Глава 2

Возникновение новых системных свойств

1. Недостаточность словарного запаса

Когда мы пытаемся описать великий процесс становления жизни, оценив при этом по достоинству его природу, нам неизменно препятствует то обстоятельство, что словарный запас культурных языков сложился в то время, когда единственным известным видом развития был онтогенез, т. е. индивидуальное становление живого существа. В самом деле, такие слова, как Entwicklung [Развитие (нем.). Подобно русскому слову и приводимым дальше словам, означает развертывание чего-то свернутого (от wickeln — мотать, навивать, обертывать)], Development [Развитие (англ.)], Evolution [Развитие, эволюция (от лат. evolutio — развертывание (свитка))] и т. п., этимологически означают развертывание чего-то уже существовавшего в неразвитом или свернутом состоянии - как цветок в бутоне или цыпленок в яйце. Подобные онтогенетические процессы описываются этими словами вполне удовлетворительно. Но они, к несчастью, полностью отказываются служить, когда мы пытаемся воздать должное сущности творческого процесса, состоящего в том, что все время возникает нечто совершенно новое, чего прежде попросту не было. Даже прекрасное немецкое слово Schöpfung (творение) [Schöpfung от schöpfen – черпать; Schöpfung означает сотворение мира и все мироздание, но Schöpfwerk – водокачка] этимологически означает, что нечто уже существующее черпается из некоторого также существующего резервуара. Некоторые философы-эволюционисты, осознав недостаточность всех этих слов, ухватились за еще худшее слово "эмергенция"*, вызывающее по логике языка представление о чем-то заранее сформировавшемся и внезапно вынырнувшем, как выныривает для вдоха кит на поверхность моря, которое только что при буквально поверхностном взгляде казалось пустым.

2. Фульгурация

Средневековые философы-теисты и мистики ввели для акта сотворения нового выражение "Fulguratio", что означает вспышку молнии. Несомненно, они хотели этим выразить непосредственное воздействие свыше, исходящее от Бога. По этимологической случайности – а может быть, вследствие неожиданных более глубоких связей – этот термин описывает процесс вступления-в-существование чего-то прежде не бывшего гораздо лучше, чем слова, приведенные выше. Для естествоиспытателя Зевсов Перун – такая же электрическая искра, как и всякая другая, и когда мы видим искру, сверкнувшую в неожиданном месте системы, то первое, что нам приходит на ум – короткое замыкание, то есть вновь возникшая связь.

Когда, например, совместно включаются две независимые системы, как в случае изображенной на рис. 1 простой электрической модели, заимствованной из книги Бернгарда Гассенштейна, при этом внезапно возникают совершенно новые системные свойства, ранее не существовавшие даже в зачаточном виде. Это и есть глубокое содержание мистически звучащего, но вполне справедливого принципа гештальтпсихологии: "Целое больше своих частей".

Рис.1. Три электрические цепи, в том числе колебательный контур (c), иллюстрирующие понятие «системное свойство». Полюсы батареи с электродвижущей силой Eo и напряжением на клеммах Uо соединены проводником. Полное омическое сопротивление цепи обозначается R. В случае (a) в цепь включен конденсатор емкости С, в случае (b) – катушка индуктивности L, в случае (c) — и конденсатор, и катушка. Напряжение U может быть измерено на двух клеммах. Графики справа показывают изменение напряжения после включения тока в нулевой момент времени. В случае (a) конденсатор постепенно заряжается через сопротивление, пока не достигнет напряжения Uo . В случае (b) сила тока — вначале сдерживаемая самоиндукцией — возрастает, пока не достигнет величины, заданной законом Ома; при этом напряжение U теоретически обращается в нуль, поскольку полное сопротивление цепи есть R. В случае (с) возникают затухающие колебания. Видно, что действие системы (c) не является результатом простого сложения процессов (a) и (b), хотя и можно представить себе, что (c) получается в результате соединения (a) и (b).

Схема действует, например, при следующих значениях величин:

C = 0,7 x 10 ^–9 F ; L = 2 x 10 ^–3 Hy ; R = 10 ³ Ω; λ≈ 10 ^–6 .

Последнее значение определяет также общую для всех трех кривых ось времени. (Расчет выполнил Э. У. фон Вейцзеккер.)

Особый случай возникновения новых системных свойств (с рядом примеров этого мы еще встретимся) состоит в том, что в последовательности подсистем, соединенных друг с другом в линейную цепь, где каждая подсистема причинно воздействует на следующую, так что первая может быть только причиной действия, а последняя функционирует только как действие, возникает новая причинная связь, с помощью которой последняя система приобретает влияние на первую; вследствие этого цепь замыкается, превращаясь в круг. С примерами таких замкнутых цепей – цепей с положительной обратной связью – мы уже познакомились, говоря о получении энергии и информации. Не менее важное значение имеют круговые процессы с отрицательной обратной связью; но поскольку они принадлежат уже к механизмам получения информации, я займусь ими подробнее в соответствующем разделе, а пока достаточно сказать, что когда в круг причинных связей встроен в некотором месте "знак минус" и тем самым действие процесса ослабевает в этом месте цепи тем больше, чем сильнее действие в предыдущем звене, возникает эффект регулирования. Например, чем выше уровень жидкости в резервуаре карбюратора или в туалетном бачке, тем выше поднимается поплавок, блокируя тем самым дальнейший приток жидкости. Как следствие этого процесса, поддерживается постоянный уровень жидкости.

Кибернетика и теория систем, объяснив внезапное возникновение новых системных свойств и новых функций, устранили позорную иллюзию, будто в таких случаях происходят чудеса. В том, что линейная последовательность причин замыкается в круг и тем самым возникает система, отличающаяся своими функциональными свойствами от всех прежних уже не только количественно, но принципиально, нет абсолютно ничего сверхъестественного. "Fulguratio" этого рода, являющаяся в истории эволюции уникальным событием, может стать в самом подлинном смысле слова началом новой эры.

3. Возникновение единства из многообразия

Многие мыслители – как философы, так и естествоиспытатели – поняли, что продвижение в органическом становлении почти всегда достигается благодаря тому, что некоторое число различных систем, функционировавших ранее независимо друг от друга, интегрируется в целостность высшего порядка, причем в ходе интеграции в них происходят изменения, делающие их более приспособленными к взаимодействию во вновь возникающей «вышестоящей» целостной системе. Как известно, Гёте определил развитие как дифференциацию и субординацию частей. Людвиг фон Берталанфи с большой точностью описал этот процесс в своей теоретической биологии и привел ряд примеров. У. Г. Торп весьма убедительно показал в книге "Наука, человек и нравственность" (Science, Man and Morals), что возникновение некоторого целого из многообразия различных частей, которые становятся при этом еще менее похожими друг на друга, есть важнейший творческий принцип эволюции: "Unity out of diversity" [Единство из многообразия" (англ.)]. Наконец, Тейяр де Шарден облек это в самую краткую и самую прекрасную поэтическую форму: "Créer, c'est unir" ["Творить — значит соединять" (фр.)]. Этот принцип действовал, по-видимому, уже при самом возникновении жизни.

Творческое соединение многообразного в единое функциональное целое само по себе означает усложнение живой системы. Но в ходе дальнейшей эволюции новая система часто упрощается посредством "специализации" соединившихся в нее подсистем; именно, каждая из них ограничивается той функцией, которая приходится на ее долю при новом разделении труда, тогда как другие функции, которые ей также приходилось выполнять, когда она была независима, переходят к другим членам целостной системы. Даже клетки ганглиев нашего мозга, сообщество которых осуществляет высшие духовные функции, каждая в отдельности далеко уступают амебе или туфельке, причем не только в отношении отдельной функции клетки, но также и в отношении существенной информации, лежащей в основе этой функции. Амеба или парамеция располагает целым рядом разумных ответов на внешние стимулы и "знает" много важного об окружающем мире. Но клетка ганглия "знает" только, когда она должна «выстрелить», и даже этот выстрел она не может сделать ни сильнее, ни слабее: он должен быть лишь произведен или не произведен – по принципу "все или ничего". Это "поглупение" члена, встроенного в высшее целое, имеет, разумеется, свой смысл: оно необходимо для функции целого, поскольку обеспечивает однозначность передаваемых сообщений. "Депеша", переданная клеткой, не должна быть слабее или сильнее в зависимости от ее случайного, сиюминутного состояния – так же, как дисциплинированный солдат не должен выполнять приказ с большей или меньшей энергией по своему усмотрению.

Такое упрощение первоначально независимых подсистем в ходе их интеграции в высшее целое представляет собой явление, наблюдаемое на всех ступенях эволюции. На уровне психосоциального развития человека и его культуры оно ставит перед нами трудные проблемы. Неизбежное развитие обусловленного культурой разделения труда неудержимо ведет к росту специализации во всех человеческих занятиях, и особенно плохо это сказывается на состоянии науки. Вследствие этого процесса специалист, как прекрасно выражено в старой остроте, знает все больше и больше о все меньшем и меньшем и в конце концов знает все ни о чем. Существует серьезная опасность, что специалист, чьи знания из-за конкуренции со стороны коллег становятся все более детальными и все более специальными, будет все меньше и меньше ориентироваться в других отраслях знания, пока наконец не утратит всякое суждение о значении и роли своей области в более широкой системе координат – системе сверхличного общего знания, составляющего достояние человеческой культуры. К проблеме специалиста* мне придется вернуться в следующем томе.

Другой вид упрощения более высокоорганизованной системы – то, что в человеческой общественной жизни называют «улучшением организации». Первые опытные образцы сконструированной человеком машины всегда устроены сложнее, чем окончательный вариант, и то же самое часто происходит с живыми системами. Взаимодействия – в частности, обмен информацией между подсистемами – упрощаются или направляются по более прямым путям; устраняются – как говорят биологи, "рудиментируются" – ненужные исторические пережитки. Особенно типично упрощение посредством "улучшения организации" для сверхличных сообществ людей, объединенных общей культурой.

4. Одностороннее отношение между уровнями интеграции

Описанный способ интегрирования уже существующих подсистем в некоторое функциональное целое имеет следствием весьма своеобразное, в известном смысле одностороннее отношение, существующее как внутри организма между его целостной системой и подсистемами, так и между высшими организмами и их уже вымершими более примитивными предками. В принципе так же относится все живое к неорганической материи, из которой оно состоит. Это отношение можно выразить онтологически* словами: целое есть его части и продолжает ими оставаться, даже если в процессе эволюции оно обогащается сверх того рядом новых системных свойств, создаваемых последовательными "фульгурациями". Сами подсистемы не приобретают при этом новых и высших системных свойств; более того, в процессе упрощения они могут, как уже говорилось, потерять некоторые из них. Но никакие закономерности, которым подчиняются подсистемы, их принадлежностью целому не нарушаются – и прежде всего закономерности, управляющие неорганической материей, из которой построено все живое.

Таким образом – и в этом состоит интересующий нас односторонний характер отношения, – целостная система обладает всеми свойствами своих элементов и прежде всего разделяет все их слабости, поскольку никакая цепь, разумеется, не может быть прочнее ее слабейшего звена. Но ни одна из множества подсистем не обладает свойствами целого. Подобным же образом более высоко развившийся организм обладает большею частью свойств своих предков, но никакое сколь угодно точное знание свойств того или иного живого существа не позволяет предсказать свойства его потомков, которые разовьются еще выше. Это вовсе не означает, что высокоразвитые системы не поддаются анализу и естественному объяснению. Но исследователь в своих аналитических устремлениях никогда не должен забывать, что свойства и закономерности всей системы в целом, а также любой из ее подсистем, всегда следует объяснять, исходя из свойств и закономерностей тех подсистем, которые находятся на ближайшем низшем уровне интеграции. А это возможно лишь при условии, что известна структура, соединяющая подсистемы этого уровня в высшее единство. При полном знании такой структуры можно в принципе объяснить естественным путем, т. е. без привлечения сверхъестественных факторов, любую, даже самую высокоорганизованную живую систему со всеми ее функциями.

5. Не поддающийся рационализации остаток

Впрочем, это утверждение о принципиальной объяснимости живого существа справедливо лишь тогда, когда мы принимаем нынешние структуры его тела как нечто данное – иначе говоря, поступаем таким образом, как если бы нас не интересовало его историческое становление. Но как только мы задаем себе вопрос, почему некоторый организм имеет именно такую, а не иную структуру, мы вынуждены искать важнейшие ответы в предыстории вида. Если мы спрашиваем, почем уши у нас находятся как раз на этих местах – по обе стороны головы, – то этот вопрос получает законный каузальный ответ: потому что мы происходим от предков, дышавших в воде и имевших в этих местах жаберные щели, так называемые брызгальца, сохранившиеся при переходе к сухопутному образу жизни в качестве каналов, проводящих воздух, и в результате изменения функции используемые для слуха.

Число чисто исторических причин, которые необходимо было бы знать, чтобы объяснить до конца, почему некоторый организм устроен "так, а не иначе", если не бесконечно, то, во всяком случае, настолько велико, что человек в принципе не мог бы проследить все последовательности причинных связей, даже если бы они имели конец. Таким образом, всегда остается, как говорит Макс Гартман, иррациональный, или не поддающийся рационализации, остаток. То обстоятельство, что эволюция произвела в Старом Свете дубы и человека, а в Австралии – эвкалипты и кенгуру, обусловлено именно этими уже не поддающимися исследованию причинами, которые мы обычно обозначаем пессимистическим термином "случай".

Хотя, – и это необходимо постоянно подчеркивать, – мы, естествоиспытатели, не верим в чудеса, т. е. в нарушения всеобщих законов природы, мы вполне отдаем себе отчет в том, что нам никогда не удастся до конца объяснить возникновение высших живых существ из их менее высокоорганизованных предков. Более высокоразвитое живое существо не "сводимо" к своим более простым предкам – на этом особенно настаивает Майкл Полани, – и еще менее живая система может быть "сведена" к неорганической материи и происходящим в ней процессам. То же самое относится к сделанным человеком машинам, и поэтому на их примере хорошо видно, что такое «несводимость», о которой здесь идет речь. Если имеется в виду современное физическое устройство машин, то они поддаются анализу «без остатка», вплоть до идеального доказательства правильности анализа: таким доказательством является синтез, т. е. практическое изготовление. Но если имеется в виду их историческое, телеономное* становление как органов Homo sapiens, то при попытке объяснить, почему эти машины устроены "так, а не иначе", мы сталкиваемся с таким же не поддающимся рационализации остатком, как и в случае живых систем.

Полани, надо полагать, далек от постулирования виталистических факторов; но, чтобы полностью исключить такое недоразумение, я предпочитаю говорить, что система, принадлежащая более высокому уровню интеграции, не выводима из системы более низкого уровня, каким бы точным ни было наше знание о ней. Мы точно знаем, что высшие системы возникли из низших, что они построены из них и содержат их до сих пор в качестве составных частей, и знаем также, каковы были предыдущие стадии, из которых возникли высшие организмы. Но каждый акт их «построения» представлял собой "Fulguratio", происшедшее в эволюции единственное в своем роде событие, и это событие каждый раз носило характер случайности или, если угодно, изобретения.

Страница 3 из 8 Все страницы