная жажда охватила и простых тружеников, и образованных людей, но первые социалисты вовсе не были людьми высокой культуры. Они принадлежали к полуинтеллигенции, были чужды логической дисциплине и критическому мышлению своего времени. Творцами социализма не могли быть ни Лагранж, ни Лаплас, ни «другой Фурье, заседавший в Академии наук»[Так сказал о нем Виктор Гюго. Чтобы показать ничтожество своей эпохи, он декламировал: "Это было время, когда великий Фурье голодал на своем чердаке, а другой Фурье, совершенно ничтожный, заседал в Академии наук". Этот другой Фурье был отец математической физики.]. Это были скептики, верившие только доказуемым фактам и неспособные обещать людям «новое небо и новую землю». В образованных людях уже не было веры! Точно то же было в начале христианства, и надо отдать должное духовным импульсам, идущим из социальных низов.

Но и в низах способность к духовным переживаниям изменилась: люди перестали верить в чудеса. Точнее, они не верили в чудеса, связанные с религией, но были очень легковерны, когда им обещали чудеса от имени «науки». Поэтому создатели социализма были полуобразованные люди, все еще способные переживать всерьез свои фантастические грезы и пытавшиеся поддержать их ссылками на науку. Фурье был конторский служащий, не получивший почти никакого образования. О науке он знал понаслышке и воображал, что может перенести на человеческое общество ньютоново «тяготение», поскольку люди естественным образом стремятся к общению и сотрудничеству. Мы видели, как об этом рассказывал Беранже, для которого эта аналогия не была простой фантазией. Сен-Симон получил очень поверхностное образование; в детстве его воспитанием якобы занимался Даламбер, и его ученики любили восхвалять его универсальную ученость, но достаточно раскрыть любое из его сочинений, чтобы по сумбурному и самоуверенному изложению увидеть полуобразованного прожектера. Он тоже ссылается на Ньютона и тоже считает себя Ньютоном общественных наук, не имея никакого понятия о научном методе. Стремление опереться на «науку» очень характерно для эпохи, когда наука превратилась в главный авторитет – даже для невежд.

И Фурье, и Сен-Симон верят в то, что человечество может быстро и легко достигнуть совершенства с помощью нескольких простых идей, и не сомневаются в том, что владеют этими идеями. Даже Оуэн, с его более практическим умом и опытом производственной деятельности, верит во всемогущество «воспитания» с наивностью верующего – хотя сам он не признаёт никакой религии. Несмотря на все обращения к «науке», неизменный признак первоначального социализма – вера в чудесные методы воздействия на людей. В этом смысле перед нами, несомненно, новая религия, хотя прямое вмешательство сверхъестественных сил, уже не внушающее доверия, не признается. «Новое христианство» обходится без неземного спасителя, творящего «обычные» чудеса. У этой религии нет Христа, она начинается с апостолов. Но это не мешает ей преуспевать даже среди образованной публики, воспринимающей этих апостолов как «безумцев». По-видимому, представление о спасении через безумцев восполняет некоторым образом эсхатологическое бесплодие современной культуры. Впрочем, это представление прямо идет от христианства: безумцами были не только наши юродивые, но и западные, такие, как святой Франциск.

Подобно первым христианам, первые социалисты подчеркивали мирный характер своей проповеди и старались отмежеваться от Революции и революционеров. Таким образом они пытались избежать преследований, точно так же, как изображенный в Евангелии Христос, и гораздо менее убедительный в смысле искренности апостол Павел. И Фурье, и Сен-Симон разочаровались во Французской Революции, ничего не давшей «самому многочисленному и самому бедному классу». Они пришли к выводу, что Революция не коснулась «индустриального строя», то есть экономической организации жизни. Более того, Фурье вообще не придавал значения государственной власти и думал, что преобразование общества по его планам возможно при любой власти. Но Сен-Симон, напротив, хотел организовать все государство по своей системе и подчинить этому государству всю жизнь страны. Эту идею развил его ученик Огюст Конт, а затем его последователь Луи Блан, изобретатель термина «Организация труда». Вместе с тем, Луи Блан подчеркивал поляризацию общества на классы – имущих и неимущих, эксплуататоров и эксплуатируемых. Все еще настаивая на мирном преобразовании общества – по решению свободно избранного парламента – Луи Блан рассчитывал при этом на решающую роль государства. Таким образом, социализм должен был стать государственной религией, то есть теократией. Эти идеи восприняли немецкие радикалы – Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Они создали нечто вроде социалистического богословия, под названием «научный социализм», и пытались организовать всех социалистов в единую церковь, под названием «Интернационал».

Страница 3 из 45 Все страницы