Международный конгресс математиков 1978 г. в Хельсинки

На конгрессе в Хельсинки 1978 года я был главой советской делегации. И этим закончилась моя работа в области международных отношений. Этому событию была очень рада моя жена.

Однажды М. В. Келдыш сказал мне, что Президент А. П. Александров уважает меня как учёного, но не одобряет некоторых моих взглядов. Наше расхождение во взглядах с А. П. Александровым заключается, по-видимому, в том, что я не нахожусь в услужении у сионистов, а считаю своим долгом вести борьбу с ними как с опасными расистами.

На заседаниях Президиума АН СССР иногда делаются научные сообщения членами Академии наук. За 30 минут докладчик должен рассказать нечто содержательное о своей работе. Задача эта трудная и почти невыполнимая, так как Президиум состоит из представителей самых разных разделов науки. Нужно сказать что-то содержательное и понятное им всем, что вряд ли возможно. Я считаю эти научные сообщения почти бессмысленными.

Думают, что сделать научное сообщение на заседании Президиума почётно. Когда мне было предложено сделать научное сообщение на заседании Президиума, я попытался от этого уклониться и дважды отказывался под разными предлогами. Но, получив третье приглашение, я счёл своей обязанностью согласиться. Жена также настаивала, чтобы я согласился. Ведь имеет же право начальство знать, за что я получаю своё академическое жалованье. Очень тщательно подготовившись, я сделал, на мой взгляд, удачное научное сообщение на заседании Президиума 23 декабря 1977 года. Оно, как положено, было опубликовано «Вестнике Академии наук», а затем перепечатано в научно-популярном журнале «Природа» — по предложению Б. Н. Делоне, члена редакции этого журнала. Борис Николаевич однажды позвонил мне по телефону и сказал: «Мне почему-то прислали Ваш доклад. Ведь это же прелесть. Не согласитесь ли Вы опубликовать его в журнале "Природа"?» Я согласился. Позже доклад этот был опубликован также в журнале «Успехи математических наук» вслед за моим жизнеописанием * См. «Успехи математических наук», 1978, т. 33, № 6 и с. 261–270 наст. издания. .

В нём я кратко изложил свои взгляды на выбор математической проблематики, а затем изложил результаты по оптимизации и дифференциальным играм. Хотя на заседании Президиума там присутствовал Президент, он поручил ведение заседания вице-президенту П. Н. Федосееву, а сам слушал доклад. Несколько позже Федосеев позвонил мне и поблагодарил за интересный доклад, который, как он мне сказал, очень понравился Президенту. Отсюда можно было сделать вывод, что Президент одобряет мою научную деятельность.

Но вот, некоторое время спустя, на заседании Президиума Президент неожиданно для членов Президиума внёс предложение заменить Понтрягина Лаврентьевым в качестве Советского представителя в Международном союзе математиков. В повестке дня этого вопроса не было. Не было согласовано такое действие и с Национальным комитетом советских математиков, председателем которого был И. М. Виноградов.

Боголюбов только спросил Президента, согласован ли этот вопрос с Келдышем. Тот ответил, что нет, но что можно позвонить. Спросил есть ли возражения? Все промолчали. Президент объявил, что решение принято. Келдыш сообщил мне, что Президент ему так и не позвонил. Хочу здесь сказать, И. М. Виноградов и А. П. Александров много лет упорно враждовали между собою, поскольку их взгляды на многое происходящее у нас и за рубежом были слишком несхожи.

В то время академик-секретарь нашего Отделения Боголюбов был очень зол на Виноградова и на меня за то, что мы на предыдущих выборах провели в академики Фаддеева. И можно было подумать, что Боголюбов приложил к этому делу руку, чтобы сделать гадость Виноградову и мне.

В связи с этим Виноградов сделал официальный письменный запрос Боголюбову. Отвечая на этот запрос во время заседания Бюро Отделения, Боголюбов очень раздражённо сказал следующее: «Мы с Лаврентьевым сидели здесь в Отделении и в это время позвонил Александров и спросил меня, не возражаю ли я, если вместо Понтрягина будет назначен Лаврентьев. Я спросил согласия Лаврентьева, он согласился, и я ответил, что не возражаю».

Лаврентьеву в это время было уже 78 лет и он был сильно нездоров. Так что для работы в Исполкоме Международного союза математиков он вовсе не годился. Мы с Виноградовым в спешке стали искать другого кандидата на место нашего представителя в Исполкоме Международного союза математиков и решили, что подойдёт Прохоров. После некоторых уговоров Прохоров согласился. Мы провели его решением Национального комитета и сообщили о своём решении в Президиум.

В начале лета 1978 года я привёз в Париж на заседание Исполкома это решение Национального комитета, а там уже была телеграмма от главного учёного секретаря АН СССР Скрябина о том, что Президиум рекомендует Лаврентьева. Однако Исполком принял предложение Национального комитета и рекомендовал Прохорова на пост вице-президента Международного союза математиков. На Ассамблее перед конгрессом в Хельсинки Прохоров был избран!

Тогда мы ещё не предвидели, сколько неприятностей он нам причинит. За четыре года своего пребывания на посту вице-президента Международного союза математиков Прохоров только один раз съездил на Исполком, не информировал Национальный комитет даже о том, что было ему известно из писем и тормозил проведение тех дел, которые можно было реализовать простой подписью бумаги. Позже на заседании Национального комитета поведение Прохорова было осуждено и объявлено невыполнением поручения Национального комитета. Насколько понимаю, это поведение Прохорова сильно испортило его репутацию в руководящих кругах Академии.

* * *

Делегация на Ассамблею союза математиков включала следующих лиц: Владимиров, Жижченко, Погорелов, Прохоров, Яблонский. Я с женой и Жижченко должны были выехать за несколько дней до конгресса, чтобы присутствовать на собрании Исполкома. А делегация на конгресс должна была выехать несколькими днями позже, но до начала конгресса. Жена из-за сердечного приступа не смогла выехать со мной и Жижченко, но приехала несколько позже со всеми участниками конгресса, так как очень беспокоилась за меня. Основания для беспокойства у неё были. Это будет видно из всего того, что нам пришлось пережить в связи с конгрессом 1978 года.

Основная работа по подготовке к конгрессу на этот раз легла на меня, а следовательно, и на мою жену. По сведениям Отделения мы располагали примерно двадцатью делегатскими местами и тридцатью туристами. Задача заключалась в том, чтобы заполнить эти места.

В обычной обстановке этим занимаются Отделение математики и Стекловка. В качестве технического помощника Стекловский институт выделил мне Сазонова, который в институте ведал международными отношениями. Живя на даче, я вёл телефонные переговоры с Управлением внешних сношений (УВС) и с различными лицами. При этом мне помогал Сазонов.

Однажды вечером, в июле месяце (конгресс намечен на начало августа), когда подготовка была далеко ещё не закончена, Сазонов позвонил мне и сообщил, что завтра, в субботу, он улетает в Австралию, в собственную командировку, и оставляет вместо себя другое лицо, которое он назвал.

Сазонов и Е. Ф. Мищенко как замдиректора института не предупредили меня о его предстоящем отъезде, так как, по-видимому, боялись, что я могу этому воспрепятствовать. Вновь назначенный Мищенко помощник был не согласован со мной и мне совершенно не известен. Кроме того, у него не было домашнего телефона, так что переговоры с ним были весьма затруднительны.

В ближайший понедельник утром мне позвонили из УВС и с возмущением сказали, как я мог допустить, чтобы Сазонов уехал, а вместо него остался человек, с которым нельзя снестись из-за отсутствия телефона. Я сказал сотруднику УВС, что это сделано было без моего ведома и без моего согласия. Мне пришлось заменить назначенного Мищенко помощника моим ближайшим помощником по институту В. И. Благодатских. Пришлось несколько отложить его отъезд в отпуск. Это была первая неприятность, которую я получил от института в лице Е. Ф. Мищенко.

Из УВС мне сообщили, что не удаётся оформить поездку некоторых наших делегатов, в частности А. В. Погорелова, так как не хватает важных документов, которые должны были быть присланы с места их жительства или работы. Мне пришлось обзванивать различные города Советского Союза, чтобы добиться получения этих бумаг в срок. Об этих документах я звонил не только на работу Погорелова в Харьков, но и к некоторым математикам домой.

Из Харькова позвонили в Стекловку и жаловались, что я в нарушение каких-то правил говорю по телефону о документах, о которых нельзя говорить в открытую. Е. Ф. Мищенко довольно грубо сделал мне по этому поводу замечание, но на него я не обратил внимания.

Документы были всё же добыты. Следующая серьёзная неприятность заключалась в том, что, как мне сообщили из УВС, нам срезали число туристских мест и дали вместо тридцати только десять. Об этом сокращении Отделение должно было знать задолго до начала конгресса, а мне сообщили очень поздно.

Перед своим отъездом в июле в отпуск Жижченко позвонил ко мне, и я спросил его, почему он мне не сказал о сокращении мест. Он сказал, что ему казалось, что это ещё не окончательно. Таким образом, в очень важном вопросе Отделение в лице Жижченко дезинформировало меня.

Я позвонил Кириллину — председателю Комитета по делам науки и техники, и попросил помочь. Хочу сказать, что В.А.Кириллин, находясь на посту председателя ГКНТ, всегда мне помогал, если я обращался к нему. Нам было дано двадцать мест. Но тридцать мест мы всё же не получили. Пришлось сокращать список выезжающих.

Далее. Накануне отъезда на Ассамблею Владимиров и Погорелов узнали в УВС, что документы Яблонского не в порядке и он выехать не может. А у него все денежные документы, в том числе на Владимирова и Погорелова, а сам Яблонский находится на даче. Владимирову и Погорелову пришлось срочно заниматься денежными делами, и они потратили на это целый день. И только к закрытию банка всё успели.

Далее. Яблонский вечером приехал в Москву и позвонил моей жене. Та спросила его, что же он собирается делать как зам. главы делегации? Он спокойно сказал, что поедет опять на дачу, ехать в Хельсинки ему не придётся. Будучи моим заместителем по делегации, он не позаботился вовремя проверить состояние своих документов и вовсе не стремился спешно ехать выполнять свой долг.

Это возмутило мою жену. Она позвонила в ЦК и попросила, чтобы его послали насильно. Всё было срочно сделано, и Яблонскому пришлось срочно выехать. Однако на Ассамблею он не попал. Приехал только на конгресс, но и то уже было хорошо. К тому времени  он  полностью  уже  проникся  безграничным  желанием  любой  ценой  стать академиком. К тому же, приближались выборы в АН СССР. Возникло подозрение, что он действует преднамеренно таким способом, чтобы угодить Боголюбову, который в то время был очень зол на меня и был бы рад, если бы моя деятельность провалилась. Ситуация моей жене показалась чрезвычайно сложной, напряжённой и не случайной, и она выехала ко мне в Хельсинки, будучи сильно больной.

Неожиданным также было поведение А. Б. Жижченко. Перед самым отъездом в Хельсинки он вдруг заявил, что, возможно, он не сможет поехать на конгресс вообще, так как его отец болен. Я сказал ему, если так, то я не поеду тоже. И этого нам не простят! Пришлось ему ехать. Замечу, Жижченко всегда ездил со мной с большой охотой за границу. Итак, мы с ним поехали на Исполком вдвоём и остановились, как обычно, в одном номере гостиницы.

Из-за невероятной эмоциональной и физической перегрузки там ночью со мной произошёл довольно неприятный случай. Я встал, чтобы пойти в туалет, но спросонья заблудился и вышел из номера в коридор. Закрыл дверь и оказался в коридоре, а дверь захлопнулась, так что я уже не мог вернуться обратно. Но это я не сразу понял. Пытаясь сориентироваться, я стал двигаться по коридору. При этом я был в одной ночной рубашке. Когда я понял, что случилось, то, ощупывая стены, наткнулся на какую-то кнопку и нажал её. Услышал звонок. Скоро на этот звонок кто-то пришёл, но я не мог даже назвать свой номер. Забыл его в этот момент. Дежурный по моей фамилии определил номер и помог мне вернуться. Если бы я случайно не наткнулся на кнопку, то попал бы в очень трудное положение...

* * *

У нас с женой возникло ощущение, уже там, в Хельсинки, что всё это скопление трудностей возникло не случайно. Оно было создано преднамеренно, чтобы изолировать меня, поставить в условия, при которых участие советских математиков в конгрессе провалилось бы, и обвинить в этом меня. Но этого не произошло.

В Хельсинки среди участников конгресса распространялась многотиражная рукопись, озаглавленная «Положение в советской математике». Значительная часть информации, содержавшейся в ней, заведомо ошибочна и, может быть, преднамеренно лжива, значительная часть сомнительна и трудно проверяема.

Почему уезжающие из Советского Союза несут такую информацию за границу? На это, как я думаю, есть две причины. Первая — люди, уезжающие из Советского Союза, недовольны чем-то происходящим в нашей стране, кем-то обижены. Это недовольство и обида могут быть вовсе не связаны с их национальностью. Но проще всего списать обиды и недовольство на антисемитизм. Второе — от эмигрантов из Советского Союза ожидают антисоветской информации. Такая информация высоко оплачивается как положением, так и деньгами. На неё есть большой спрос. И вот, чтобы оплатить долларовое гостеприимство Америки, некоторые люди и дают заведомо ложную информацию.

Уже после моего отъезда из Хельсинки там состоялся антисоветский митинг, на котором главным оратором выступал наш бывший гражданин Е. Б. Дынкин. В свои молодые годы, мне привелось познакомиться с большой серией работ Дынкина по теории групп Ли в связи с представлением их на какую-то довольно скромную премию. Работы эти не показались мне достаточно значительными. По моему мнению, Дынкин не является сколько-нибудь значительным математиком с точки зрения советской науки. А в Америке, как мне рассказывали, он пользуется репутацией выдающегося учёного.

Распространив рукопись среди участников конгресса, сионисты, насколько я помню, первый раз публично и открыто выступили против Советского Союза и советских математиков с обвинением в антисемитизме. Раньше такие обвинения не выдвигались. Они обычно были завуалированы, и о них можно было только догадываться. В Ванкувере, в 1974-м году тоже был антисоветский митинг, но прямых обвинений в антисемитизме на нём не выдвигалось. Он был посвящён защите советского гражданина, фамилию которого я забыл, неизвестной мне национальности. О том, что будет рассматриваться вопрос о нём во время конгресса, мы знали за несколько месяцев до самого конгресса, так как получили письмо с Запада с информацией об этом от наших друзей. Любопытно, что в Ванкувере было объявлено, что митинг организуется по просьбе Сахарова, сформулированной в его якобы только что полученном письме. Митинг в Ванкувере тоже был организован сионистами.

В Хельсинки у меня была встреча с Липманом Берсом и довольно длинная беседа всё на те же темы. Придя к нам в номер, Берс прежде всего обнаружил, что мой номер опять лучше того, который имеет он. Это его раздражало. Затем мы перешли к беседе. Берс обвинил нас в том, что среди советских делегатов почти отсутствуют евреи. Он указал, что уже беседовал по этому вопросу с Владимировым и тот обманул его. Именно, Владимиров сказал о ком-то из нашей делегации, что это, видимо, еврей, а теперь вот Берс выяснил, что это вовсе не еврей, а немец.

По-видимому, для выяснения национальности советских граждан мы должны обращаться к американским евреям. На прощание Берс обозвал меня антисемитом, но сказал, что надеется ещё со мной встретиться. Думаю, однако, что этого не произойдет. Поездки за границу надоели мне, а к нам в страну Берс вряд ли приедет.

 



Страница 27 из 28 Все страницы

< Предыдущая Следующая >