• Из истории семьи Тихомировых. Папины корни
• Из семейного альбома. Дом на хуторе
• Из истории семьи Быковых. Мамины корни

На хуторе

Одно из самых ярких воспоминаний раннего детства:

23 февраля 1927 года. В этот день родился мой братик, которого назвали Вениамин – Вена, Мина. Роды проходили дома, и мне уже известно, что у меня появился брат. Через открытую дверь вижу, что мама лежит на кровати, а он, завёрнутый в одеялко,  в большом плетёном кресле, стоящем рядом с кроватью. Мне неполных три года. Очень хочется на него взглянуть, но я почему-то стесняюсь его, как взрослого, и не решаюсь войти. Тогда я придумываю «дело»: мне надо поставить мой ящик с игрушками под кресло. Но войти «по делу» тоже не решаюсь, и стою с этим ящиком в дверях. И тут меня замечает мама.

– Лидочка, Лидочка! Иди сюда, смотри на братика сколько хочешь.

Моё раннее детство прошло в селе Быково. Это примерно в 60 км. на северо-запад от Иркутска, немного не доезжая до Усолья-Сибирского. Село это старое, оно основано около 1700 года. К 1910 году в селе числилось 132 двора и проживало 717 человек. Хозяйства были крепкие, крестьяне в большинстве своём зажиточные. Из рассказов взрослых я знала, что в конце 19 века там было три деревянных церкви, две из которых сгорели во время пожара 1895 года. Осталась одна – церковь св. Апостолов Петра и Павла. Она стояла в центре села, огороженная забором. Внутри ограды находились ещё какие-то строения, в том числе –  церковно-приходская школа. Никогда я больше не видела такой нарядной церкви – она вся сверкала от позолоты: иконы в позолоченных окладах, позолоченные подсвечники, и  росписи тоже с позолотой.

Когда-то мой дедушка Андрей Николаевич Тихомиров был там священником. Тогда он с семьёй жил в служебной квартире рядом с церковью. Ко времени моего рождения (1924) он уже не служил, и семья жила в собственном доме на хуторе, рядом с Быково.

Эти изменения произошли с приходом новой власти, которая ввела на селе продразвёрстку. Крестьяне должны были сдавать государству все излишки хлеба и других продуктов. При этом «излишками» часто называли вообще все продукты, какие имелись в хозяйстве. У одного из крестьян совсем было нечего взять, тогда у него забрали корову, единственную кормилицу, оставшуюся у семьи. Увидев это, дедушка возмутился, выбежал и стал кричать: «Да гоните вы их всех отсюда!» Власти надавили на начальство в епархии, и дедушка был отлучён от церкви.

С тех пор семья поселилась на хуторе, недалеко от села, где находилась мельница и несколько домов. Там дедушка начал строить пятистенный дом. Одну половину должны были занять они с бабушкой и ещё неотделившимися детьми, а другую мои родители. На деле строительство затянулось, и ещё зимой 1927 года все жили на одной половине. Я это точно помню, потому что мама с моим новорождённым братом Веной находилась там, и только через какое-то время после его рождения мы переселились во вторую половину, где жили до отъезда из Быково в 1933 году.

Вот этот дом. Он так и не был достроен до конца.

Пятистенный дом на хуторе, около 1930

Там, где три окна, половина дедушки с бабушкой, а где два – там наша. Впереди отгорожен палисадник, который на фото кажется небольшим, но на самом деле он огромный. Там бабушка разводила цветы, там же было несколько пчелиных ульев. Вот он изнутри, здесь хорошо видны его истинные размеры. Бабушка что-то поливает, а папа, защищённый сеткой от пчёл, вынимает рамку с мёдом.

В палисаднике

Через открытые ворота видны сарай (слева) и конюшня. Приставная лестница ведёт на вышку, где у дедушки хранилось огромное количество книг и журналов.

Конюшня и сарай

Справа от конюшни была изгородь с калиткой на задний двор, где располагались помещения для домашнего скота. Там была стайка для коров и коз. Там жили куры, утки, гуси и индюки.

Баня и навес

Слева от сарая – баня. Вход в баню под навесом. Я на этом снимке подкармливаю кур, которые свободно ходили по всей усадьбе. А слева от бани, за телегой, видна калитка в огород.

Огород у нас был замечательный. Дедушка любил разные редкости и выписывал по почте семена всевозможных культур, о которых в тех краях и не слыхивали. Сразу за скотным двором, возле колодца, у нас росли арбузы и дыни, тыквы и кабачки. У нас же впервые появились помидоры, которых никто в этих краях не выращивал. Соседи на них смотрели, как на диковинку. А ещё наш огород был замечателен тем, что там был небольшой естественный водоём, куда каждую весну прилетали дикие утки и жили там всё лето до осеннего отлёта. На этом фото хорошо виден дом и огород соседей, а на нашем огороде видны только мы с подружкой Людой и брат Вена. Судя по его возрасту, это примерно 1930 год.

Наш огород

Следующая фотография была сделана, конечно, ради нас с папой среди цветущей черёмухи, но вдали видна панорама всего нашего хутора со стороны огородов. Видно, что он в низине. Справа, на берегу пруда,  – водяная мельница. Левее – большой дом мельника, на котором хорошо видно шесть окон. Здесь же его усадьба. Ещё левее видно несколько домов с усадьбами. Один из них наш, он предпоследний. А вдали повсюду поля. Их возделывали жители этих домов.

Панорама хутора, май 1928

На следующих двух фотографиях дома на хуторе видны с близкого расстояния, но с противоположной стороны, так что мельница осталась за кадром слева.

Дома справа от мельницы

Дома и надворные постройки образуют что-то вроде единственной улицы. Слева хорошо виден дом Степана Фомича. У него четыре окна с белыми ставнями, а впереди отгорожен большой палисадник. Наш дом за кадром справа.

Мужичок с ноготок, 1930

А это продолжение той же улицы. Трёхлетний Вена, ведущий лошадь на поводу – это, конечно, постановочный кадр. Наверняка папа в это время весело декламировал стихи Некрасова «Мужичок с ноготок» – он помнил великое множество стихов на все случаи жизни. Но здесь хорошо видно расположение нашего дома в ряду соседних домов. Крайний справа – дом Нерадовских. Он последний, дальше уже нет никаких домов. Предпоследний – наш. Его легко узнать по расположению окон – три и два – и по недостроенной крыше. Облицовку её фасадной части так никогда и не сделали.

Дедушка не был хорошим хозяином. У него были совсем другие интересы. Он много читал, увлекался медициной и, как говорила бабушка, любую копейку тратил на приобретение всевозможных лекарств. Не только хуторяне, но и заболевшие жители Быково и соседних сёл обращались к нему. Он лечил всех, никогда не спрашивая денег за лекарства. Если кто-то платил за них или приносил продукты – он не отказывался. Но кто ничего не давал, тот всё равно без лекарства не уходил.

Дедушке нравилось осваивать разные ремёсла, и, лишившись должности священника, он подрабатывал самыми разными способами.

Дедушка Андрей Николаевич Тихомиров, 1929

Вот его любимое место во дворе возле бани, где он всегда что-нибудь мастерил. Здесь он ремонтирует самовар, а рядом крутится внук Вена, которого дедушка очень любил. Внук тоже льнул к деду с самого раннего детства. На всех групповых фотографиях он если не на руках у дедушки, то рядом с ним.

Андрей Николаевич с Веной, 1928

Я видела, как дедушка плёл из прутьев ловушки для рыбы. Их почему-то называли мордами. Он также плёл рыболовные сети. В реке Балей, протекавшей неподалёку, и на озере возле мельницы тогда было много рыбы.

Быково, пруд. Дедушка ставит рыболовную сеть

Вот фотография, на которой запечатлены почти все постоянные жители нашего дома на хуторе. Здесь бабушка с дедушкой, мама и мы с Веной. Недостаёт только папы, который фотографирует, и его младшего брата Николая, который не знаю где.

В Быково. Бабушка, дедушка, мама и мы с Вениамином, 1929

Хозяйство было общее, но жили мы к тому времени отдельной семьёй в нашей половине – в той, где два окна.

В нашей половине. Мама, папа и мы с Веной, 1929

В нашей половине всё было предельно просто. Стол и лавки были сделаны своими руками. Украшали комнату только образа. В половине дедушки всё было иначе. Там сохранились остатки былого «великолепия»: дедушкин огромный письменный стол, фисгармония, плетёное кресло и венские стулья. Всё это было фабричной работы и по сравнению с нашей самодельной мебелью казалось необыкновенно изящным и красивым. На стенах были развешены картины, написанные их старшим сыном Семёном Андреевичем. Это были пейзажи. Папа в ранней молодости тоже рисовал, но потом уже было не до того. Мой брат Вена был очень способным карикатуристом, а я начинала свою трудовую карьеру на Иркутском авиационном заводе в качестве цехового художника.

Бабушка любила чистоту и порядок и всегда сама его поддерживала. На окнах у неё было много разнообразных цветов, и они всегда были ухожены. Делая уборку дома или работая на усадьбе, она всегда пела. У неё был очень красивый голос  – папа считал его редкостно красивым –  и прекрасная музыкальная память. Она помнила великое множество народных песен, романсов, и они постоянно звучали в нашем доме. Меня она тоже побуждала петь вместе с ней, и я всегда подпевала. Кроме того, она пела в церковном хоре.

Вообще музыка занимала в нашем доме весьма важное место. На фисгармонии играли мой дедушка, его младший брат Захарий и папа. Когда много лет спустя мы купили пианино для моей дочери, папа подошёл к нему и тут же стал играть, поскольку клавиатура пианино и фисгармонии устроена одинаково. Кроме того, папа играл на разных народных инструментах: мандолине, балалайке, гитаре. На мандолине – особенно часто и виртуозно. Его младшая сестра Нина Андреевна тоже играла на мандолине и гитаре, а их младший брат Николай – на гитаре. Когда собиралась компания – пели все вместе, иногда гости присоединялись также и к игре на музыкальных инструментах.

Мне папа купил небольшую гитару и учил на ней играть, а брата Вену учил играть на балалайке. Потом, уже в Иркутске, у нас появился патефон, и папа постоянно покупал пластинки с классической музыкой. Среди прочей классики был, например, огромный альбом пластинок на 78 оборотов с записью всей оперы Чайковского «Евгений Онегин».

Папа и мама 

Мой папа, Андрей Андреевич Тихомиров, был пятым из семерых детей. Он родился 30 октября 1898 года.  Учился в Реальном училище в Томске, а когда открылось такое же училище в Иркутске, его перевели туда. После его окончания папа собирался поступать в Томский технологический институт, но в феврале 1917 года произошла одна революция, в октябре другая, и планы пришлось поменять.

Андрей Андреевич Тихомиров, 1917

Какое-то время он поработал в Быково учителем, но при новой власти в школе стали вводить новые порядки, которые папе не нравились. Он считал, что виновата в этом Крупская, которая занимала в то время должность председателя Главполитпросвета при Народном комиссариате просвещения.  Из школы он ушёл, но не знаю, куда. На моей памяти он уже работал в Геологоразведке – вначале лаборантом-коллектором, потом прорабом.

Ксению Быкову он знал давно – она училась в одном классе с его сестрой Ниной. Ксюша была из семьи очень крепкого крестьянина Иннокентия Васильевича Быкова. Она была на три с половиной года младше его и тоже пятая  из восьмерых детей. Красивая, добрая, работящая, с ровным характером, она обладала к тому же природным умом и врождённой интеллигентностью, и хотя закончила всего лишь церковно-приходскую школу, интересы имела самые разнообразные.

Ксения Иннокентьевна Тихомирова, в девичестве Быкова

Ксения Иннокентьевна Тихомирова

Когда она собралась замуж за папу, отец её отговаривал. Он предупреждал, что брак этот неравный и в семье своего мужа она навсегда останется на положении работницы. Но Андрей Андреевич был человеком с огромными знаниями, казалось, что он знает всё на свете: история, литература, физика, космос, искусство… Его всё интересовало, он всё изучал, обо всём думал и рассуждал. Ни с кем ей не было так интересно, как с ним; никто ей был не нужен кроме него. После свадьбы она поселилась в доме Тихомировых на хуторе.

Андрей Андреевич и Ксения Иннокентьевна Тихомировы

Работать приходилось и в самом деле много. Но ведь и в доме своего отца она привыкла работать наравне с мужчинами, как и её сёстры. Отношения с новыми родственниками сложились самые наилучшие. Свекровь её сразу приняла и полюбила, а впоследствии  всегда хотела жить только с ней.

Мама со своей свекровью Анисией Дмитриевной Тихомировой

Вскоре пошли дети: 1 апреля 1924 года появилась я, 23 февраля 1927 года Вениамин, а 23 февраля 1933 года – двойняшки Иннокентий (Кена) и Андрей.

Близнецы Кена и Андрейка, 1933

Оба названы именами своих дедов. Кстати, Вениамину тоже не случайно дали это имя – так звали погибшего во время Первой мировой войны брата моего папы. Мне же по церковному календарю должны были дать имя Дарья, но мама сказала, что хочет назвать меня Лидией. Никто не возражал, так и назвали. Иннокентий походил на мамину родню, больше всего на её племянника Константина Артемьевича Быкова. А Андрейка походил на дедушку Андрея Николаевича Тихомирова. Этот малыш постоянно требовал соску, и его стали звать Дудочкой.

Мама с близнецами, 1933

Вскоре после рождения близнецов наша семья переехала в Иркутск, и начался новый этап нашей жизни. Когда им было полтора года, оба заболели дизентерией. Кена справился с болезнью, а Дудочка умер. Это был жестокий удар для родителей. Папу этот удар сломил. До того времени он никогда не пил спиртного, а тут выпил целую бутылку водки и совсем не опьянел, но стало легче. С этой бутылки появилась потребность снимать стрессы таким эффективным способом. Увы, это привело к привыканию, со всеми вытекающими последствиями.

Папа с Кеной, 1933

Мама с Кеной, 1935

Но это было потом. А пока вернёмся в Быково.

Папины сёстры

Старшие дети бабушки и дедушки после окончания учёбы разъехались кто куда. Семён Андреевич, окончив Томский университет, поселился в Семипалатинске и в Быково больше не приезжал. Я никогда его не видела.

Елена Андреевна после окончания Томской женской гимназии жила в Иркутске. Она преподавала в вечерней школе для взрослых. Иногда приезжала к родителям, но нечасто и ненадолго.

А вот Ирина Андреевна подолгу жила у них всей семьёй, поскольку жизнь её сложилась не очень удачно. Семнадцати или восемнадцати лет она окончила в Иркутске женское училище духовного ведомства и получила право преподавать. На этом фото 1913 года она уже молодая учительница и невеста, ожидающая своего жениха.

Ирина Андреевна Тихомирова. 21 октября 1913, Иркутск

Смолоду она влюбилась в офицера Николая Александровича Вемберга и много лет ждала его, пока он вернётся из армии. Потом началась Первая мировая война, в который он участвовал  – она снова ждала его возвращения. Наконец он вернулся, и они поженились. Уже в 1918 году появилась их первая дочка Зоя, через три года сын Иннокентий, а в 1926 году ещё одна дочь – Лида.

Вначале супруги преподавали в деревенской школе в селе Горохово. Потом Николай Александрович стал работать бухгалтером, но не в Горохово, а где-то далеко, в разных местах. Почему он всё время менял место работы? Прежде всего, потому что в Быково негде было работать, но другая причина крылась в его биографии – он имел несчастье быть отставным офицером царской армии, а это клеймо на всю жизнь. Таким клеймом для их сына Кеши стала его немецкая фамилия Вемберг. Во время Второй мировой войны он воевал против фашистов наравне со всеми, пока не погиб. Но кроме обычных тягот войны терпел ещё издевательства от собственных товарищей. Для них он был немец, а значит – «фашист».

Не знаю, был ли Николай Александрович пьяницей раньше, но на моей памяти он всё время пил. Напившись, он был ужасен; к тому же пропивал всё, что зарабатывал. А тётя Ириша работала в школе в две смены, чтобы прокормить детей и мужа, когда он приезжал домой. Спасением было то, что все летние месяцы она вместе с детьми могла проводить у родителей.

Вот фото, сделанное летом 1927 года.

Приехали Панины, Вемберги и Тихомировы. Лето 1927

К дедушке с бабушкой приехали родственники  из разных мест. Сидит в центре младший брат дедушки Захарий Николаевич со своей женой Марией Егоровной. Они приехали из Горохово. По краям сидят бабушка и дедушка – дедушка, как всегда, с маленьким Веной на руках. Между ними рассыпаны дети: в центре я, по краям – Кеша и Зоя Вемберги. Сама тётя Ириша стоит с годовалой Лидой на руках, рядом  с ней их нянька. Впятером они приехали на всё лето из Горохово. По другую сторону от неё стоит её старшая сестра Елена Андреевна Панина с мужем. Их единственная дочка Вера пока ещё не родилась.

А эта фотография сделана двумя годами раньше.

Приехали дочери и внуки, октябрь 1925

На ней кроме бабушки с дедушкой, мамы (со мной на руках) и папы, запечатлены тётя Ириша и двое её детей – Зоя и Кеша. Её младшая дочка Лида ещё не родилась, она появится только через год. Справа стоит совсем молоденькая, ещё незамужняя тётя Нина (Анисия) – моя крёстная мать.

Она тоже учительница. В 1919 году крёстная окончила Иркутское женское училище духовного ведомства и получила звание домашней учительницы. Но никаких домашних учительниц в 19 году уже не требовалось, и все выпускницы преподавали в начальных школах. Тётя Нина работала в какой-то из соседних деревень. Вот как выглядит аттестат духовного ведомства.

Аттестат Анисии Андреевны Тихомировой, 1919

С 1936 года таким учительницам, прошедшим испытательный стаж, Народный комиссариат просвещения РСФСР стал выдавать соответствующий аттестат, подтверждающий их право преподавать в советской школе. Тётя Нина получила его в 1939 году, имея 20 лет преподавательского стажа. К тому времени у неё уже была другая фамилия.

Аттестат Анисии Андреевны Мельник, 1939

Работая в какой-то соседней деревне, тётя Нина часто приезжала к нам в Быково. С моей мамой они были одного возраста (1902 года рождения) и всю жизнь были связаны узами дружбы. Когда оказывались далеко друг от друга –  переписывались.

Н.А.Мельник и К.И.Тихомирова, 1930

Я любила приезды крёстной и называла её кока – вначале потому что не могла выговорить слово «крёстная», а потом по привычке. Она всегда уделяла мне особое внимание. Она обязательно привозила мне какой-то гостинец. В то время ничего невозможно было купить, и какая-нибудь совсем простая конфетка казалась невиданным лакомством. Игрушек и вовсе не было, но тётя Нина умела делать их из разных подручных материалов и всегда одаривала меня этими самодельными игрушками. Однажды она привезла мне резиновую куколку, и с этой куколкой я  никогда не расставалась. Вот и на фотографии она в моей руке. Тётя Нина что-то читала мне, рассказывала и показывала – словом, была настоящей крёстной матерью, и я была к ней очень привязана.

Крёстная приехала, 1926

Примерно в 1928 году она вышла замуж за агронома Лонгина Маркияновича Мельника и уехала с ним в Баяндай, где он тогда работал. Это было большое село в Усть-Ордынском бурятском округе Иркутской области, очень старое, основанное ещё в 17 веке, в 130 км. на северо-восток от Иркутска.  Вскоре у них родился сын Юрочка, который умер от какой-то болезни, не прожив и года. Тётя Нина так тяжело пережила его смерть, что её здоровье сильно расстроилось.  2 августа 1931 года у них родилась дочка Ариадна (Аря).

Лонгин Маркиянович Мельник с дочкой Ариадной, 1932

К концу зимы стало ясно, что без настоящего лечения тётя Нина просто пропадёт. Моя мама уговорила её поехать на курорт, пообещав приехать в Баяндай, чтобы на это время взять на себя хозяйственные заботы и маленькую Арю. В конце зимы или ранней весной (ещё был снег) по дороге на курорт крёстная приехала к нам вместе с Арей, чтобы  показать бабушке внучку, а сама поехала лечиться.  Сохранилась фотография бабушки с тремя внуками, которая могла быть сделана только тогда. Дедушки уже не было.

Бабушка Анисия с внуками Лидой, Веной и Арей, 1932

Взяв меня и Арю, мама поехала в Баяндай.  Ехали на лошадях, кажется, это была тройка. Меня мама взяла в качестве помощницы, хотя мне тогда не было ещё и восьми лет. Когда она ходила доить корову или кормить скот, я водилась с Арей. Там мы пробыли примерно три недели, и я помню, каким долгим мне показался этот срок, как сильно я скучала по дому и по бабушке. К счастью, лечение тёте Нине помогло, она вернулась поздоровевшей и окрепшей, а мы отправились домой. Впоследствии мы с Арей стали близкими друзьями, а родившийся у тёти Нины в 1933 году сын Евгений стал другом моего младшего брата Иннокентия. Они были одногодки, их одновременно призвали в армию из разных регионов, но по воле случая они оказались в одной и той же воинской части и пять лет службы на Курильских островах провели вместе.

Из фотоальбома

В нашем семейном альбоме скопилось так много фотографий, потому что папа серьёзно увлекался фотоискусством. Фотоаппараты тогда были огромные. Их устанавливали на штатив, а внутрь вставляли фото-пластины. При этом папа вместе с фотоаппаратом накрывался чёрной тканью и священнодействовал под ней, что-то настраивая. Дома у него была целая химическая лаборатория. Все реактивы он взвешивал на специальных маленьких весах. А однажды он принёс домой стереоскоп и стал делать для него двойные снимки. Когда на эти два снимка смотрели через стереоскоп, изображение становилось объёмным. Это было захватывающее зрелище! Некоторые из этих двойных снимков, наклеенные на картон, сохранились до сих пор, но стереоскоп уже давно где-то потерян.

К счастью, сохранилось много обычных фотографий. Вот фото, на котором рукой папы написано: «Пасха 1927 года». Пасха в 1927 году была 24 апреля. Это значит, что Вене на этом фото два месяца, мне только что исполнилось три года, маме 25 лет, а папе 28 с половиной.

Пасха 1927 года. Андрей Андреевич и Ксения Иннокентьевна Тихомировы с Лидой и Веной

Вот ещё три снимка, сделанные осенью  того же года.

Ксения Иннокентьевна с Лидой, Веной и няней, октябрь 1927

Лида с Веной, осень 1927

Андрей Николаевич Тихомиров с братом Захарием Николаевичем и внуками Веной и Лидой, 27 октября 1927

А на следующем фото папа написал: «Друзья, март 1930 года». Это снова мы с Веной и нашей собакой по имени Пёсик. Вене три года, а мне вот-вот исполнится шесть.

Друзья, март 1930

На всех этих снимках видно, как скудно мы жили в то время, как непросто было с одеждой. Мама всё шила сама – и себе, и нам, – чаще всего перешивала из старого. Но в доме у нас всегда был мир, никогда не было никаких ссор или ругани. Детей никогда не наказывали, просто спокойно объясняли, что чего-то делать нельзя, и мы с Веной всегда чувствовали, что нас любят. А это – самое главное.

Следующая часть:

Из истории семьи Быковых. Мамины корни