3

Разумеется, исторический детерминизм не предполагает сведения исторического процесса к физическим элементам этого процесса, то есть к задаче математической физики в буквальном смысле слова. Но всякий детерминизм ставит себе целью приближённое предсказание будущего хода событий в смысле предыдущего описания, даже если автор не отдает себе отчета в источнике своего убеждения. Пока не было научного естествознания, не могло быть и притязаний на научное предсказание чего бы то ни было, и даже в нечеловеческой природе люди усматривали нечто вроде непостижимой привычки вещей соблюдать правила игры, время от времени прерываемой чудесами. Но если речь идет о научном предсказании, а не о пророчестве, интуиции и т. п., то надо исходить из того, как делаются научные предсказания в случаях, когда они имеют успех. А это опять возвращает нас к задачам математической физики, потому что философский детерминизм порожден этим образцом и не имеет другого. Неважно, понимали ли это сторонники исторического детерминизма, такие, как Маркс или Маннгейм: сознательно или нет, они верили тому, чему верила вся образованная публика прошлого века, и верит даже по сей день.

Возникает вопрос, насколько правомерно применять к историческому процессу представления, выработанные в математической физике. В наше время надо считаться с тем фактом, что и сама физика изменилась после появления квантовой механики и в ее нынешнем виде не может уже служить столь безусловной опорой философского детерминизма. Но мы пока отложим этот вопрос, поскольку в истории речь идет, как можно думать, о макроскопических явлениях, а квантовая механика, с присушим ей индетерминизмом, занимается объектами атомных и субатомных размеров. В дальнейшем мы увидим, что квантовая механика и ее философские импликации отнюдь не безразличны для нашего предмета, но вначале будем исходить из классического детерминизма.

Посмотрим, какой вид принимают в интересующем нас случае три формальных требования математической физики. Естественно, мы будем предполагать, что решение должно удовлетворять этим требованиям на достаточно длинном промежутке времени, например, не менее столетия. В противном случае вряд ли можно говорить об исторических предсказаниях, а краткосрочные прогнозы, составляющие заботу практических политиков, мы пока оставим в стороне.

Начнем с существования решения. Любое предсказание исторических событий предполагает, в соответствии с этим требованием, указание непротиворечивых условий существования человечества, которые должны с достаточной точностью соблюдаться в течение заданного промежутка времени. В число этих условий войдут такие, постоянство которых можно принять без особенных опасений, поскольку причины их не находятся в нашей власти, и поскольку эти условия не помешали выживанию нашего вида в течение всей его истории: к ним относятся, например, размеры нашей планеты, сила тяжести на ней и солнечная радиация (если только мы не погубим озонный слой). В настоящее время число этих надежных условий сократилось едва ли не до астрономических данных, а всё остальное вызывает сомнения. Если, например, исходить из того, что мы будем обращаться с земной атмосферой так, как это делается сейчас, то решение исторической задачи заведомо не существует, то есть в обозримом будущем человеческий род перестанет существовать. Конечно, в прошлом веке и даже в начале нашего века влияние техники на среду обитания человека вряд ли можно было предвидеть, но это обстоятельство не говорит в пользу исторического детерминизма. Если же пытаться предвидеть последствия будущих изобретений, полезные или вредные, то мы сталкиваемся с частным случаем более общей трудности – непредсказуемости научных открытий.

Эту сторону дела положил в основу своего анализа Карл Поппер, и мы еще займемся вопросом, почему научные открытия непредсказуемы. Пока же отметим, что рассматриваемая «система» – человеческое общество – в некотором смысле сама производит условия своего существования, в отличие от детерминированных систем, изучаемых в физике. Поскольку условия жизни всего человечества могут радикально изменяться вследствие открытий и изобретений, научное предсказание будущего должно было бы включить события, происходящие в психике отдельных людей. А это ставит под сомнение слишком «усредненные» описания условий человеческого существования, например, попытки оперировать при объяснении истории целыми классами. В сущности, классовый подход Маркса был попыткой построить приближенную модель истории, игнорирующую индивида: Маркс хотел отделаться от индивида с помощью допущения, что «общественное бытие людей определяет их общественное сознание». Часто эту формулировку сокращают, опуская повторяющееся прилагательное «общественное»; тогда получается сентенция «бытие определяет сознание», применяемая затем и к отдельной личности и, что еще хуже, к личности как представителю своего класса.

Но если восстановить изречение Маркса в его первоначальном виде, то прилагательное «общественное» несомненно означает «среднее», «усредненное по коллективу близких человеческих особей». Таким коллективом был для Маркса общественный класс. Правильность этого толкования подтверждается всеми контекстами, где Маркс применяет свою формулу. Этот метод усреднения вовсе не абсурден с логической стороны и прекрасно действует в более простых ситуациях; он напоминает применяемый в математической физике «оператор усреднения», который я сейчас попробую объяснить. Представьте себе, что речь идет о теплопроводности и рассматриваемая величина есть температура. Тогда для любой точки нагретого тела можно построить шар с центром в этой точке и заменить температуру в выбранной точке средней температурой по шару. Если радиус шара мал, то можно предполагать, что такое усреднённое значение будет мало отличаться от значения температуры в самой точке. Со средними этого рода часто удобнее работать, чем с «индивидуальными» значениями величины, поскольку усреднение сглаживает случайные вариации при переходе от точки к точке, упрощая картину явления. Точно так же «классовый подход» Маркса игнорирует слишком индивидуальные различия, а близость, которая задавалась в предыдущем примере радиусом шара, означает у него принадлежность к одному классу. Это позволяет Марксу оперировать небольшим числом классов вместо необозримого множества индивидов с их особенными свойствами.

Предвижу, что это сравнение вызовет у читателя протест, как недопустимая вульгаризация: может показаться, что я перебрасываю здесь мост между очень далекими предметами. Но в действительности это сделал сам Маркс. Главный аппарат математической физики составляют дифференциальные уравнения, и оказывается, что Маркс не только придерживался детерминизма в философии, но в своем основном научном открытии применил, по существу, тот же аппарат. Его модель капиталистического производства, именуемая в наше время моделью Маркса–фон Неймана, делает его одним из предшественников математической экономики. Он изложил ее в «Капитале» неуклюжим гегельянским языком, но математик фон Нейман, записавший ее на языке дифференциальных уравнений, сократил ее до двух страниц. В этой модели и заключается так называемое «экономическое учение Маркса», из которого он вывел свои предсказания о будущем ходе истории. Таким образом, мы судим здесь учение Маркса по законам, избранным им самим.

Маркс экстраполировал свою модель далеко за пределы ее применимости и вывел из нее фантастические следствия – «закон абсолютного обнищания рабочего класса при капитализме», неизбежную гибель капитализма и возникновение коммунистического общества. На математическом языке это значит, что он произвольно продолжил решение своей задачи, будучи убеждён в единственности такого продолжения; вопросом о единственности решения «исторической задачи» мы еще дальше займемся. Маркс был не первый и не последний ученый, сделавший из своего открытия незаконное обобщение. Как заметил Конрад Лоренц [В книге «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества»], ученые часто проявляют склонность к широким обобщениям, далеко выходя за пределы применимости своих теорий и перенося их результаты в другие области, где они лишаются доказательной силы. Лоренц приводит три знаменитых примера, иллюстрирующих это фатальное заблуждение ученых: теорию «тропизмов» Жака Лёба, открывшего автоматические движения насекомых, подобные реакции бабочек на свет, и пытавшегося объяснить тропизмами всё поведение животных; бихевиоризм Павлова и Вундта, пытавшихся объяснить всё поведение животных «условными рефлексами»; и, наконец, психоанализ Фрейда, далеко вышедшего за пределы своего открытия и объяснявшего с позиций своей теории широкий круг явлений истории и культуры. Исторические предсказания Маркса относятся к этой же категории обобщений.

Маркс был не только автором модели, описывающей некоторый фрагмент капиталистической экономики. Он был также одним из первых философов, оценивших значение материальных условий в общественной жизни; эту заслугу признает за ним даже Рассел, уделивший Марксу мало внимания. [Конечно, для Рассела критерием оценки любого философа является гносеология. Глава в «Истории западной философии», посещенная Марксу, в русском переводе мошеннически опущена (с изменением нумерации глав!)] Он был выдающийся ученый, и в этом смысле его заблуждение вполне сопоставимо с заблуждениями классиков науки, указанными выше, хотя и привело к более тяжким последствиям. В течение всей жизни Маркс подчеркивал, что его учение представляет собой научный социализм, претендуя тем самым на авторитет науки, уже подорвавший в то время престиж спекулятивной философии. Прилагательное «научный» имело для него важное психологическое значение: философия Гегеля, в которой он был воспитан, в Париже и Лондоне казалась столь же старомодной и ненужной, как готический шрифт. Маркс никогда не мог отделаться от гегелевской философии, но, оказавшись в более развитой среде, молодой гегельянец должен был утвердить себя в качестве ученого. «Бытие определяет сознание»; хотя этот принцип нужно очень осторожно применять к индивиду, надо признать, что эмиграция – суровое испытание, вгоняющее в комплексы и самую выдающуюся личность.

Вернемся теперь к этому фатальному принципу. На языке математической физики то, на чем терпит крушение «классовый подход» Маркса – это «особые точки». Если индивид очень сильно выпадает из своего класса по личным особенностям, то усреднение по классу даёт результат, мало говорящий об этом человеке. Черты немецкого буржуа плохо объясняют Маркса, хотя он был буржуа по происхождению и образу жизни, и Энгельса, который оставался, сверх того, владельцем предприятия и, следовательно, собственным классовым врагом. Я мог бы продолжить аналогию с особыми точками, в которых усреднение приводит к грубым ошибкам, и указать на решающую роль особых точек в поведении решения. Но, кажется, я уже исчерпал терпение читателя, не готового последовать за мной на кухню всяческого детерминизма.

Страница 3 из 9 Все страницы