5

К весне на участке появился младший брат капитана Иван Иванов, не в меру долговязый, внешне очень сильно похожий на Леньку. Видел я его отиравшимся у дверей кабинета полковника. Перед самым выездом тракторного отряда в поле Иванов младший был назначен начальником отряда. Механике он не учился никогда, трактора видел только издали, но у него было водительское удостоверение шофера третьего класса. Такой начальник мог внести сумятицу в работу отряда. Но этого не случилось. Отряд был укомплектован опытными механизаторами: механиком, бригадиром и трактористами из заключенных. Трактористы отдавали должное своему механику и бригадиру за их знание техники, и могло случиться, что они освистят нового начальника. Но, к удивлению, Иванов младший сразу завоевал сердца многих трактористов. Я не мог понять, чем же эта любовь могла быть вызвана. Оказалось, что этот Иванов бывший вор-рецидивист, правда, мелкий воришка, отбывший к этому времени два непродолжительных срок, поэтому он быстро нашел с ними общий язык. Он наобещал трактористам кучу льгот, которые он добьется через Леньку (своего брата), что вообще они в будущем под его началом будут жить во-как! Узнали трактористы кое-что и о его брате – капитане. Рассказ об Иванове старшем вызвал бурю эмоций. – Свой в доску! Вот так капитан, говорили они, рассказывая об его похождениях другим.

6

Прошлое капитана действительно говорило о нем как об очень деятельной личности. Перед войной он был сержантом МВД. Потом, во время войны, находясь в заградительном отряде, он проявлял чудеса храбрости, правда, в тылу, против своих же, советских войск. За это быстро стал подниматься вверх и уже, когда наши войска перешли в Западную Европу, на его погонах красовались четыре маленьких звездочки: капитан. Капитан особого отдела, Иванов Леонид Степанович. Его часть базировалась в Венгрии, и там проявилась в нем неуемная тяга к наживе. Прежде всего, к своему удивлению он обнаружил, что венгры имеют слабость к золотым вещам: золотые часы, обручальные кольца, серьги, крестики с цепочкой носили очень многие даже простые люди, и он сразу же повел борьбу с этим презренным металлом, этими оковами капитализма. Он устраивал ночные рейды по квартирам, делал там обыски и возвращался к себе не с пустыми руками. Все задержанные патрулями по разным причинам венгры, попадавшие в особый отдел к капитану Иванову, уходили от него (если еще уходили) облегченные ровно на то количество граммов, сколько весили их золотые вещи. Причем часы он не брал целиком, он обламывал у них крышки, а остальное выбрасывал.

Скольким потенциальным нашим друзьям подорвал капитан веру в лучшие идеалы, об этом история до времени умалчивает. Ведь часто золотые вещи переходили по наследству от дедушек и бабушек.

Положение в стране постепенно приходило в норму, и Иванов спешил. Скоро в его тайнике лежало килограмма полтора золотого лома. Но интерес проявлял капитан не только к золоту. Ему были небезразличны, как он их сам презрительно называл, и «тряпки». Чудесными отрезами на костюмы, на платья, разной готовой одеждой – мужской и дамской – костюмами пальто и платьями постепенно набивались до отказа объемистые добротные, кожаные, английской работы чемоданы, реквизированные у буржуазии, с чудесными замками, отмыкавшимися или замыкавшимися чуть ли не по одному желанию их нового хозяина.

Когда управление страной перешло в руки венгров и началась демобилизация нашего персонала, капитан срочно вызвал из СССР своего брата Ивана, недавно отбывшего небольшой срок в тюрьме. По какой-то капитанской липе тот быстро появился в Венгрии. Они выпили за встречу, и Ленька быстро ввел брата в курс дела.

− Понимаешь, Ваня, шептал ему, − хватит на жизнь и мне и тебе.

Вскоре они составили план возвращения на родину.

7

Пока капитан с капитаншей оформляли свою демобилизацию, Иван отремонтировал брошенную немцами легковушку. Золото они замотали в тряпки и спрятали его в камере запасного колеса, предварительно проделав в ней дыру, и потом завулканизировав ее. Запасное колесо, как колесо, оно было накачено воздухом и не могло вызвать подозрений, если бы даже кто-нибудь его проверил. Ивановы знали, что им грозит, если золото будет обнаружено. Экспроприанторами все было предусмотрено. Нагрузив машину до отказа разными чемоданами, они отправились на Восток. Но тут путникам нашим сразу не повезло. На советской границе после проверки документов им сказали:

− А теперь, товарищи, забирайте из машины свои чемоданы и мотайте через мост, а машину поставьте в сторону. Вчера получен приказ: на частных машинах с сегодняшнего утра переезд в сторону СССР запрещен. Можно только на мотоциклах.

Братья были убиты. Иван отогнал в сторону автомобиль, и они медленно, сгибаясь под тяжестью чемоданов, направились через мост, в страну Советов.

8

В Киеве Капитан Иванов обратился к личному представителю Министра внутренних дел СССР Берии и его направили в распоряжение Министерства внутренних дел Казахской ССР. Иван Иванов из Киева уезжал к матери куда-то под Москву.

Чемоданы свои капитан с капитаншей не хотели сдавать в багаж. «Еще обнесут там, − думали они. Железнодорожники тоже волки, им палец в рот не клади. Знают, где можно поживиться. Путь длинный. Наложат по дороге для веса разного барахла. Судись тогда, доказывай». И все чемоданы они решили взять с собой и везти в своем купе. Благо, на целое купе – пара литеров.

В ожидании подхода поезда к перрону, все чемоданы были свалены в кучу на перроне Киевского вокзала. На радостях братья побежали выпить, оставив Марусю с дочуркой у вещей. Вскоре за спиной Маруси какое-то жулье затеяло кровавую драку. Все свое внимание Маруся сосредоточила на дерущихся. Прибежала милиция. Когда с перрона уходил последний милиционер, уводя нарушителей порядка, Маруся повернулась к вещам. К ее ужасу, чемоданов не было. На их месте прыгало несколько жуликоватых воробьев, подбирая крошки. Как раз в это время, словно предчувствуя беду, вернулись братья. Маруся стала оправдываться, рассказывая, как было дело.

− Закрой свое хайло! – Закричал в бешенстве капитан и, огрев ее трехэтажным матом, повалился, словно подстреленный, на скамейку.

Вскоре к перрону подошел поезд. Налегке супруги Ивановы заняли свое купе. По дороге они, распродав имевшееся на них барахлишко, еле доехали до Алма-Аты.

9

Весна 1947 года вступала в свои права медленно. Весь тракторный отряд участка уже был в поле в ожидании команды:

− Заводи!

Нужно было по возможности раньше пустить цепы Власенко на поля, чтобы закрыть влагу на озимых и зяби. Трактористы скучали от безделья, рассказывали друг другу разные были и небылицы, но о своей скуке вслух не говорили. А что нам? От лежания на нарах тоже срок идет.

Иногда заводили по одному трактору и пускали на поле для пробы. Но он погружался в сырую почву так, что выезжал потом на дорогу при помощи подкладываемых под него борон. Рано еще: почва не созрела.

Пожилой тракторист Боровиков Иван, как-то оставшись со мной наедине, сказал мне:

− Смотри, агроном, женит тебя на второй срок наш новый бригадир. Планы у него на семена алчные.

Я и до этого разговора думал о семенах, об их сохранности. Сотни центнеров отборного зерна заброшено к полям для посева. А недалеко город, зерно на рынке говорят, дорого и нарасхват. Чувствовал я и то, что братья Ивановы за все их прошлые неудачи готовы на любой реванш, и решил поговорить с капитаном о сохранности семян во время сева, ссылаясь на целый ряд газетных статей по этому поводу.

Я ему так сказал: если мы с вами в первую же весеннюю кампанию промажем на семенах, самое большее через месяц раскроется все. Семена проверены на всхожесть, и если мы их не внесем в землю, на полях вырастет только бурьян. А за это меня, как агронома, а вас, как начальника будут судить.

Он согласился с моими доводами, и полагаю, что все семена, предназначенные для посева, попали по назначению – в землю. Правда, начальник тракторного отряда , видимо, по собственной инициативе или по врожденной привычке при возможности что-нибудь стянуть, пытался припрятать несколько мешков зерна. Но у него ничего из этого не вышло: спрятанные мешки нашли, и зерно внесли в землю. В этой моей борьбе за сохранность зерна принимали участие и некоторые трактористы, понимавшие, что даже лагерные поля это тот сук, на котором они не так уж бедно живут в сравнении с заключенными, работавшими на иных производствах, далеких от сельского хозяйства. А тут, разотрешь колосок и то можно съесть.

Сев закончили по-хозяйски. Всходы радовали глаз.

После сева стали готовиться к сенокосу, очередной сельскохозяйственной кампании. Семиреченская многолетняя синяя люцерна росла как на дрожжах, на полях кормового севооборота. Люцернища были пересечены арыками, и сенокос можно было проводить только сенокосилками на лошадиной тяге.

В кузнеце на участке ремонтировалась несложная сеноуборочная техника, шорники чинили сбрую. Вот в этот-то период капитан перестарался с колхозными хомутами. Но ведь он эту операцию проделал в общественных интересах, для общего дела. Правда то, что без сбруи мог сесть в лужу и обобранный капитаном колхоз (он тоже готовился к сенокосу). Но это уже выходило за пределы понятий капитана, так же как и в Венгрии с присвоением чужих крестиков.

10

Подготовка к очередной сельхозкампании шла у нас неплохо. Беда была с концентратами для лошадей. Все имеющиеся в закромах сырые хлеба по каким-то неведомым причинам были зачислены в «НЗ» и без разрешения алма-атинского начальства нельзя было расходовать на корм и килограмма.

В сенокосилки мы запрягали першеронов, этих медленноалюрных силачей, вывозивших каждый год всю сеноуборочную. Косили обычно с раннего утра до позднего вечера. Нужно было заготовить люцерну в период бутонизации. Опоздаешь – скосишь на сено, или на топливо. Но першероны плохие работники без концентратов. Я несколько раз говорил об этом капитану, он в свою очередь докладывал полковнику и получал один ответ:

− «НЗ», кормов нет.

Боясь завалить сенокосную, я сам обратился к полковнику. Я ему объяснил, что пока мы сенокос закончим, поспеет в первую очередь на полях ячмень (овса у нас не было), и тогда мы сможем всегда засыпать в «НЗ» то количество зерна, которое взяли. И выиграем во всех отношениях. Начальник со мной согласился, и вскоре я вез ордер на две тонны ячменя. В тот же день зерно было получено с центрального склада и засыпано в кладовую конюшни нашего участка под ответственность старшего конюха-заключенного.

Но как я был удивлен, когда на следующее утро, придя на конюшню, увидел, что вернувшимся с водопоя лошадям не дали зерна. В кладовой конюшни я не обнаружил ни одного зернышка. На вопрос старшему конюху, куда делось зерно, он безнадежно махнул рукой в сторону Алма-Аты.

С конюшни я сразу же пошел на квартиру к капитану (она была рядом). Его и Ваньки не было дома. Маруся, как ни в чем не бывало, сообщила, что они ночью уехали в город. Все было ясно: зерно уехало на рынок. Это меня просто убило. Что делать? Срок у меня большой и никуда не уйдешь привязанный на долгие годы к этой колеснице. В хозяйственной деятельности забывалось свое рабское положение, и дни шли незаметно от одной сельхозкампании до другой. А что будет теперь?

Опечаленный я уехал на поля и там встретил вольнонаемного мираба Мищенко. По должности он подчинялся мне, и мы часто беседовали о хозяйственных делах. Он заметил мое угнетенное состояние и сразу догадался, чем оно вызвано. Про зерно он уже знал. Жил он по соседству с Ивановым и видел ночью, всю эту операцию. Возмущенный, он ничего не сказал мне, сел на лошадь и уехал в сторону центральной усадьбы. Там он обо всем доложил полковнику. Тот всю жизнь проработавший следователем, сразу же все события перевел на юридический язык. Был собран по этому случаю штаб, и там приняли решение устроить на мосту, по которому будет возвращаться из города Иванов, засаду. Ночью ровно в 12 ноль ноль к мосту подъехали ивановские подводы. При обыске были обнаружены пустые мешки из-под зерна и пара новеньких кожаных пальто: одно черное на байковой подкладке, другое коричневое до половины на меху.

Братья попались с поличным. На следующий день начальник тракторного отряда Иван Иванов был уволен, а капитан отстранен от должности, так как офицерский состав мог принимать на работу и увольнять только министр республики по представлению начальника лагеря.

11

Одна сельскохозяйственная кампания сменялась другой. Был ссыпан в закрома богатый урожай, провели лущение стерни, посеяли озимую пшеницу, подняли зябь, а лагучасток №2 все оставался без начальника.

Как-то случайно встретившийся мне полковник сказал:

− Понимаешь! Дело с Ивановым задержалось. Оказывается, что вопрос с увольнением из органов не может решить здешний министр. Дело пошло в Москву, к Берии.

Кстати сказать, полковник настолько был корректен, что на протяжении всей ивановской истории с зерном, никогда ничего не спрашивал меня о нем.

Прошло еще некоторое время. На дворе полетели белые мухи. Наконец пришел долгожданный ответ из Москвы от Берии. Он, прежде всего указал на политическую близорукость казахстанского министра внутренних дел, сразу не пресекшего третирование чекиста капитана Иванова. Было приказано полковника Мазюкова, оформившего «дело» на Иванова, из органов уволить. Капитана же Иванова немедленно восстановить в прежней должности с выплатой содержания за вынужденный прогул.

Страница 2 из 3 Все страницы