Леонид Александрович Боярский (1933–2020) с 1961 года и до конца жизни работал  в Новосибирском Академгородке. Доктор физико-математических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института неорганической химии СО РАН, заведующий кафедрой физики низких температур НГУ,  член Научного совета РАН по проблеме «Физика низких температур» — он вошёл в историю Академгородка не только как учёный, но и как основатель и бессменный ведущий киноклуба Сигма, отдавая немало сил популяризации лучших образцов мирового киноискусства.

У меня нет уверенности в том, что мои воспоминания могут найти отклик в умах редакции, не говоря уже о читателях. Наверное, следовало бы пролить ностальгическую слезу по поводу замечательной жизни на заре нашего Академгородка. Увы, жизнь эта была разнообразной. Что-то было очень хорошо (главное — мы были молоды!), ну а что-то… не очень. Не взыщите, всё написанное далее носит чисто субъективный характер. Хотя следует заметить, что в судьбе отдельного человека или отдельной лаборатории не могло не отразиться то общее, что, в конечном счете, сформировало Академгородок.

Весной 1959 года по наущению моих старых университетских товарищей я предпринял попытку покинуть Харьков и поступить на работу в отдел физики низких температур Института теплофизики СО АН. Через некоторое время я получил от заведующего отделом Петра Георгиевича Стрелкова письмо, в котором он пригласил меня в Москву на переговоры и оформление документов. Это письмо меня поразило. Я ведь раньше никогда не состоял в переписке с интеллигентными людьми. А тут в первых строчках: «Дорогой Леонид Александрович» (это мне-то, мальчишке!), а в конце: «Преданный Вам профессор Стрелков». Было от чего прийти в восторг и на всю жизнь сохранить восхищение этим человеком и искреннюю привязанность. Я, грешным делом, тогда не догадывался, что именно так культурные люди обычно пишут письма. При всем при том время показало, что и обращение, и подпись были отнюдь не формальными оборотами. П.Г. был на самом деле совершенно изумительным человеком, доброжелательным и заинтересованным в успехах своих сотрудников.

В общем, я стал сотрудником отдела Стрелкова и осенью того же 59-го года переехал из Харькова в Москву. Два года в Москве — это работа в библиотеке, непременное посещение семинара академика П.Л. Капицы, затем, после оформления пропуска, проектирование и изготовление в мастерских МИФИ прибора, ну и, конечно, московская культурная жизнь.

Наконец, 1 октября 1961 года мы приехали в Академгородок, попав из теплой московской осени в начавшуюся сибирскую зиму с 20-градусными морозами. Это нас нисколько не огорчило, было даже весело. Радовали перспективы предстоящей работы. Однако перспективы вначале были смутными, поскольку для физиков-экспериментаторов нужны площади, электроэнергия и многое другое. Вот в связи с этим следует вспомнить еще одного замечательного человека — заместителя директора Института теплофизики по самым разным общим вопросам Владимира Захаровича Портного. Специалист с тремя вузовскими дипломами, включая строительный и юридический, прекрасный организатор и психолог. Он обладал совершенно уникальным качеством — умел законным образом обойти любой закон! Вот именно благодаря этому качеству ему удалось, несмотря на строжайший запрет расходовать средства на «времянки», купить и отремонтировать для нашего отдела «сарай-лабораторию» на Правых Чёмах с собственной котельной и артезианской скважиной. Мы получили возможность более или менее нормально работать вплоть до осени 1963 года, когда было закончено строительство нашего криогенного корпуса. На одном из институтских вечеров мы пели частушки, начинавшиеся словами: «Мы споём про наши Чёмы/ Чёмы любим горячо мы!/ Если кто не видел Чём,/ мы здесь, право, ни при чём». Другой любопытный эпизод произошёл несколько ранее, когда Петр Георгиевич Стрелков пригласил М.А. Лаврентьева посмотреть на наши трудовые усилия. М.А. сначала все одобрил, а потом спросил: «А кто вам разрешил это сделать?» На что Владимир Захарович ответил: «Вы, Михаил Алексеевич!» Лаврентьев промолчал, затем, обнаружив дыру в заборе, вышел на берег Обского моря и долго-долго стоял, вглядываясь вдаль и думая не иначе, как о чём-то своём, гидродинамическом…

Становление нашего научного центра проходило не так уж и гладко. Уж больно разными были причины, приведшие людей в Сибирь. Молодежь, главным образом, хотела получить интересную работу и крышу над головой, старшее поколение, в лице лучших представителей, стремилась получить простор для обширной научной работы, но были ведь не только лучшие… Непомерные амбиции одних, авторитаризм верхних эшелонов власти, привели к многочисленным конфликтам, что не могло не отразиться на общем климате. Первым попал «под нож» хирург (!) Евгений Николаевич Мешалкин. Его Институт клинической медицины был изгнан из Сибирского отделения, а в выстроенном корпусе поселился Вычислительный центр. Позже было ещё много подобных историй. Не миновала чаша сия и наш отдел. В 1962 году тяжело заболел Петр Георгиевич Стрелков, и почти тогда же в нашем в то время Институте теплофизики началась позиционная война между директором и его заместителем. В события были втянуты и сотрудники. В 1965 году уже новый директор института был полон решимости нас «аннулировать». К счастью, нам удалось сохраниться ценой перехода из СО АН в структуру Госкомитета стандартов. Там мы проработали три долгих года, а затем в 1968 году при очень энергичной помощи Андрея Михайловича Будкера (да будет благословенно имя его!) вернулись под академическую крышу в Институт неорганической химии, где директорствовал тогда ещё один замечательный человек — Анатолий Васильевич Николаев. Конечно, физикам было не очень просто вписаться в химический институт, но время лечит, адаптацию можно считать благополучно завершённой. Самое важное, что мы сумели сохранить своё лицо.

Действительно, в 1970 году по предложению ректора НГУ Спартака Тимофеевича Беляева мы на базе нашего отдела организовали кафедру физики низких температур. С тех пор нами подготовлено свыше 150 специалистов, среди которых уже есть ряд докторов наук (а кандидатов — несть числа). Поскольку организация кафедры легла на мои плечи, я получил возможность общения с самыми разными людьми — ректорами, деканами, коллегами по другим кафедрам и, главное, со студентами. Как поётся в одной песне, «И молодею я, мои друзья, когда работаю с ребятами». В связи с широким кругом начальников на моём пути, хочется заметить, что почти для всех господ характерен синдром Людовика XIV, как известно, говорившего: «Государство — это я». В наши дни это отражается в том, например, что любой институт — это дирекция, бухгалтерия и плановый отдел, а всё остальное — лаборатории, которые институту деньги должны… Но на моём пути был один человек, в своей деятельности руководствовавшийся тем, что университет — это сообщество студентов и преподавателей, а вся инфраструктура во главе с ректором — это обслуживающий персонал. К моему непреходящему огорчению, этот уникальный человек — профессор Владимир Николаевич Врагов — слишком рано ушёл из жизни.

Времена, конечно, настали не очень простые. Но из этого не следует, что нужно «сложить лапки». Мы продолжаем работать и не утрачиваем вкус к жизни. Формально наши достижения можно характеризовать качеством коллектива. При зарождении отдела возглавлял его профессор Стрелков (с 1961 года член-корреспондент АН СССР). В составе отдела было два кандидата наук. Сейчас в отделе работают 12 докторов наук и 20 кандидатов. Жизнь продолжается, коллеги!

Примечание 2018 года:

Кафедру закрыли, отдел упразднили. Большинство «фундаторов» на пенсии или ещё дальше, ценное оборудование уничтожено, химики-реваншисты торжествуют.

Читатель, наверное, ждёт от меня «исповеди» о киноклубе. Ну, хорошо… Официальное объединение лиц, исповедующих принцип: «Из всех кино для нас важнейшим является искусство», произошло в 1965 году на базе существовавшего при ДК «Академия» киносовета. Придётся, однако, хотя бы чуть-чуть углубиться в историю.

Более или менее массовое заселение Академгородка происходило в начале 60-х годов. Львиную долю «поселенцев» составляли вчерашние или позавчерашние выпускники вузов Москвы, Ленинграда, Харькова, Казани, Одессы. Все мы в одночасье оказались оторванными от бурной столичной культурной жизни. Естественно, начали возникать клубы «по интересам». Один из них назывался ККК (Кино-Кофейный Клуб). Кино там никакого не было, зато подавали кофе.

В уже существовавшем Доме культуры показывали фильмы. Новосибирскую кинопрокатную контору традиционно возглавляли люди, существенно лучше, чем в кино, разбиравшиеся в плодоовощной продукции. Этим и определялся репертуар. А в Москве-то «цвела и пахла» оттепель! Так что прокатное дело нужно было брать в свои руки, тем более что выбор в конторе был вполне пристойный! Тут-то и возник при нашем ДК киносовет.

А кофейная часть ККК достаточно быстро превратилась в дискуссионный клуб «Под интегралом».

В 1965 году по линии Бюро пропаганды киноискусства у нас гостил светлой памяти Иммануил Лазаревич Сосновский. Он-то нам и посоветовал организоваться в киноклуб и зарегистрироваться в «Советском экране». А чтобы мы получили возможность смотреть картины, которых быть в местной конторе не могло, тот же Сосновский помог нам договориться с Владимиром Юрьевичем Дмитриевым — одним из руководителей Госфильмофонда. Таким вот образом мы стали получать дважды в месяц ленты из этой благословенной организации. Ну а название — «Киноклуб «Сигма»» — мы придумали, в какой-то мере, в противовес упомянутому выше клубу «Под интегралом» (интеграл — сумма бесконечно малых величин, а сигма — тоже сумма, но ого-го, каждый член клуба это голова!). У истоков клуба стояла группа заинтересованных лиц. Организующую роль играл квартет, состоявший из Виктора Хандроса (наш первый президент), Леонии Мундециемс (позднее она окончила ВГИК по классу С. Герасимова, работает в Германии как режиссер), Натальи Притвиц и автора этих строк. В связи с этими событиями уместно вспомнить о нетривиальном человеке — тогдашнем директоре Дома культуры Владимире Ивановиче Немировском.

В середине 60-х годов директором Дома культуры, а чуть позже и Дома учёных был назначен инженер-конструктор Института ядерной физики Владимир Иванович Немировский. Имел ли он отношение к культуре? Безусловно, поскольку занимался живописью, интересовался и всеми иными искусствами. Самое важное — Владимиру Ивановичу абсолютно был чужд синдром Людовика XIV («Государство — это я!»), столь характерный для большинства малых, средних и больших начальников. С первых дней его «воцарения» он прилагал усилия к тому, чтобы рядом были инициативные люди, заинтересованные в развитии культурной жизни Академгородка. Речь шла не только о постоянных («штатных») работниках, но и о так называемых общественниках. Именно это качество позволило новому директору собрать и возглавить отличную команду.

За примерами далеко ходить не нужно. В качестве помощника по кино он принял на работу журналистку из Риги, которая приехала к нам, спасаясь от какого-то преследования на своей родине. Это была уже упомянутая Леония Мундециемс, статью которой о фильме Бергмана «Земляничная поляна» перепечатал «Навигатор» из старого номера газеты «За науку в Сибири».

Уже в Доме учёных Немировский инициировал создание картинной галереи. Его помощник М.Я. Макаренко сумел организовать у нас выставки А. Шурица, Н.Грицюка, П. Филонова, М. Шемякина, Р. Фалька. Выставки чрезвычайно интересные, однако, с точки зрения ортодоксально настроенных администраторов, по меньше мере, спорные (если не вредные). Сразу следует напомнить, что ответственность за всё, происходящее в ДК и ДУ лежала на директоре, т.е. на том же Владимире Ивановиче. А желающих «ущучить» непокорного руководителя было предостаточно.

Апофеозом послужил небезызвестный фестиваль авторской песни, который был организован клубом «Под интегралом», но проходил-то он в Большом зале Дома учёных! История этого фестиваля, связанная с участием Александра Галича, хорошо известна. Однако вскоре в Доме учёных эпоха Владимира Ивановича Немировского была закончена. Он уехал из Академгородка, жил в Москве, где и скончался в 1993 году.

Однако первый директор сумел дать очень мощный импульс всему предприятию. Он помог становлению действенного совета ДУ, привлёк к работе достойных штатных сотрудников (назову, к примеру, Нину Васильевну Соболеву). Этот импульс помог всем нам пережить трудные времена семидесятых годов при совсем других директорах Дома.

В. Немировский энергично поддержал наши клубные инициативы, выступал в трудную минуту защитником. А ведь непростыми были взаимоотношения с властями. Выручало (и неоднократно!) то, что секретарь райкома Рудольф Яновский был постоянным членом клуба. Дело в том, что на просмотры могли ходить только члены клуба, количество которых было ограничено, да и приём в клуб был конкурсным. Это приводило к тому, что отдельные лица, не вхожие в наше сообщество, писали в инстанции «телеги». Мол, мы по ночам смотрим всякую порнографию или (даже!) антисоветчину. Рудольф Григорьевич выбрасывал всё это в корзину. Уже в более поздние годы у нас возникла довольно смешная коллизия с дирекцией Дома учёных. К сожалению, это был уже далеко не первый директор Дома. Директор, отставной полковник, запретил нам просмотр фильма С. Эйзенштейна «Иван Грозный» (дескать, картина была запрещена!) Мы обратились в райком партии, однако зав. отделом пропаганды также не взяла на себя ответственность, отправив меня к секретарю по идеологии. В телефонном разговоре партайгеноссе произнес следующую сакраментальную фразу: «Я думаю, что Эйзенштейн — советский режиссёр, следовательно, показывать можно». Что и требовалось доказать.

За долгие годы мы знали взлеты и падения, практиковали самые разнообразные формы работы. Неполный перечень таков: формирование репертуарной политики ДК «Академия», организация творческих встреч с режиссерами, киноведами, актёрами, премьеры новых фильмов, дискуссии, информационные показы наиболее интересных произведений зарубежного киноискусства.

Я не погрешу против истины, если скажу, что в Новосибирске оттепель закончилась не в 1964 году, как в Москве, а лишь в 1969! В силу этого обстоятельства многие деятели культуры тянулись к нам, что существенно скрашивало нашу жизнь. Незабываемы встречи с Сергеем Герасимовым, Роланом Быковым, Геннадием Полокой, Виктором Деминым, Наумом Клейманом, Ириной Рубановой, Леонидом Козловым. В те годы к нам впервые приехал Кшиштоф Занусси. Ну а конец этого благословенного времени пришёл после неаккуратной акции клуба «Под интегралом». Они организовали Всесоюзный слёт «бардов и менестрелей» с гала-концертами. Гостям зачем-то внушили, что у нас всё можно. Несколько песен спел Александр Галич, и началось! Именно в нашем городе на этого человека была проведена первая атака. Клуб же «Под интегралом» был закрыт.

Что касается «Сигмы», то нам просто перекрыли кислород — мы лишились доступа к коллекциям Госфильмофонда. Нужно было искать другие формы работы. И о дискуссиях уже не могла идти речь — люди как воды в рот набрали. Клуб (как и многие другие киноклубы) съёжился, как дивизия в мирное время. Оживление во Всесоюзном масштабе произошло на фоне Пущинских семинаров и перспектив создания Федерации киноклубов. Короче говоря, сказалось благотворное влияние горбачёвской перестройки. Естественно, что наш клуб входит в Федерацию с момента её возрождения, принимает более или менее регулярное участие в работе Международного Московского кинофестиваля. Так уж получилось, что нынче мы — самый «старый» клуб Сибири, а во всероссийском масштабе по стажу занимаем место где-то в первой пятёрке.

Клуб никогда не был коммерческой организацией, все наши скромные доходы, связанные с продажей билетов, шли исключительно на организацию тех или иных клубных акций. Именно в силу этих причин в нынешней ситуации большинство из перечисленных форм деятельности исчезло. Мы уже давно (с 1969 года) работаем в структуре Дома учёных, к Дому культуры отношения не имеем. Хотя, к слову, нынешний директор Дома культуры — Мария Григорьевна Бакакина в 60-е годы была очень активным членом «Сигмы».

Что касается существа нашей деятельности, то только в нашем клубе и его филиалах в Новосибирском госуниверситете и в зале «Синема» в центре Новосибирска можно познакомиться (или вновь встретиться со старыми знакомыми) с картинами, составляющими славу 10-й музы, а также с новинками авторского кино, наиболее интересными произведениями.

Можно долго перечислять фильмы, творческие встречи, беседы и дискуссии, имевшие место за прошедшие почти 40 лет. Можно сетовать на то, что, по-видимому, необратимо ушли в прошлое жаркие споры по поводу той или иной картины. Впрочем, что греха таить, дискуссии-то касались не столько вопросов киноэстетики, сколько социально-политических проблем, в той или иной степени связанных с демонстрируемым материалом. Для серьёзной дискуссии нужна была серьёзная киноведческая подготовка, а мы-то всего лишь дилетанты!

В заключение мне хочется поблагодарить судьбу за то, что мне довелось видеть, слушать, разговаривать со многими замечательными людьми, учиться у них жизни, науке… Я не стану утомлять читателя длинным перечнем учёных, деятелей культуры. Они все остаются в моей памяти.

Дополнение 1

У нас, действительно, многоконфессиональная страна. И, по моему убеждению и опыту, самая многочисленная «конфессия» это атеисты. Конечно, мода на православие, ношение крестиков, стояние со свечками в церквях есть некая данность. Власти эту моду всячески поддерживают (и даже насаждают личным примером). Тут всё ясно. При помощи тех или иных догм не так уж трудно манипулировать общественным сознанием, а после краха марксисткой догматики образовался определённый вакуум. Вот мы и наблюдаем непрерывное заигрывание с патриархами…

Сразу же следует заметить, что я физик не только по профессии, но и по мировоззрению. Этим определяется многое в моих кратких заметках. Мне представляется, что следует отличать три понятия: веру, религию и церковь. Вера — это внутренний мир человека: или в тебе есть чувство бога, или его в тебе нет. (Прошу прощения, я не могу писать слово «бог» с большой буквы, поскольку всегда был и остаюсь убежденным атеистом). Религия же — это некие формализованные правила, и дело каждого подчиняться им или просто носить свою веру в себе. Церковь же присвоила себе право быть посредником, и, выражаясь словами, не к ночи будь помянутого, Лаврентия Берия, «кто не слеп, тот видит», что эта организация живёт на комиссионные. Иными словами, в наши дни любая церковь — это бизнес. Именно этими, экономическими, соображениями можно объяснить ту непрекращающуюся войну между РПЦ и папой римским. Они же не воюют ни с мусульманами, ни с иудаистами, понимая, что у них совершенно разная паства (слово-то какое: все мы в их представлении стадо овец). Отсюда же и стремление РПЦ влезть в школы, насильственно обучать детей своим догмам. На мой взгляд, этому нужно препятствовать самым решительным образом. Ибо они же говорят: «богу богово, а кесарю кесарево»!

Конечно, следовало бы на уроках истории уделить внимание истории верований, начиная от древнейших, связанных с попытками установить причинно-следственные связи в явлениях природы, и далее проследить социальные и, главное, экономические и политические предпосылки, лежащие в основе не только христианства, но и других религиозных систем. Следовало бы отметить разные аспекты влияния религии на общество: религиозный догматизм как тормоз в развитии науки, религиозную мифологию и её роль в искусстве и т.п. Однако собственно религиозные основы понимания жизни и природы следует оставить в качестве предмета обучения исключительно в специальных учебных заведениях. Ибо, хотят этого церковники или нет, их время, на мой взгляд, ушло необратимо.

Можно ещё многое высказать по затронутому вопросу. Однако, на мой взгляд, главное уже сформулировано Сергеем Петровичем Капицей. В нашей стране церковь должна быть полностью и безоговорочно отделена от государства.

Дополнение 2

Несколько слов о неравнодушном человеке

Мои заметки носят субъективный и, в какой-то мере, поверхностный характер, поскольку мне не довелось работать с Анатолием Васильевичем Николаевым, да и общался с ним я не слишком часто. Тем не менее, определённые впечатления накопились, а с ними связана и точка зрения. Я запомнил Анатолия Васильевича как человека доброжелательного, умеющего слушать собеседника, опирающегося в своих решениях на коллективный разум. Ещё одна особенность нашего директора — его доступность. Во всяком случае, у меня никогда не возникало проблем с доступом в директорский кабинет (правда, нужда возникала не часто, а каждый визит был коротким).

Первая встреча произошла в 1968 году, когда решался вопрос о переходе нашего отдела в ИНХ. А.В. пришёл к нам в сопровождении своих заместителей и С.В. Земскова (тогда — учёного секретаря ИНХ). Это был визит дружески настроенного человека, обсуждение было деловым и конструктивным.

В следующем году мне приходилось бывать у А.В. довольно часто в связи с подготовкой Советско-японской конференции по физике низких температур. Вся необходимая помощь мне оказывалась чётко и быстро. Был здесь и один, не слишком приятный для директора момент. Программу и список участников курировал Оргкомитет в Москве и Харькове, а подписывать приглашения было поручено Анатолию Васильевичу. К нам стремились приехать многие учёные, строго говоря, не имевшие отношения к тематике конференции. Однако они были добрыми друзьями нашего директора. Вот и получилось, что А.В. должен был подписывать отказы своим коллегам. Он это поручение выполнил, хотя ему было не слишком приятно это делать. Не знаю, как бы в этих обстоятельствах поступил другой человек…

Однако наиболее полно, на мой взгляд, черты характера и умение руководителя проявились в истории, связанной с именем Абрама Ильича Фета. Этот выдающийся математик, обладавший, к несчастью, мизантропическим характером, в силу ряда (не только политических) причин на протяжении нескольких лет был безработным. О возвращении в Институт математики речи быть не могло. Анатолий Васильевич был сильно озабочен сложившейся ситуацией и решил способствовать ее разрешению. Казалось бы: что А.В. до математика? Ан, нет! Отвлекшись от темы, но в связи с ней, смею заметить, что людей можно разделить на две категории: равнодушных и заинтересованных. Наш академик являл собой яркий пример заинтересованного человека. Так вот, во-первых, нужно было договориться с Председателем Сибирского отделения о возможности приёма Фета на работу в ИНХ и выделении соответствующей ставки. Добро от М.А. Лаврентьева было получено, но этим проблема не исчерпывалась, поскольку вопрос о приёме старшего научного сотрудника решался на учёном совете института. Априорно задача была почти не решаемой. И математик, и мизантроп, и политически неблагонадежен…Ясно, что решение нужно было тщательно готовить. То, что происходило позже, на шахматном языке называется «трёхходовка». Анатолий Васильевич своим приказом принял Фета на должность старшего инженера и поручил ему прочесть курс теории групп в изложении, доступном химикам. Задание было выполнено блестяще, что привлекло на сторону лектора существенную часть членов учёного совета. Далее директор провёл ряд бесед с членами совета (за исключением нескольких человек, переубедить которых было невозможно) и вынес вопрос на заседание. Результат — Абрам Ильич был принят в институт с очень хорошим результатом тайного голосования и проработал в ИНХ вплоть до выхода на пенсию.

Дополнение 3 (из интервью 2004 года)

— Итак, клуб «Сигма» начал 40-й сезон…

— Да, следующим летом будет 40 лет киноклубу «Сигма». Он был организован в 1965 году по совету Иммануила Лазаревича Сосновского — киноведа, работавшего в Бюро пропаганды киноискусства. ИЛ часто бывал в Новосибирске и помогал нам. Он посоветовал наш небольшой киносовет, который пытался руководить кинопрокатом в ДК «Академия», зарегистрировать в качестве клуба и обещал посодействовать нам в получении фильмов из хранилищ Госфильмофонда. В то время в стране возрождалось киноклубное движение после многолетней паузы, начавшейся в конце 20- годов.

И вот в 1965 году мы зарегистрировались в редакции «Советского экрана» у Людмилы Ивановны Пажитновой, а при помощи Сосновского познакомились с Владимиром Юрьевичем Дмитриевым, начальником отдела иностранных фильмов. Он человек жёсткий, его трудно было уговорить, но зато когда мы его уговорили, он действовал, как часовой механизм — раз в две недели мы получали русскую картину, раз в две недели иностранную из коллекции Госфильмофонда.

Понимаете, задолго до Вашей эры, существовал железный занавес…

— Я наслышана.

— Слава Богу, что только наслышаны. Как известно, в 1964 году в Москве кончилась хрущёвская оттепель — власти достали гаечные ключи и стали закручивать. Но хотя самолёты летали, поезда ходили исправно, всё равно расстояние до Новосибирска большое, поэтому до нас эта волна полного закручивания докаталась в 1969 году. Возможно, она продолжалась бы и ещё больше, но наши злейшие друзья и конкуренты, клуб «Под интегралом», сделали глупость. Они организовали Всесоюзный съезд бардов и перегнули палку. Первый концерт был в Большом зале Дома учёных. Любимый клубом «Под интегралом» Александр Галич спел пару песен, которые вызвали ярость партийных масс, Лаврентьев демонстративно вышел из зала. Кстати преследование Галича началось в Новосибирске. В местной прессе выходили очень эмоциональные статьи против него. Через несколько дней объявили выговор директору телецентра за то, что он продемонстрировал фильм «Бегущая по волнам» по А.Грину — в титрах было написано сценарист — А. Галич, и этого хватило. Закрыли клуб «Под интегралом», а нам перекрыли кислород. Поставили условие: показы шесть раз в неделю, в зале должно быть не меньше 200 человек…

— Кто тогда был в Вашей команде?

— У истоков клуба «Сигма» стояла группа заинтересованных лиц. Организующую роль играл квартет, состоявший из Виктора Хандроса (первый президент), Леонии Мундециемс (позднее она окончила ВГИК по классу С. Герасимова, работает в Германии как режиссер), Натальи Притвиц и меня.

Мы все приехали из других городов. До поступления на работу в Сибирское отделение многие жили в центральных городах. Я, например, жил в Харькове. Музыкальная, театральная жизнь была там достаточно интересной. Но кино меня тогда интересовало намного меньше. Когда мы переехали сюда, А. Кац только начинал работу с оркестром (до этого был просто кошмарный оркестр). Я сходил на пару театральных спектаклей — мне они очень не понравились. В общем, оказалось, что на нормальном уровне можно увидеть только кино, но для этого нужно взять прокат в свои руки. Что мы и сделали. Плюс мы организовывали встречи с людьми кинематографа. И быстро поняли, что интересно встречаться с режиссерами, с киноведами очень интересно, а с актерами скучно.

— Почему?

— Понимаете, у актёра основная функция — говорить чужой текст. Умный человек на это не способен. Например, к нам приезжал Смоктуновский, гениальнейший актер, общение с ним не доставило мне никакого удовольствия.

— По-моему, более привычно, когда искусством, в том числе кинематографом увлекаются люди гуманитарного склада. А Вы — доктор физико-математических наук…

— В школьные годы я, конечно, был гуманитарием. Я ходил в литературный кружок, писал в школьную литературную газету. С математикой никогда не было проблем. А вот преподаватель физики у нас был патологическим пьяницей, да и вообще школьная физика к настоящей физике имеет слабое отношение. Но мне было ясно — я хочу хоть немного зарабатывать на жизнь, а гуманитарию это было очень сложно осуществлять в то время. Из-за своего гуманитарного склада я поступал с приятелем в Политехнический институт в Харькове. Как-то так получилось, что я законфликтовал с приёмной комиссией, в итоге мне поставили тройку за сочинение. Это был удар ниже пояса — я был абсолютным чемпионом города по выпускному сочинению. Остальные экзамены я сдал на пятерки и поступил. Но я бы не смог получать стипендию. В то время у нас были сложные обстоятельства в семье, поэтому брат мне посоветовал поступать в Харьковский университет. Я сдал недостающие экзамены за день, набрал 14 баллов и стал физиком.

Но мои гуманитарные интересы сохранились. Хотя родители были без образования, отец стремился, чтобы дети были грамотными. У нас была очень большая библиотека, он таскал нас по театрам.

И когда мы приехали в Академгородок… Работа работой, но хотелось чего-то для второй части моей души…

— И что же даёт кино человеку, Вам лично?

— Одна из моих характерных черт, по-видимому, связанная с моим именем — я ленивый. Кино — это пассивное восприятие. К тому же это синтетическое искусство: кроме слов, изображение и музыка. Кино — это… как по Пушкину — чувства добрые в людях пробуждает. Кино — это международный язык, можно прикасаться к разным менталитетам, узнавать что-то новое. И так сложилось, что в последние годы я всё больше увлекаюсь европейским кино. Оно более интеллектуальное, умное.

— Так всё-таки увлечение кино — это хобби или нечто большее?

— Кино стало работой, хотя неоплачиваемой, но работой. Потому что я втянулся в это дело. К тому же оказалось, что это единственный вид искусства, который здесь адекватен тому, что можно получить в Москве. А сейчас, как консервативный человек, я не могу бросить то, что начал. Тем более, что люди ждут встреч в киноклубе.