Акка из Кебнекайсе и Карлсон, который живет на крыше[1]

Уже давно в жизни ребенка большое место занимает книга. И, разумеется, она его воспитывает. Даже если автор совсем не думал о воспитании, даже если книга не предназначалась для детей – все равно, когда они ее читают или слушают, она воспитывает в них те или иные качества, чему-то их учит. И если мы знаем, какие детские книги в таком-то круге особенно популярны, мы многое можем сказать о том, чему в этом круге учат детей. А особенно поучительно сра7внить, что читали дети раньше и что читают сейчас.

Исследовать, что читают наши дети сейчас, в сравнении с тем, что читали русские дети 50 или 100 лет назад – это могло бы стать предметом исключительно интересного исследования. Такое исследование было бы очень сложным и трудоемким, а моя задача неизмеримо скромнее: сравнить две детские книги, одна из которых пользуется огромной популярностью сейчас, а другая была так же популярна в десятые годы нашего века. Я думаю, что такое сравнение уже позволит заметить некоторые важные тенденции.

Обе эти книги – переводные. Русские дети всегда читали и сейчас читают очень много переводных книг; можно даже утверждать, что бóльшая часть самых «влиятельных» у нас детских книг в прозе – это переводы и пересказы с иностранных языков. Поэтому выбор для сравнения переводных книг вполне законен. Обе книги написаны живо, увлекательно и вообще талантливо. Обе в одном жанре – это сказочные повести, причем и в той, и в другой действие происходит не при царе Горохе и не в тридевятом царстве, а в то время, когда живет автор, и в той стране, где он живет; и страна в обеих книгах одна и та же – Швеция. И обе книги написаны женщинами.

Разумеется, всем уже ясно: это «Путешествие Нильса с дикими гусями» Сельмы Лагерлеф и «Карлсон, который живет на крыше» Астрид Линдгрен. Предвижу возражение: книга о Нильсе популярна и сейчас. Но, с одной стороны, ее нынешняя популярность все-таки уступает и популярности «Карлсона», и ее собственной популярности 70 лет назад, с другой, и это главное, книга о Нильсе Хольгерсоне, которую читают наши теперешние дети – это чаще всего не та книга, которую читали их прадедушки и прабабушки: они читали книгу в переводах, а сейчас читается главным образом так называемый свободный пересказ. В каталоге Ленинской библиотеки я нашел 9 русских изданий с 1909 по 1912 г. Затем наступает перерыв в 28 лет, а в 1940 году появляется «свободный пересказ» З. Задунайской и А. Любарской, выдержавший потом много изданий. От настоящей книги С. Лагерлеф он отличается очень сильно – чем именно, скажу позже. И только в 1982 году появились два новых перевода. Но и после 1982 года «свободный пересказ» продолжает переиздаваться.

Каждая из этих двух книг рисует определенную картину мира и учит определенному отношению к миру. Вот это я и хочу сравнить: две картины мира и два отношения к миру. При этом я не собираюсь анализировать творчество обеих писательниц вообще; я буду говорить только об этих двух книгах, и притом не в литературном плане, а исключительно в психологическом и педагогическом.

Пересказывать содержание «Карлсона», очевидно, нет надобности, его все знают. Большинство слушателей, вероятно, знает и «Путешествие Нильса», но, возможно, многие не читали его в настоящем виде, так что об этой книге нужно хоть немного рассказать.

Сюжетная линия, впрочем, в пересказе в основном сохранена. Крестьянский мальчик Нильс, озорник и лодырь, однажды увидел домового и поймал его в сачок. Домовой рассердился и заколдовал мальчика, так что он сам стал маленьким, как этот домовой. Зато он стал понимать язык зверей и птиц. В это время пролетали дикие гуси и сманили с собой одного из домашних гусей. Нильс забрался к нему на шею и улетел. Предводительница стаи, старая мудрая гусыня Акка из Кебнекайсе (а не Акка Кнебекайзе, как в пересказе! Кебнекайсе – это самая высокая горная вершина в Швеции) сначала хотела прогнать Нильса, но он сумел выручить гусей из беды, и Акка разрешила ему лететь с ними в Лапландию. В пути с ним было много приключений, он познакомился с разными зверями и птицами, со многими подружился и очень жалел, что прежде разорял птичьи гнезда, обижал кур и гусей. Теперь он помогал зверям и птицам, много раз спасал их от смерти, и они много раз спасали его. Побывав в Лапландии, он к великой радости своих родителей вернулся домой и чудесным образом снова стал большим. И уж, конечно, не был больше лодырем и озорником. Вот вкратце вся история, рассказанная Сельмой Лагерлеф и пересказанная Задунайской и Любарской. Но у Лагерлеф есть и многое другое, чего в пересказе нет: достаточно сказать, что при пересказе книга была сокращена в пять с лишним раз!

Что же выброшено в пересказе? Прежде всего, подлинное название книги вот какое: «Чудесное путешествие Нильса Хольгерсона по Швеции». Кто читал хотя бы пересказ, помнит, наверное, что родительский дом Нильса – на самом юге Швеции. И это не случайно: он летит с гусями через всю страну – она ведь вытянута с юга на север, посмотрите на карту,– и видит ее в буквальном смысле с птичьего полета, но часто и ближе, потому что каждый вечер гуси располагаются где-нибудь на ночлег, а иногда Нильс отбивался от них. И автор рассказывает нам, что видел Нильс – рассказывает так живо и ярко, что мы тоже все это видим: горы, реки, шхеры, леса, поля, крестьянские дворы, помещичьи усадьбы, заводы, города, и все это разное, леса и горы в одной провинции не похожи на леса и горы в соседней, и крестьянские дворы в разных местах разные; иногда рассказывается народная легенда, как был сотворен этот край, а иногда действительная история, и всегда живо и увлекательно.

Есть и рассказы о городах, например, история столицы – Стокгольма, и говорится о том, что это город для всей страны, что в нем каждый швед должен чувствовать себя дома. Повесть Лагерлеф – это прежде всего рассказ о Швеции, так она и была задумана – как книга для шведских школьников об их родной стране. Авторы пересказа решили, вероятно, или за них кто-то решил, что нашим детям это неинтересно. И напрасно: рассказ Лагерлеф о Швеции так увлекателен, что, прочитав его, влюбляешься в эту прекрасную страну, где, кстати, природа во многом похожа на нашу. В настоящем виде книга дает возможность русским детям узнать и полюбить другую страну, притом лежащую близко от нас; нечего и говорить, как это хорошо и как нужно детям. А в урезанной книге хоть и остались леса и горы, но уже не шведские, а леса и горы «вообще», такие же, как в любой сказке, и роль их сводится к тому, чтобы служить декорацией для спектакля о зверях и птицах.

Но это еще далеко не все. Сельма Лагерлеф рассказывает не только о природе Швеции, о ее городах и деревнях, еще больше говорит она о людях. В настоящей книге Нильс редко попадает в безлюдные места, и даже снежная Лапландия – вовсе не «гусиная страна», как в стихах, сочиненных для пересказа С. Маршаком: это страна лапландцев, о которых рассказывается с большой теплотой. Живут они совсем не так, как шведы, и автор подчеркивает, что их обычаи заслуживают не меньшего уважения, чем шведские. Кроме того, в книге много вставных новелл, в которых иногда действуют животные, но чаще люди или те и другие. Все эти новеллы увлекательно написаны, и все они познавательные или нравоучительные. Сейчас слова «нравоучительная литература» звучат почти как ругательство; а Лагерлеф нравоучительности не боялась, не боялась даже откровенной сентиментальности и умела сочетать ее с занимательностью. Из этих вставных новелл в пересказе уцелели четыре, в которых познавательный и нравоучительный элемент слабее всего, да и в них многое подчищено. Кроме того, в повести есть вторая сюжетная линия, тоже нравоучительная; в пересказе ее нет совсем.

Потом я еще буду возвращаться к содержанию этой книги, а сейчас хотел бы начать сравнение.

Прежде всего – о месте действия. В «Путешествии Нильса» это леса, горы, долины, деревни, города, заводы, рудники – словом, вся страна. А в «Карлсоне»? Герои книги живут в Стокгольме, но место ее действия – не город Стокгольм, не его улицы и парки, и даже не двор, где Малыш играет с ребятами, – двор только упоминается, так же как школа и деревня, куда он ездит на каникулы. Настоящая сцена, где происходит все действие – это квартира. Иногда, правда, оно переносится в другие места: на крышу, в домик Карлсона, к жуликам Рулле и Филле, в комнату, где плакала маленькая девочка, – но крыша занимает в книге совсем немного места, а домик Карлсона – это ведь тоже квартира, только игрушечная, и два других места, где оказывается Малыш с Карлсоном в первой части – опять-таки квартиры. Итак: одна книга вводит ребенка в большой мир, другая в уютную квартиру с ванной, диваном и телевизором; и, конечно, эта квартира как две капли воды похожа на его собственную.

Теперь о людях. В обеих книгах действуют, кроме детей, взрослые люди. В Нильсе их много, в «Карлсоне» не очень, но не это важно. Важно, какие это люди и особенно – чем они занимаются. В «Путешествии Нильса» взрослые люди пашут землю, рубят лес, добывают руду, учат детей, пишут книги – словом, занимаются понятными делами, смысл которых ясен каждому ребенку. В «Карлсоне» понятным и осмысленным делом занята только мама – она варит суп и печет плюшки. Папа ходит на работу, но что он там делает – неизвестно и, по-видимому, никому не интересно. Есть еще дядя Юлиус; он тоже неизвестно что делает, может быть и вообще ничего. Фрекен Бок заменяет маму на кухне, когда та уезжает отдыхать, а в остальное время, вероятно, главным образом ругается со своей сестрой Фридой. Господин Пек с телевидения показан вроде бы на работе, но работа у него явно несерьезная. И, наконец, жулики Филле и Рулле; чем они занимаются, вполне понятно, но их занятия, естественно, не вызывают уважения. Вот и все взрослые дела, которые видят дети.

Действующие в той и другой книгах взрослые люди – это реалистические персонажи. Но очень большую роль в обеих сказках играют персонажи сказочные. У Лагерлеф это многочисленные животные, которые думают и говорят, как люди, и еще тролли, ведьмы, великаны; у Линдгрен – знаменитый Карлсон. Эти персонажи, конечно, очень много значат для маленьких героев сказок и пользуются у них самым большим авторитетом – и у маленьких читателей тоже. А чем они заняты? В сказке Лагерлеф точно так же, как люди заняты понятными человеческими делами, звери и птицы заняты понятными звериными и птичьими: добывают пищу, кормят детенышей, спасаются от врагов, иногда играют и веселятся. Жизнь у них трудная и опасная, зато привольная, яркая. А чем занят Карлсон? Он только развлекается да ест – ест чудовищно много. Да еще хвастает. Жизнь его, кажется, и состоит только из развлечений, обжорства и хвастовства.

И вот мы подошли к главному вопросу: какой жизнью живут герои обеих книг?

В книге о Карлсоне жизнь удобная, уютная, спокойная и, конечно, безопасная. Разумеется, у Малыша бывают огорчения: то подерется с Кристером, то мама выругает за порванные штаны. И даже настоящее горе случается с ним в конце первой части: мало того, что родители не разрешили ему держать собаку – вдобавок старший брат и старшая сестра, чтобы поддразнить, дарят ему на день рождения игрушечного щенка с издевательской надписью в стихах, и как раз тогда, когда он готов был смириться, что у него никогда не будет собаки, и решил в душе стойко это перенести. Но горе продолжалось недолго: в тот же день, как только папа и мама понимают, насколько это для него серьезно, они покупают ему настоящего живого щенка. Ну, а потом уже у него никаких бед не случается. Ведь, в сущности, плохо ему бывало только от скуки, а когда у него появился Карлсон, лучший в мире товарищ по играм, да еще свой щенок – чего еще было желать?

Но самое главное здесь вот что: огорчения Малыша никак не связаны с огорчениями старших. Да у них, кажется, и нет никаких огорчений – во всяком случае Малышу, и читателям тоже, ничего о них не известно. Правда, однажды доктор нашел у мамы «сильное малокровие от переутомления» и посоветовал ей поехать за город отдохнуть, и тут же брата и сестру увезли в больницу с подозрением на скарлатину; но подозрение оказалось ложным, а мамино переутомление сразу прошло, когда она получила отчаянное письмо от Малыша. Словом, все это вместе с папиной служебной поездкой в Лондон – только сюжетный ход, чтобы никто не мешал Карлсону проказничать. А на самом деле у взрослых либо не бывает серьезных огорчений, либо они делают так, чтобы ребенок о них ничего не знал. Взрослые живут в благополучном и комфортабельном мире.

И вот что особенно важно: мы не видим, и ребенок не видит, чтобы им когда-нибудь нужно было принимать важные решения – более важные, чем купить мальчику собаку или разрешить ему остаться летом в городе. Акта выбора, акта принятия на себя ответственности нет в этом мире – если и не в том мире, в котором взрослые живут на самом деле, то во всяком случае в том, который они считают возможным показать ребенку. Нет в нем и ударов судьбы, неотвратимых бедствий, и тем более нет смерти. Не только никто не умирает за время действия или незадолго до того – об этом теперь вообще считается неприличным писать в детских книгах, – но даже о давно умерших родственниках никто не вспоминает. (Правда, однажды Малыш спрашивает маму: «А когда Боссе вырастет большой и умрет, мне надо будет жениться на его жене?» и в ответ на вопрос, почему ему такое пришло в голову, объясняет, что он же донашивает вещи старшего брата; но это не всерьез. Малыш не понимает, что значит умереть, а маме это только смешно, и читателю тоже.)

Вот такой жизнью живут взрослые. Ну, а уж о фантастическом Карлсоне и говорить нечего – он живет фантастически беззаботно. Карлсон – это, в сущности, воплощение ребячьей мечты о вольной жизни без родительского надзора, чтобы никто не заставлял мыть уши и учить уроки. Мечта понятная и очень старая, и известно вполне реальное ее воплощение: это беспризорник, Гекльберри Финн, которому зато приходилось терпеть голод и холод, и все-таки благополучные домашние дети ему завидовали. Но теперь, похоже, дети настолько приучены к комфорту, что жизнь Гекльберри Финна перестает вызывать у них зависть. А вот Карлсону можно позавидовать: ему, как и Гекльберри Финну, уроки учить и уши мыть не надо, но при этом у него уютный домик и сколько хочешь всяких лакомств.

В повести о Нильсе совсем другая жизнь. Гуси и прочие птицы и звери живут среди постоянных опасностей, им бывает очень тяжело. Все эти трудности и опасности приходится делить с ними и Нильсу, и нередко ему приходится хуже, чем гусям – он ведь к этому не привык. И есть еще много другого. Например, история дикого селезня, из которого люди захотели воспитать подсадную утку; рассказывается, в какой ужас он пришел, когда это понял. Или история лося, жертвующего собой, спасая лосих и лосят. Но главное место занимают в этой книге все-таки люди. Живется им чаще всего непросто и нелегко, у них тяжелая работа, им приходится бороться с бедностью, они болеют и умирают. Иногда умирают даже дети. Автор не боится говорить с детьми на самые серьезные темы.

Между прочим, одна из тем, которым в книге уделено много внимания – сохранение природы. В то время уже быстро строились заводы, железные дороги, распахивалось много новых земель, осушались болота. Писательница вовсе не была против развития промышленности и тем более не была против науки. В главе об Упсале, старом шведском университетском городе, она говорит о науке, об ученых, о студентах с большим уважением. Есть и такая сцена, когда Нильс заглядывает в цехи металлургического завода. Он любуется, как ловко и красиво там работают, как рабочие хватают щипцами огненных змей и водворяют их под прокатные валки, и думает: «Вот это настоящее мужское дело». И вспоминает, как много людям пользы от железа. (А сам он в это время в лапах у медведя, который требует, чтобы он поджег завод.) Но автор видит, что люди угрожают природе, и считает, что должны остаться нетронутые места, где привольно, как прежде, жилось бы диким зверям и птицам. И хорошо понимает, что добиться этого трудно, что за это нужно бороться. Об этом говорится очень серьезно, и проблема эта для нее не утилитарная, как сейчас, когда, говоря об охране природы, даже и называют ее уже не природой, а «окружающей средой» – этим подчеркивается, что она рассматривается исключительно с точки зрения нашего удобства: нам нужны удобные квартиры, вкусная и здоровая пища – ну, и удобная, здоровая окружающая среда тоже нужна. Нет, для Лагерлеф это вопрос прежде всего нравственный.

Вообще нравственные проблемы занимают в книге главное место и ставятся очень остро. Есть, например, замечательная вставная новелла о крестьянке, которая после смерти мужа одна с невероятным трудом вырастила детей, а они вместо того, чтобы быть ей опорой в старости, уехали за море. Нильс попадает в дом одинокой старушки как раз в день ее смерти, узнает от старой коровы ее историю и, как ему ни страшно, закрывает ей глаза. Потом он заметил на стенах фотографии; с них смотрели хорошо одетые мужчины, женщины, дети, но мальчику показалось, что все они глядят в пустоту и не хотят ничего видеть. И тогда Нильс понял, как тоскуют родители по своим детям, и подумал, что ведь и его родители так же тоскуют. И пожалел этих людей на фотографиях: «Бедные вы, бедные, ваша мать умерла, и вам уже не поправить, что вы от нее уехали. А моя матушка жива! И батюшка, и матушка, оба живы!»

Еще один пример серьезного разговора – прекрасная история двух мужественных детей, составляющая вторую сюжетную линию книги. Я не буду ее пересказывать; скажу только, что говорится в ней о многом (между прочим, о том, как пагубны суеверия – сейчас эта тема, увы, снова становится актуальной!), но прежде всего это рассказ о долге, об ответственности и о том, что как бы ни была она тяжела, человек берет ее на себя сам, по своей воле. Эта идея ответственности пронизывает всю книгу; ее герои часто должны поступаться своим благом и рисковать жизнью во имя нравственного долга. Не раз приходится делать это и Нильсу: он рискует жизнью, спасая гусей и других птиц и зверей, отказывается поджечь завод, хотя знает, что медведь убьет его за это, и того же самого медведя спасает от охотников; а когда ему надо выбирать – остаться навсегда маленьким или погубить своего друга, гуся Мортена,– он безропотно смиряется с тем, что никогда не вернется к людям, и боится только, как бы Мортен не узнал случайно его тайну. Но его самоотверженность вознаграждается: он все-таки становится большим и спасает Мортена.

Итак, герои Лагерлеф живут трудной жизнью и сталкиваются с трудными нравственными и вообще жизненными задачами. И понятно, что у них определенные, четкие, не «размытые» характеры. В большинстве они добрые, хотя при этом могут быть внешне суровыми, как Акка из Кебнекайсе, например. И доброта их проявляется ясно, в очень важных делах, в вопросах жизни и смерти. Есть и злые, как лис Смирре. Есть черствые, бездушные люди. Правда, их черствые сердца в конце концов смягчаются, но это не просто, для этого должно произойти что-нибудь серьезное – например, пропажа и спасение ребенка. А герои книги о Карлсоне – они какие? Папа и мама, конечно, добрые; фрекен Бок сначала кажется злой, но потом и она оказывается, в сущности, доброй; даже несносный дядя Юлиус на самом деле не так уж плох. Но доброта этих людей не проверяется ничем серьезным и потому не так убедительна, как доброта героев Лагерлеф. Ну, а Карлсон, он какой? Разумеется, не злой, но и добрым его не назовешь. Он, конечно, доброе дело сделает – избавит простодушного деревенского парня от хулиганов, бутылочку молока раздобудет для грудного ребенка,– но только если это ему ничего не будет стоить и доставит развлечение. Он даже беззаботно говорит Малышу, когда с ним летит, что если устанет, бросит его вниз: одним мальчиком больше, одним меньше – пустяки, дело житейское. На самом деле он Малыша не бросает, но как он поступил бы, если бы вправду устал, и не просто устал, а смертельно – это остается неизвестным, и автор благоразумно воздерживается от изображения таких ситуаций. А в тех ситуациях, которые нам показывают, Карлсон думает только о себе. Автор предисловия уверяет нас, что преувеличенный эгоизм Карлсона настолько смешон, что дети не захотят ему подражать и, напротив, проникнутся неприязнью к эгоизму и жадности. Но позволительно в этом усомниться. Тонкая ирония и вообще полутона и неуловимые оттенки – не то, что сильнее всего действует на детей. Гораздо большее впечатление на них производят четкие линии и яркие краски. О каждом герое сказки, книжки или фильма ребенку прежде всего нужно знать, хороший он или плохой. Если бы эгоистичный и жадный Карлсон был и вообще неприятен, жалок, если бы он был такой, что с ним неохота было бы водиться,– тогда, конечно, его образ воспитывал бы отвращение к жадности и эгоизму. Но на самом деле этот Карлсон такой милый, с ним так интересно, и уж никак он не может быть плохим – значит, он хороший, середины для ребенка нет. В результате и все его отрицательные качества становятся в глазах маленьких читателей вполне терпимыми и даже симпатичными.

В повести Линдгрен есть только одно действующее лицо, в чьей доброте она умеет нас убедить: это сам Малыш. Он очень хороший мальчик, с прекрасными задатками. Но смогут ли эти задатки развиться по-настоящему? Если смогут, то не столько благодаря той жизни, которая его окружает, сколько вопреки ей.

Впрочем, есть в повести и недобрые люди – жулики Филле и Рулле. Но как они показаны? Они глупые, трусливые, то и дело попадают в смешное положение, их ничего не стоит одурачить – словом, это какие-то жалкие недотепы, ни капельки не страшные. В книге они единственные представители зла, но их никак нельзя принять всерьез. Это, кстати, очень характерно для нынешних детских книжек, пластинок и т. п. Как, например, изображали раньше пиратов – вспомните хотя бы «Остров сокровищ»? Пираты были страшные, борьба с ними была войной не на жизнь, а на смерть. А сейчас мы видим карикатурных пиратов, которых никакой младенец не испугается. Они несерьезны. Или вот сказка английского писателя Дональда Биссета, очень сейчас популярного. Жили-были в Лондоне полисмен Артур и полицейский конь Гарри; они все время ездили следом за автобусом, и Гарри дышал на заднее стекло, а Артур пальцем рисовал на запотевшем стекле рожицы. И поэтому у них не было времени ловить жуликов. Однажды инспектор полиции вызвал сержанта и велел ему выяснить, почему полисмен Артур не ловит жуликов. Сержант поехал вслед за Артуром, увидел, что тот рисует рожицы, и сам начал делать то же самое. А за ним все лондонские полисмены стали рисовать рожицы на задних стеклах автобусов. Жулики сначала растерялись, когда увидели, что их никто не ловит, а потом раздумали быть жуликами и тоже стали рисовать рожицы на стеклах. Тогда инспектор вызвал к себе полисмена Артура и коня Гарри, похвалил обоих и произвел Артура в сержанты. Не правда ли, как остроумно, как мило и как уютно! И как все просто – жулики те же дети, стоит придумать им другую игру, и они перестанут жульничать. И стокгольмские жулики Филле и Рулле такие же несерьезные, как лондонские жулики у Биссета. А чему такое изображение зла учит детей? Очень просто: учит не принимать зло всерьез. Но если не принимать всерьез зло, невозможно принимать всерьез и добро. «Ничего не надо принимать всерьез» – вот какая на самом деле получается мораль.

Итак: перед нами две книги. Одна из них, которой зачитывались дети в начале века, вводит читателя в большой мир. В этом мире есть горы и леса, солнце и бури; в нем трудятся, страдают и радуются, в нем каждый отвечает за свои поступки. Вторая книга, которой зачитываются дети сейчас, оставляет читателя в привычном тесном мире городской квартиры, в мире мягких диванов, телевизоров и плюшек с корицей, в мире, где не трудятся – труд где-то «за кадром», о нем даже не говорят. Ребенку в этом мире скучно, он начинает фантазировать – но уже и фантазия не может создать ничего интереснее обжоры и хвастунишки с пропеллером за спиной, не знающего никаких забот. Уже и фантазия не может вывести за пределы мира потребления. В этом мире нет горя, но нет и радости, есть только удовольствия. В общем, ничего серьезного в этом мире нет, и ребенок приучается к мысли, что и вообще ничего серьезного не бывает. Вот чему в конечном счете учит ребенка эта милая, приятная, непритязательная книжка. Когда вырастет, он увидит, конечно, что мир вовсе не так уютен и безмятежен, каким ему показывали его в детстве, что даже в самых благополучных странах человеку грозит множество бедствий. Но к борьбе с ними он не будет готов, он предпочтет о них не думать и даже не замечать. А для этого в лучшем случае уйдет с головой в профессиональную деятельность, в худшем станет пьяницей или наркоманом. Впрочем, будет у него и еще одно убежище – играть с детьми и рассказывать им сказочки о глупых пиратах. Когда читаешь такие детские книжки, закрадывается подозрение, что взрослые не столько детей хотят развлечь этими милыми картинками, сколько сами ищут в них отдыха. Общаясь с детьми, они прежде всего хотят забыть о своей серой повседневной жизни, о своих несчастьях и неприятностях, – поэтому и нужны им безмятежные, всегда улыбающиеся дети, поэтому они и подсовывают детям книжки, убеждающие их, что всюду все хорошо. А может, стоило бы вспомнить, какие сказки рассказывали детям веками, сколько в этих сказках злых и темных сил, стоило бы подумать: неужели наши предки совсем уж ничего не понимали в воспитании детей?

Мне могут сказать, конечно, что я сгущаю краски. Что я преувеличиваю дурное влияние книги о Карлсоне; что наши дети читают не только такие книги: и старые хорошие книги выходят огромными тиражами, и новые не все такие, как «Карлсон». На первое возражение я отвечу, что влияние книги о Карлсоне наверняка сильнее, чем кажется. Яд в ней подслащен, сдобрен корицей, и упаковка на уровне лучших мировых стандартов. Да и доза не такая, чтобы сразу помереть; можно много лет принимать и ничего не заметить. Это-то всего и опаснее. Со вторым возражением я соглашусь. Да, дети читают не только такие книги, до этого еще не дошло. Если дойдет, будет конец света. Но мне важно было показать тенденцию, а тенденция, то есть направление в сторону «Карлсона» без сомнения, существует и очень сильна. Чем дальше, тем больше становятся доля книг этого направления и их популярность. Да и старые книги потихоньку препарируют или комментируют в том же направлении. Вот два буквально первых попавшихся примера. По телевидению показывают фильм «Дети капитана Гранта». И прежде чем показать приключения лорда Гленарвана и его спутников, рассказывают, что Жюль Верн никогда не путешествовал, что джунгли снимали на каком-то курорте – и это не в конце, а в начале, чтобы зрители ни на минуту не забывали, что все это понарошку. Или еще: издательство «Детская литература» выпускает книжку, в которой два рассказа Мериме – «Матео Фальконе» и «Таманго». И послесловие, в котором детям среднего и старшего школьного возраста прежде всего сообщают, что Мериме, изображавший сильные страсти, «прожил спокойную и благополучную жизнь», что он написал «Матео Фальконе», не побывав ни разу на Корсике – так что не вздумайте, дорогой читатель, принять все это всерьез!

А что до новой литературы, то не могу не удержаться, чтобы не пересказать еще одну сказку того же Биссета – очень талантливого писателя, кстати. Жил-был поросенок по имени Икар, и захотелось ему научиться летать. Он попросил каждую птицу дать ему по перышку, связал их вместе, и получились крылья. Поросенок привязал крылья веревками за спиной, взмахнул ими и поднялся в воздух. Но слишком близко подлетел к солнцу, веревки загорелись, крылья оторвались, и поросенок плюхнулся в море. Доплыл до берега и побежал домой к маме. Мама его утешила и дала ему джема и пирожное. Не правда ли, очень мило? А что это такое на самом деле? Есть прекрасная и очень серьезная легенда об Икаре. Она живет уже много веков; из нее дети узнают, как сильно стремление человека к свету. И вот из этой прекрасной легенды делают историю про глупого поросенка и рассказывают ее маленькому ребенку, который про настоящего Икара еще не слышал. А когда потом услышит или прочтет, он скажет: «Икар? Ну да, я знаю, это поросенок, тот, что шлепнулся то ли в море, то ли в лужу» (скорее в лужу, поросенку ведь лужа больше подходит). Попросту сказать, у ребенка крадут легенду об Икаре. И если так обворовывать ребенка все время, он вырастет в твердом убеждении, что всякие там идеальные стремления, героизм и прочее, о чем написано в старых книгах – все это обман, все это написали, чтобы дурачить простаков, а на самом деле никогда не бывало никаких героев, никаких высоких чувств; единственное, что реально существует – корыто с помоями, и единственно возможный идеал – чтобы помои были пожирнее.

В таких словах, само собой, никто свой идеал выражать не станет, но на самом деле с подобной «жизненной философией» приходится сталкиваться то и дело. Разумеется, не одним чтением и не главным образом чтением она воспитывается. Как всякая жизненная установка, она воспитывается самой жизнью. Но чтение – тоже часть жизни, и в наше время не такая уж маленькая. Поэтому мы должны во всяком случае ясно представлять себе, что читают наши дети и какое действие это чтение производит.

[1]Статья написана в 1986 г.; опубликована в 1996 г. в  1-м номере "Нового педагогического журнала", издававшегося в Петербурге в 1996-97 гг.  тиражом 600 экз. (вышло 4 номера).