Есть не так уж много русских слов, вошедших в международное обращение и оказавших влияние на развитие мировой культуры. Слово, стоящее в заглавии этой статьи, заслуживает особого внимания. Смысл его в нынешней России все еще не утрачен, хотя оно и подверглось девальвации, как и другие важные слова. В наши дни интеллигентом считает себя каждый получивший от государства какой-нибудь диплом; а поскольку без диплома у нас не проживешь, то, пожалуй, половина населения России может теперь претендовать на принадлежность к интеллигенции. Но в то же время сохранилось и представление, что кроме диплома есть еще какое-то более высокое качество человека, описываемое как "интеллигентность" и напоминающее о прошлом, когда это качество встречалось чаще и в лучшем виде. О человеке могут сказать, не справляясь о его дипломе, что у него "интеллигентное лицо" или "интеллигентная речь". Представление об "интеллигентности" выражает ностальгию по прежней России.

В действительности русская интеллигенция была важной общественной группой, очень непохожей на нынешних "работников умственного труда" – как правило, государственных служащих с психологией чиновников. Чтобы понять, чем была и чем может быть интеллигенция, надо напомнить, как она сама себя понимала.

Многие особенности нашей интеллигенции, часто обсуждавшиеся в литературе, были свойственны исключительно России, как и самое слово "интеллигенция". Французское слово intelligence, или английское того же написания, означает "умственную способность", а вовсе не общественную группу людей. Этот новый смысл появился в России и отразился, например, в английской транскрипции intelligentsia, воспроизводящей русское произношение и передающий русский смысл этого слова. Во многих странах обнаружились группы людей, напоминающие русскую интеллигенцию и обозначаемые, основательно или нет, тем же названием. Постепенно наше особенное слово стало международным термином, но вряд ли его подлинное значение было где-нибудь так ясно понято, как в России.

Самое глубокое и общее представление о роли интеллигенции выразил выдающийся русский мыслитель Николай Васильевич Шелгунов. Готовя к печати второе издание своих Сочинений, он предпослал им, в виде общего введения, статью "Европейский Запад", где историческое значение интеллигенции объясняется так, как понимали его сами русские интеллигенты. Я изложу дальше на современном языке главные идеи этой статьи, раскрыв цензурные недомолвки. [Эти идеи получили подтверждение в современной биологической науке о поведении – этологии, создателем которой был Конрад Лоренц. Следующее дальше описание субкультур пользуется языком этой науки.]

Люди каждой культуры живут по ее обычаям, придерживаясь некоторой устоявшейся традиции. Они передают от отца к сыну, как надо жить, и, за редкими исключениями, каждый старается жить, как все. Жизнь племени должна быть неизменной, ее ограждают безжалостные табу. Но все племена меняются и, если не гибнут, превращаются в нации, которые в свою очередь тоже меняются. Что заставляет их меняться?

В каждом племени изредка являлись нарушители традиции, еретики, искатели новых путей. Мы не знаем, кто изобрел лук и стрелы, гончарный круг, колесо, кто первый приручил лошадь. Несомненно, в каждом случае это сделал один человек, или немногие отдельные люди; мы не знаем их имен. Это были подлинные герои культуры, нарушившие главное правило: "живи, как все". Еще больше нарушали традицию люди, сомневавшиеся в каком-нибудь веровании племенной религии: чаще всего они расплачивались за это своей жизнью.

Еретики являлись редко, и культуры развивались медленно. Конфликты между государствами приводили к войнам, но войны мало меняли понятия людей и их образ жизни. Внутри каждого государства возникали социальные конфликты, приводившие к восстаниям, но восставшие всего лишь пытались заменить "плохого" царя "хорошим", не посягая на общественный строй. История изображалась как последовательность войн и династических переворотов.

Но постепенно историки выделили, по крайней мере в истории Европы, три эпохи, отличающиеся особыми чертами, и назвали их "древностью", "Срединами веками" и "Новым временем". Резкие изменения, отделявшие эти три эпохи, вызывали пристальное внимание. Историки много спорили, пытаясь установить их временны'е границы. Границей, отделяющей древность от Средних веков, считали 476 год, когда германский князь Одоакр сместил последнего римского императора: до тех пор, полагают, была все еще "древность". Столь же условно датируется начало Нового времени. Часто считали, что рубежом здесь было открытие Америки Колумбом, происшедшее в 1492 году; но Колумб и его спутники были вполне средневековые люди. Более естественно считать началом Нового времени 1687 год, когда вышла книга Ньютона "Математические начала натуральной философии". Это было в самом деле начало современной науки, но сам Ньютон занимался еще библейской хронологией, углубляясь в Апокалипсис.

Бессмысленно спрашивать, когда в точности началось Средневековье или Новое время – так же бессмысленно, как спрашивать, когда в точности ребенок становится юношей, а юноша становится взрослым. И все же, различие исторических эпох вполне реально и может быть убедительно описано. Более того, в каждом случае можно указать особые группы людей, которые стояли на границе исторических эпох и доставили идейное обоснование эпохальных перемен. Эти группы, с их уникальными признаками, разделяют исторические эпохи, подчеркивая объективность этого деления.

Культура, как и всякая живая система, неоднородна: в ней образуются субкультуры, обычно отражающие местные особенности или социальные типы. Такие субкультуры могут быть, например, продолжением древних племен, составивших единую нацию, какими были в древней Греции ионийцы, дорийцы и эолийцы, а в древней Руси – поляне, древляне, кривичи и другие племена восточных славян; потомки этих племен различаются диалектами языка и обычаями. В других случаях субкультуры образуются вследствие переселения и колонизации; так из английской культуры выделилась американская субкультура, впоследствии развившаяся в отдельную культуру, а из русской – субкультуры поморов, сибиряков и донских казаков. Во всех таких случаях субкультуры передают свои свойства по наследству генетическим и культурным путем: это значит, что дети, родившиеся от представителей некоторой субкультуры, получают при рождении физические особенности своих родителей, а при воспитании – их культурные особенности.

Но в некоторых случаях образуются субкультуры особого рода, соединяющие людей не случайностью их рождения, а общим образом мыслей и поведения: в определенной исторической ситуации может возникнуть целый слой людей, недовольных всем строем жизни своего общества и стремящихся к его радикальному преобразованию. В отличие от отдельных еретиков, оспаривавших ту или иную доктрину или обычай, эти люди обличают все, во что веруют их современники, проповедуя новую веру; и они делают это не в одиночку, а вместе, поддерживая друг друга и продвигаясь в одном направлении. Эти субкультуры можно назвать "прогрессивными", поскольку от них зависят важнейшие перемены в общественной жизни, обозначаемые словом "прогресс".

Первой такой субкультурой были ранние христиане. Учение первых христиан было продуктом еврейского мессианизма, созревавшего в течение столетий пророческого движения, проповедовавшего социальную справедливость и принявшего неизбежную в то время религиозную форму. Апостол Павел придал этой еврейской субкультуре универсальный характер, отделив ее от племенных обрядов, и из нее развилась христианская культура Европы.

Христианство не разрешило социального вопроса: возникшая из него церковь пошла на соглашение с государством и собственниками. В обществе установился феодальный строй, а труженикам пришлось довольствоваться призрачными вознаграждениями загробного мира. Но религия Христа впервые установила принципиальное равенство всех людей, то есть, в нашем понимании, положила начало представлению о правах человека – не грека, не римлянина, не еврея, а человека вообще. Более того, христианство провозгласило в своей проповеди "милосердия" первые начала гуманизма, прежде понятные лишь немногим мудрецам, а теперь обязательные – по крайней мере на словах – для всех людей. Эти принципы, и сейчас еще далекие от осуществления, были началом новой эпохи в истории человечества, которую впоследствии назвали Средними веками.

После полутора тысяч лет средневековья, когда христианство выродилось в систему циничной эксплуатации, духовная жизнь людей снова зашла в тупик, как это было уже в конце Древнего мира. В течение Средних веков много раз возникали ереси и секты, ставившие под сомнение какие-нибудь доктрины или ритуалы церкви; но эти еретики никогда не отвергали христианскую религию в целом. Можно думать, что все это время в Европе не было неверующих.

Переход к Новому времени, так же, как переход от древности к Средневековью, отмечен появлением прогрессивной субкультуры – целого слоя людей, полностью отвергших установленные верования и  учреждения – церковь и феодальный общественный строй. Эта субкультура, подготовленная английской эмпирической философией и общественной мыслью, сформировалась в середине восемнадцатого века во Франции. Ее идеологами были французские просветители, соединившиеся вокруг знаменитой "Энциклопедии" Дидро и Даламбера. В это время и произошел переход общества к новым формам сознания, а затем к новой организации жизни.

Общество Нового времени мы называем буржуазным, поскольку власть в нем перешла от феодалов к буржуазии. Внешним выражением этого была Французская революция. В новом обществе было достигнуто юридическое равноправие граждан, но по-прежнему не был разрешен социальный вопрос: результаты народного труда присваивались собственниками, а народ жил в нищете. Эта трагедия Нового времени вызвала – в передовых странах Европы – массовый протест трудящихся, социалистическое движение. Во главе этого движения стали образованные люди, составившие особую субкультуру. К ним примкнула лучшая часть русского общества, воодушевленная идеалом освобождения трудового народа. Эта общественная группа, получившая решающее значение в развитии России, называется интеллигенцией.

Н.В. Шелгунов распространяет это название на все прогрессивные субкультуры Европы, о которых шла речь: на первых христиан, на просветителей и на социалистов. Таким образом, он придает термину "интеллигенция" весьма общее значение, видя в интеллигенции движущую силу европейской истории. Конечно, выбор термина представляется нам странным, поскольку мы с трудом можем связать его с первыми христианскими общинами (но уже легче с французскими просветителями и европейскими социалистами). Впрочем, и наш термин ("прогрессивные субкультуры"), хотя и правильно описывает явления культурного развития, тоже плохо звучит – слишком формально и наукообразно. Между тем, речь идет о вполне реальном механизме смены исторических эпох, заслуживающем серьезного изучения, тем более, что очередная смена эпох происходит у нас на глазах. Этого не замечают те, кто видит в истории двадцатого века только поражение русской революции, с механическим продолжением буржуазного строя. Может быть, именно неудачная терминология привела к тому, что важное открытие Шелгунова осталось незамеченным. Между тем, оно отчетливо выразило самопонимание интеллигенции, осознавшей свою историческую роль.

***

В середине шестидесятых годов русская интеллигенция была уже многочисленным слоем населения России, сознававшим свою особенность и называвшим себя этим словом. Так же называли ее противники, сторонники старого образа жизни, сознательно или бессознательно заинтересованные в сохранении сословного строя и самодержавной власти. Всю эту массу людей, желавших попросту "жить, как все", интеллигенты называли мещанством.

Это еще одно ключевое слово русского языка, трудно переводимое на иностранные языки. Смысл этого слова почти утрачен. Первоначально, в официальном языке России, оно означало "мещанское сословие", то есть городское население, не входившее ни в "более высокие" сословия (дворянство и духовенство), ни в "более низкое" крестьянское сословие. Сюда относились не состоявшие в крепостной зависимости ремесленники, торговцы, заезжие иностранцы, владельцы уже возникших промышленных предприятий, многочисленные чиновники и сами интеллигенты – учителя, врачи, литераторы, адвокаты и другие люди "свободных профессий". Этим "казенным" термином воспользовался Александр Иванович Герцен для обозначения западной буржуазии, которую он изучил в годы своей эмиграции, и которую, в качестве убежденного социалиста, он считал главным врагом трудящегося народа. Затем этот термин был перенесен русскими интеллигентами на враждебную им окружающую публику, причем была полностью разорвана связь с казенным употреблением слова "мещанство", сохранившимся в языке царских учреждений. Для полиции сами интеллигенты были "мещане"! История этого слова сама по себе заслуживает изучения как часть не написанной до сих пор новой истории России.

Страница 1 из 3 Все страницы