Избрание меня академиком

В начале лета 1958 года после пятилетнего перерыва произошли выборы в Академию наук, на которых я был избран академиком. Я был настолько уверен в том, что меня на этот раз изберут, что совершенно не волновался. Три основные математические организации Москвы — Стекловский институт, мех-мат МГУ и Московское математическое общество — все выдвинули меня, причём каждая выдвинула только меня одного. Мою кандидатуру энергично поддерживал И. М. Виноградов. Для этого он даже выучил топологическую терминологию. Мои достижения в теории колебаний, в теории управления тогда ещё не воспринимались, как выдающиеся. Их значение выяснилось позже. Я спокойно дожидался выборов. Избрание открывало для меня новые возможности. В первую очередь, я хотел использовать их для покупки дачи в более здоровом климатически посёлке.

Лето 1959 года мы опять провели в Абрамцево. Я обратился к Президенту АН СССР Несмеянову с просьбой продать мне дачу при первой же возможности. Дачу можно было купить в академическом посёлке по разрешению Президиума АН члену Академии наук либо у наследников, желающих продать её, либо у Академии наук, так как часть дач оставалась собственностью Академии. В начале 1959 года умер академик Г.М.Кржижановский, у которого была дача. Он завещал своё имущество, в частности дачу, своей домашней работнице, которая ухаживала за ним в последние годы его жизни. Эта женщина и продала мне свою дачу.

Зимой 1959–1960 годов без нашего надзора дача была очень грубо отремонтирована ремонтно-строительным управлением Академии. Изнутри она была полностью окрашена масляной краской — потолки, стены, полы. Летом 1960 года мы поселились в ней. Внутри сильно пахло масляной краской. Эта масляная краска портила нам жизнь в течение многих лет. Сперва она пахла, а потом начала осыпаться и превращаться в пыль. Только в самое последнее время мы спаслись от этой краски: обили стены и потолки фанерой и другими материалами, а пол сделали заново. Счистить краску было невозможно: на полу она составляла такой толстый слой, что к ней прилипала мебель и утопала в ней своими ножками. Теперь дача приведена в нормальное состояние, и мы очень любим с женой пользоваться ею. Совершенно очевидно, что для нашего здоровья это очень важно.

В посёлке есть теплоцентраль, так что зимой дача отапливается совершенно независимо от нас и мы в любой момент можем туда приехать. Есть городской телефон, так что можно много дел сделать и не выезжая в Москву. Над участком мы с Александрой Игнатьевной тоже много потрудились. Посёлок построен был в густом еловом лесу. И наш участок был покрыт огромными ёлками, что делало дачу сырой и холодной летом. Мы добились от лесничества разрешения спилить значительную часть ёлок. Теперь на участке остались березы, дубы, липы, рябины и другие деревья.

Второе важнейшее событие в моей жизни, происшедшее в начале лета 1958 года, во время моего пребывания в Абрамцево, было знакомство с моей теперешней женой — Александрой Игнатьевной.

Александра Игнатьевна Понтрягина

Случилось так, что в начале лета 1958 года Александра Игнатьевна находилась временно в Абрамцево в качестве поселкового врача. Она использовала свой отпуск для приработка. Основным местом её работы был Институт Склифосовского, где она проработала довольно долго и получила большой опыт квалифицированного врача. Она серьёзно относилась к обязанностям поселкового врача. Очень хорошо помню её первый визит к нам. Тогда я серьёзно нуждался в медицинской помощи, как по состоянию лёгких, так и по другим соображениям. В частности, у меня держалось высокое давление. В связи с этим я часто посещал медпункт для измерения давления и для встреч с Александрой Игнатьевной, которая мне нравилась.

Очень интересной была встреча Александры Игнатьевны с Делоне, который тоже арендовал в Абрамцево академическую дачу. Когда она пришла к нему, он прямо спросил ее: «Вы замужем?» Не успела она ответить на столь неожиданный вопрос, он тут же сказал: «А у нас есть математик, которому очень нужна жена. И мы скоро выберем его академиком». Он назвал моё имя. Теперь я в шутку говорю, что Делоне сосватал нас и тем оказал мне огромную услугу.

Даёт повод для шуток также первая встреча Александры Игнатьевны с академиком И. Г. Петровским, который имел в Абрамцево дачу. При первом же визите он наградил Александру Игнатьевну великолепным букетом своих цветов, которые собрал сам в своём цветнике. В дальнейшем жена Петровского, строгая дама, не допускала этого. Но первый букет он вручил ей сам. А так как Александра Игнатьевна имела слишком много цветов, то, идя по пути, отнесла этот букет цветов нам, а несколько позже Петровский обнаружил его у меня. Я говорю теперь в шутку, что с этого началась порча наших отношений с Петровским: я отбил у него очень милую молодую женщину, нашу врачиху.

Наши отношения с Александрой Игнатьевной, вначале чисто деловые, медицинские, быстро приобрели личный характер. Но это не был роман, и вначале наши отношения не были даже флиртом. В течение длительного времени отношения наши были чисто дружескими, человеческими. Мы вызывали друг у друга большой интерес и симпатию как люди. Нам никогда не было скучно при встречах. И теперь, скажу наперед, прожив вместе около тридцати лет, нам не бывает скучно друг с другом. Я всегда спешу домой, чтобы поскорее встретиться с моей женой.

В тот период, когда Александра Игнатьевна была врачом в Абрамцеве, мы много гуляли с ней по окрестным местам. Она рассказывала мне о себе, о своей работе, а я — о своей. Зимой это знакомство продолжалось, главным образом телефонное. Но были иногда и встречи. Помню, когда она в первый раз пришла ко мне домой, она была совершенно замученной и усталой. Она много работала. Почти не имела свободного времени. Помню один шутливый разговор с ней по телефону. Она спросила меня: «Лев Семёнович, когда вы думаете получить Ленинскую премию?» Конечно, это была шутка. Но я очень серьёзно ответил, что получу её в 1962 году. И это была истина, которая подтвердилась позже. Мой уверенный ответ показался Александре Игнатьевне странным, но в действительности я всё точно планировал. К этому времени должна была выйти наша совместная книжка четырёх авторов.

Наши длительные чисто человеческие отношения предшествовали браку, сыграли очень важную роль в его укреплении. К моменту брака мы уже были связаны между собой глубокой дружбой, огромным взаимным интересом и уважением. Вначале моя мать очень доброжелательно относилась к моей жене. Но затем мы совершили неосторожность, оставив её вдвоем с домработницей, всё с той же Лизой, на некоторое время. И та, пользуясь своим большим влиянием на мать (ей уже минуло восемьдесят лет), настроила её против Александры Игнатьевны.

Думаю, что нашу домработницу Лизу вдохновила судьба домработницы Кржижановского. Она старалась испортить наши отношения и добиться развода. Но это не удалось, так как любовь к Александре Игнатьевне полностью захватила меня и никакими силами уже нельзя было разрушить наш брак. Можно было только портить нам жизнь и здоровье, это и делала с успехом моя мать вместе с Лизой в течение двенадцати лет. Трудность с Лизой заключалась ещё в том, что она ко времени нашего брака жила в нашей квартире уже не в качестве домработницы, а в качестве пенсионерки. Выселить её из нашей квартиры было почти невозможно, хотя она и стояла на очереди в райисполкоме на комнату. В райисполкоме мне объяснили, что она никогда не уйдёт от нас в комнату, которую ей могут предоставить. Зачем ей из хорошей квартиры выезжать в неизвестную комнату? Мне посоветовали обратиться в Академию наук с просьбой предоставить ей комнату из фондов Академии. Я это и сделал. Управляющий делами АН СССР Г. Г. Чахмахчёв помог мне в этом. До сих пор я ему благодарен.

Комната Лизе была предоставлена, но она не очень спешила принимать её, хотя, конечно, желание получить собственную комнату было велико. Но мать очень не хотела, чтобы Лиза от нас уехала. Здесь я проявил чудеса изобретательности и энергии. Я повёз Лизу в жилищное управление АН СССР, и там ей объяснили, что если она не возьмёт комнату сейчас, то потеряет её. Мы убедили её тут же написать заявление, в котором она соглашалась переехать. С этим заявлением я немедленно отправился в наше домоуправление и она тут же была выписана из нашей квартиры. Эту операцию я провёл очень спешно, рискуя опоздать на свой семинар, на который сразу же отправился, не заходя домой. По возвращении домой я был встречен взрывом ярости моей матери. За время моего отсутствия Лиза рассказала обо всём происшедшем, и мать сразу же бросилась в домоуправление, чтобы приостановить выписку. Но ей сказали, что операция уже необратима.

После того как Лиза получила комнату и лишилась юридического права проживать в нашей квартире, решение вопроса о выезде её всё же не было простым. Мать сопротивлялась её выезду. Но, наконец, через несколько месяцев мы организовали «торжественный» выезд. Я нанял грузовик, созвал своих друзей, помочь Лизе погрузить мебель, которую она получила от нас, и мы вывезли её в её комнату. Но и после этого она ходила к нам и натравливала мать на нас с женой. Впрочем, когда Лиза перестала приходить, наше положение мало изменилось. Мать проявляла достаточную активность и самостоятельно. Это продолжалось до самой её смерти в 1971 году. Мать умерла в возрасте 92,5 лет.

Наша совместная жизнь с Александрой Игнатьевной вначале не была омрачена скандалами с моей матерью. Но, конечно, характер отношений сильно изменился, и нам нужно было узнать друг друга до некоторой степени заново. Оба мы имели в прошлом первый неудачный брак и потому понимали, что необходимо проявлять большую терпимость и внимание друг к другу. Отношения наши были очень хорошими, но некоторая принуждённость в них всё же была в начале брака. Она усугублялась тем, что мы постоянно находились в семье, где присутствовали недоброжелательные к нам лица. Только когда мы уехали летом 1961 года вместе в Кисловодск и остались по-настоящему вдвоём, мы почувствовали полную непринуждённость в отношениях и полное счастье. Мы много гуляли, читали и наслаждались бездельем и природой.

Жизнь в Кисловодске нам так понравилась, что при первой же возможности мы поехали туда снова. Это произошло в начале 1961 года. Из Москвы мы выехали 7 января. Я хорошо запомнил эту дату, потому что в этот день как раз произошло несчастье с Ландау и по дороге водитель, который вёз нас на вокзал, рассказал нам о случившемся.

На этот раз жизнь в Кисловодске не была такой удачной, как в первый. В самом начале заболел я. У меня поднялась температура и нам казалось, что возвращается моё старое лёгочное заболевание. Это было очень страшно. Однако скоро выяснилось, что это не лёгкие, а инфекционный грипп, который тогда свирепствовал. Я довольно быстро выздоровел. Мы стали вместе много гулять. Тяжело переживая домашние неурядицы, мою болезнь, Александра Игнатьевна уже к концу нашего пребывания в Кисловодске, почувствовала себя плохо. Это было начало болезни, приведшей к порче сердца и сосудов на много лет.

После возвращения в Москву почти сразу она была положена в нашу академическую больницу, но больших результатов это не дало. Летом 1962 года у неё удалили гланды, что привело временно к улучшению, так что мы смогли осенью поехать на конгресс в Стокгольм. Но с тех пор её болезнь уже не оставляла нас в покое в течение восемнадцати лет.

В 70-е годы, когда я, став членом Исполкома Международного союза математиков, должен был каждый год в точно определённое время ехать за границу, поездки эти стали тяжелы для Александры Игнатьевны. Случалось иногда, что намеченная накануне поездка утром оказывалась невозможной для неё. Она оставалась лежать в постели, в то время как я отправлялся за границу с другими людьми.

После смерти моей матери в 1971 году Александра Игнатьевна при таких поездках оставалась совершенно одна в квартире в тяжёлом состоянии. А я покидал её с тяжёлым сердцем. Почти каждую весну она болела, около месяца проводила в постели. Только летом 1980 года, когда мы оба перешли на растительную пищу почти полностью, здоровье у нас обоих улучшилось. Александру Игнатьевну оставило её сердечное заболевание, а меня лёгочное. И хотя мы вынуждены отказаться от очень многих вкусных вещей, но всё же благодарим судьбу за то, что она послала нам способ борьбы с болезнями. До этого в течение ряда лет Александра Игнатьевна как врач проводила многочисленные попытки лечения себя и меня, но они не были удачными и не приводили к радикальным результатам. Привлекались также другие врачи и профессора. Теперь результаты кажутся надёжными, но требуют полного изменения образа жизни в смысле питания и большого воздержания в еде.

Одна из более ранних попыток лечения сердечного заболевания заключалась в поездках в Коктебель. Это восточная часть Крыма, степная и довольно сухая. Первый раз мы поехали туда осенью 1965 года, когда кто-то сказал Александре Игнатьевне, что эти поездки могут дать ей облегчение. А потом ездили туда в течение нескольких лет до 1980 года включительно. Летом 1966 года с нами был в Крыму Евгений Фролович Мищенко, с которым мы там усердно занимались задачей убегания в дифференциальных играх, но безуспешно. Радикального улучшения здоровья Александра Игнатьевна от этих поездок всё же не получила.

 



Страница 17 из 28 Все страницы

< Предыдущая Следующая >