Что об этом сказать? Да, у Пушкина много слов, не употребляющихся сейчас в обиходной речи (хотя утверждение, что «в современном языке практически не осталось существительных, которыми пользуется Пушкин», представляет собой, мягко говоря, чрезвычайно сильное преувеличение). Много устаревших слов и в «Коньке-горбунке», и в русских народных сказках, и у братьев Гримм, и у Перро, и у Андерсена,… словом, во всем традиционном детском чтении. Как с этим быть? Очень просто: взрослые должны их объяснять детям, как и делали всегда учителя и родители. Кроме того, существуют толковые словари и энциклопедии, и чем раньше научить детей ими пользоваться, тем лучше. В позапрошлом учебном году я регулярно посещал уроки во 2-м классе одной московской школы (не совсем рядовой, но не знаменитой); там учительница, когда в каком-нибудь тексте попадалось непонятное слово, брала с полки словарь Ожегова и вызывала кого-нибудь из детей, а он читал вслух толкование. Если Ожегов не помогал, брали с полки Даля.

Конечно, таких учителей мало, но важно, что они есть и могут служить примером для других. А еще важнее, что дети, которых так жалеют Ваши эксперты – это ведь заведомо не беспризорники (у тех проблемы совсем другие). У них есть родители, и почти все, скорее всего, с высшим образованием. Таким родителям вполне под силу научить детей пользоваться толковыми словарями, а в более старшем возрасте и большими энциклопедиями, которые сейчас благодаря компьютерам стали несравненно доступнее. Да и без словарей родители могут исподволь объяснить ребенку почти все незнакомые слова, которые он встретит в книгах, если только они к нему внимательны. Задолго до того, когда придет ему время читать «Онегина», он будет уже знать, кто такой ямщик, что такое кибитка, облучок, тулуп, кушак (внимательные родители и рисунки ему покажут, да и сам он их найдет в книжках). И насколько же это обогатит его внутренний мир!

Теперь о «дополнении» Е. Сабурова. Всякий читатель, сколько-нибудь причастный к русской культуре и не совсем лишенный слуха, чувствует в первой строфе первой главы «Онегина» интонацию досады, а не радости, так что утверждение Е. Сабурова сразу вызовет у него недоумение, которое еще усилится, когда он вспомнит начало следующей строфы: зачем Онегин так спешил, «летел в пыли на почтовых», если знал уже, что дядя умер? Впрочем, это хотя и очень сильные, но все же косвенные доводы. А вот в 52-й строфе, которую я позволю себе привести целиком, расставлены все точки над i:

Вдруг получил он в самом деле

От управителя доклад,

Что дядя при смерти в постеле

И с ним проститься был бы рад.

Прочтя печальное посланье,

Онегин тотчас на свиданье

Стремглав по почте поскакал

И уж заранее зевал,

Приготовляясь, денег ради,

На вздохи, скуку и обман

(И тем я начал мой роман);

Но, прилетев в деревню дяди,

Его нашел уж на столе,

Как дань, готовую земле.

Тем не менее Е. Сабуров настаивает на своем утверждении. Отсюда следует удивительный, но неизбежный вывод: «Евгения Онегина» г. Сабуров не читал, заглянул только беглым взглядом в самое начало. Ибо ничем другим невозможно объяснить тот факт, что он принял всерьез нелепую байку, сочиненную, скорее всего, каким-нибудь шутником для одурачивания легковерных.

Вернемся теперь к общей картине современного состояния преподавания литературы в школе, как она видится Вашим экспертам. Е. Сабурову и В. Губайловскому эта картина представляется безнадежно мрачной. Естественно возникает вопрос: что же делать? Самый радикальный выход предлагает В. Губайловский: «литературу из школы надо исключить, и всю, как предмет»; «дети научились немножко читать, прочитали сказки Пушкина – и все, и достаточно». Что об этом сказать? Конечно, преподавание литературы очень часто прививает детям не любовь к ней, а ненависть (но отнюдь не всегда; здесь гораздо ближе к истине В. Зубкова, которая считает, что «все-таки не все так трагично»); более того, это давно стало общим местом. Но точно так же давно стало общим местом, например, то, что автоинспекторы берут взятки и очень часто бывают несправедливы к водителям. Так что же: ликвидируем автоинспекцию и дорожно-патрульную службу, пусть водители как хотят, так и ездят? Логика точно такая же, как в предложении В. Губайловского.

А вот более близкая аналогия. В точности то же самое, что о преподавании литературы, говорят и пишут уже много лет о преподавании математики – оно очень часто прививает не любовь к ней, а ненависть. И это тоже правда. Что ж – может быть, следует  математику из школы исключить, и всю, как предмет: дети научились немножко складывать и вычитать в пределах первой сотни, выучили таблицу умножения – и все, и достаточно? А так как и другие предметы, по всей вероятности, нередко преподаются так, что детям прививается ненависть к ним, то и их, следуя этой логике,  нужно отменить.

Итак, предложение В. Губайловского «не проходит». Но что же все-таки делать? Поскольку ситуация в преподавании литературы в принципе не отличается от ситуации в преподавании других предметов, вопрос необходимо решать «в комплексе», иначе заведомо ничего не получится. На Западе, где такая ситуация возникла раньше,  испробованы два подхода к его решению. Один из них состоит примерно в следующем: пусть ребенок сам выбирает, чему учиться. Если захочет, пусть изучает литературу, если не захочет - пусть вместо литературы изучает, например, историю джаза. Ничего хорошего из этого, само собой, не вышло. У нас в 90-х гг. были попытки рекламировать эту идею, выдавая ее за новое открытие, но попыток провести в жизнь, кажется, не было. Другой подход, особенно модный сейчас, например, во Франции – замена систематического изучения учебного предмета подробным изучением некоторых его фрагментов. Во всяком случае, такая тенденция очень сильна в преподавании гуманитарных предметов и сильно повлияла на преподавание математики. На ней придется остановиться подробнее, потому что именно это предлагают в качестве спасительного средства Ваши эксперты.

Начну с математики, где особенно ясно видно, к чему приводит нарушение цельности и систематичности традиционного учебного курса. Во Франции это уже привело к поистине катастрофическим последствиям. (Выдающийся российский математик, академик РАН В.И. Арнольд, уже давно работающий во Франции, красочно описал их в ряде статей, опубликованных в разных изданиях – от «Вестника РАН» до газеты «Известия».) Но так как описание того, каким именно образом изуродован там школьный курс математики, завело бы слишком далеко в область методики преподавания этого предмета, приведу пример, понятный каждому, кто учился в нашей школе. Что получится, если оставить в школьной алгебре только несколько небольших разделов, по два-три  в каждом классе, но зато изучать их очень подробно? Ну, к примеру –  формулы сокращенного умножения и системы линейных уравнений с двумя неизвестными оставить, а все остальное из программы 7 класса выбросить: скучные тождественные преобразования, сложение и умножение многочленов, линейные уравнения с одной неизвестной и т. д. Из элементарных функций оставить только логарифмическую и косинус и изучать их целый год в мельчайших подробностях, но никаких показательных функций, синусов, тангенсов и котангенсов… Всякий, кто не совсем забыл школьные уроки математики, скажет: что за бред! В математике все взаимосвязано; изучить системы уравнений с двумя неизвестными, не изучив сначала уравнения с одной неизвестной, не легче, чем построить большой красивый дом из песка.

Но ведь в такой великой литературе, как русская или французская, тоже все взаимосвязано. Конечно, связи в ней менее жесткие, но и там есть некоторый каркас, поддерживающий здание, и есть лестницы с одного этажа на другой (но нет лифтов!); чтобы научиться понимать литературу и чувствовать ее красоту, необходимо по этим лестницам взобраться до самого верха. Наверх ведет не один путь, но есть площадки, которые миновать невозможно.  Гончарова не потому нельзя обойти, что его, как думает г. Сабуров,  «вписали в святцы», а потому, что без него нельзя понять и почувствовать ни русскую литературу, ни русскую историю. А если оставить из всей русской литературы XIX века полдюжины шедевров (и притом небольших по объему, чего в один голос требуют Ваши эксперты), то, какими бы блестящими ни казались результаты поначалу, в недалекой перспективе это приведет к катастрофическому снижению общего культурного уровня выпускников средней школы.

Страница 2 из 4 Все страницы