Статья написана в 80-е годы. Напечатана под псевдонимом А.Б. Называев в журнале «Современные проблемы» №1, М., 1990, вместе с «Двумя замечаниями» Н.Н. (А.В. Гладкого)

Представление о том, что история есть закономерный процесс, подобный другим явлениям природы, могло возникнуть лишь в восемнадцатом веке. Мировоззрение средних веков было статично, ему чужда была идея развития; кроме того, история человечества представлялась средневековому мышлению принципиально не сравнимой со всем, что происходит без участия человека, поскольку считалось, что течение человеческих дел направляется божественным промыслом. Мышление нового времени стало рассматривать человека как часть природы, а историю – как естественную последовательность событий, аналогичную другим временным последовательностям в природе. Простейшими из таких последовательностей являются перемещения тел в пространстве. Поэтому первым образцом научного исследования эволюционных процессов стала динамика Ньютона.

Ньютон сумел объяснить движение небесных светил с помощью простых и универсальных законов природы. Открытые им законы механики были применимы ко всем материальным телам, а закон тяготения стал рассматриваться как причина всех движений во вселенной. Неудивительно, что механика Ньютона породила целую философскую систему, названную «ньютонианством». В современных терминах можно описать эту философию как крайний детерминизм: в ней предполагалось, что состояние мира в данный момент полностью определяет его будущее. Ее можно описать также как безудержный редукционизм: ньютонианцы не сомневались, что все происходящее в мире, вплоть до самых сложных явлений мышления и общественной жизни, в конечном счете сводится к уже известным законам механики и закону тяготения. Эта философия была, сверх того, безудержно оптимистична: считалось, что окончательное сведение всех вопросов к этим основным принципам требует лишь времени и усердия исследователей.

Ученые, занятые конкретными предметами, были осторожнее философов. Лаплас, разработавший небесную механику, следуя Ньютону, был убежденным редукционистом, хотя и понимал, что уравнения механики в сложных случаях неразрешимы, Тюрго, занимавшийся экономическими и социальными вопросами, не был редукционистом, но надеялся, что удастся применить к общественным явлениям причинный подход Ньютона, обнаружив специфические для этих явлений движущие силы и законы движения. Гносеологический оптимизм мыслителей восемнадцатого века, вызывающий у нас удивление, был обусловлен, по-видимому, историческими причинами. Эти мыслители были еще близки к средневековью и воспитывались в школе схоластики. В средние века полагали, что человек – это некий «микрокосм», отражающий в себе происходящее в «макрокосме» или, как мы выражаемся, в космическом пространстве. На этом основывалась астрология, в которую, может быть, уже и не верил Кеплер,– но откуда нам знать, что творилось в его средневековой голове? Во всяком случав, идея о «макрокосме», связанном с «микрокосмом», прочно сидела в мышлении людей, а представление о чрезвычайной важности и загадочности небесных явлений было связано с этой идеей. История науки поддерживала представление об их загадочности: до Ньютона запутанное движение планет пытались лишь описать, но никто не думал его объяснить. Поэтому найденное Ньютоном объяснение этой космической тайны казалось решением главной задачи познания. Можно было верить, что знание законов «макрокосма» должно внести ясность и в понимание «микрокосма» человеческих дел, что совершенство, установленное Ньютоном на небе, послужит образцом совершенного порядка на земле. В этом смысле прямыми последователями Ньютона считали себя Сен-Симон и Фурье.

Оба они полагали, что предсказанный ими общественный порядок должен наступить с той же неизбежностью, с какой наступают предсказанные астрономами небесные явления, то есть по законам природы и независимо от человеческой воли. Я не буду касаться здесь содержания их предсказаний, а констатирую лишь, что это был крайний исторический детерминизм. Термин «детерминизм» я применяю к такой философии, которая утверждает, что будущие события можно предсказывать научными методами. Сюда не относятся, таким образом, всевозможные пророки, предсказывавшие будущее другими способами, но кто полагает, что это можно делать с помощью науки,– тот детерминист, Я отдаю себе отчет в том, что многие детерминисты в этом смысле слова мало чем отличаются от пророков, но мне не хотелось бы различать в самом определении этого понятия подлинную научность от мнимой. Итак, Фурье и Сен-Симон были детерминисты, а с ними и Мэри Бейкер-Эдди, основательница Christian Science. Имеется в виду не убедительность философии, а характер ее притязаний.

Ясно, что до Ньютона не могло быть философского детерминизма. Войдя в философию с «ньютонианством», этот детерминизм оказал сильное влияние на мышление людей также и в девятнадцатом веке и отчасти утратил это влияние в двадцатом. Лаплас изложил credo своей философии в знаменитой метафоре:

«Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, одушевляющие природу, и относительное положение всех ее составных частей, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел вселенной наравне с движениями мельчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверным, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его взором».

Страница 1 из 9 Все страницы