Размышления о науке

27 февраля 2001 г.

В последнее время я готовился к лекциям по кибернетике, которые меня просили прочесть для физиков. Это вернуло меня к размышлениям о науке, зародившимся у меня много лет назад. Дело в том, что я присутствовал если не при рождении кибернетики, то при её появлении в России, задержанном примерно на десять лет идеологическим запретом, и испытал при этом сильные впечатления. Это было время, когда некоторые инженеры неосторожно обещали создать думающие машины, когда в самом деле компьютеры вытеснили деятельность целых армий конторских служащих, которые, как предполагалось, занимались умственной работой, а писатели фантасты ударились в безудержные измышления о роботах, вплоть до проблемы, как различить робота от настоящего человека, если роботы будут зачем-то изготовляться в человеческом виде. Всё это прошло, роботов в настоящем смысле нет, и даже слово «кибернетика», кажется, почти исчезло из обихода.

Размышления на эту тему завели меня далеко. Я хочу рассказать тебе об этом, потому что, как мне кажется, люди не отдают себе отчёта, насколько они зависят от науки. Вот я теперь пользуюсь машиной, возникшей в результате соединения достижений электроники и математической логики. Мало кто из применяющих компьютеры понимает, как были открыты электроны и как научились ими управлять. Ещё меньше понимающих беспокойство математиков по поводу так называемых парадоксов теории множеств, побудившее их создать математическую логику. Но всё это началось гораздо раньше. Первым великим учёным был Пифагор, понявший, что «миром управляют числа». По-видимому, это он первый стал доказывать теоремы. Я имею в виду не только теорему о квадратах катетов и гипотенузы, которая  – по крайней мере, в частных случаях, была известна и раньше, но лишь эмпирически. Египтяне знали, что есть прямоугольник со сторонами 3, 4 и 5, и пользовались такими верёвочными треугольниками для построения на местности прямых углов  – ведь геометрия сначала была землемерием. Они заметили, что 3² + 4² = 5² , и было известно, по-видимому, много других таких примеров. Но весьма вероятно, что Пифагор первый дал доказательство этой теоремы, и что это было то самое доказательство, которое приведено у Евклида, с квадратами, построенными на сторонах треугольника. Бесспорно, однако, что именно Пифагор доказал другую теорему. Хотя обычная теорема Пифагора  –  основная теорема геометрии, эта другая теорема имела более удивительные последствия. Дело в том, что в центре внимания его были числа. Поэтому его беспокоила проблема измерения отрезков, как и других греческих геометров  –  а они были первыми учёными. Им было ясно, что при выбранном произвольно масштабном отрезке не все другие отрезки измеряются целыми числами, но они полагали, что всегда можно разбить масштабный отрезок на некоторое число равных частей, которые укладываются в другом отрезке, так что он измеряется дробным числом. Для разных отрезков получались, конечно, дроби с разными долями, но сначала думали, что всегда можно найти такую дробь. Пифагор доказал, что это не всегда возможно: если выбрать в качестве масштабного отрезка сторону квадрата, то его диагональ нельзя выразить никакой дробью стороны. Иначе говоря, сторона и диагональ несоизмеримы. Это была первая «теорема невозможности», то есть первое доказанное ограничение человеческого познания, и это произошло около 500-го года до нашей эры!

Именно эта теорема вынудила Теэтета  –  через сто лет  – построить первую теорию иррациональных чисел. Но не все знают, что именно эти числовые заботы Пифагора произвели, через 150 лет, сильнейшее действие на Платона. Платон воображал, что он нашёл секрет получения наилучшего потомства, выраженный «платоновым числом», секрет, им так и не раскрытый. Но главное, этот красноречивый мудрец  – сам не сделавший никаких открытий  –  вообразил, что математические методы рассуждения можно перенести на любые предметы исследования и принялся рассуждать о благе, справедливости и добродетели столь же уверенно, как о точках, отрезках и сферах. Это был первый пример незаконного расширения нового метода исследования, породивший иллюзию, будто все вопросы можно решить без экспериментов, чисто умозрительным путём. Рассел объяснил, как из этого заблуждения возникла вся философия, а потом христианская теология. Но я уверен, что в это заблуждение впервые впал Пифагор, и называю его пифагорейским безумием. Сам он ничего не писал и хранил свои открытия втайне, основав секту, захватившую власть в нескольких городах Южной Италии. У него были странные взгляды, например, он запрещал есть бобы, боялся белого петуха и не разрешал поднимать с земли упавшие предметы. Вряд ли всё это выдумали его враги: этот человек жил от 580 до 500-го года,  или около этого.

Яснее всего происхождение умозрительной философии выразил Спиноза, написавший «Этику, изложенную геометрическим способом». В этой этике доказывались теоремы, леммы и следствия, как у Евклида. Все философы до сих пор не понимают, что логические рассуждения необходимо сопоставлять с опытом, и что это делается уже и в геометрии  –  только в этом случае опыт достаточно себе представить.

Наука и философия Нового времени начинается с Декарта, воображавшего, что он избавился от всякой схоластики, но верившего и в бога, и в бессмертие души, и «доказывавшего» всё это. Но у Декарта впервые появилась идея рассматривать животных (и человека!) как машины. Именно это стало впоследствии убеждением Павлова, задолго до появления кибернетики. Согласно Декарту, животное управляется мельчайшими, самыми лёгкими частицами крови, а потоки крови, несущие эти «животные души» к органам тела, имеют вполне естественный характер, наподобие обычных движений жидкостей  – на нашем языке, подчиняются законам гидродинамики. Таким образом, для Декарта животное было просто автоматом, несмотря на «чувствительность» животных, которую он признавал. Но для человека это представление надо было корректировать, потому что у человека была бессмертная душа. Декарт занялся вопросом, где находится душа, и нашёл ответ. По его мнению, она находится в так называемой шишковидной железе, расположенной в самом центре мозга, назначение которой и до сих пор загадочно, как и почти все функции мозга. Декарт приписал ей такое значение именно потому, что она занимает такое центральное положение  –  во всяком случае, другие его мотивы не видны. Так вот, Декарт полагал, что у человека «животные души», текущие в крови, поступают в эту железу и потом из нее вытекают, как и у животных (имеющих ту же железу). Но у человека они получают там указания души, куда им дальше двигаться, и эти указания уже не определяются законами механики. Точнее, Декарт знал, что количество движения частицы (произведение массы на скорость) определяется действующими на неё силами – ведь Декарт был учёный! Душа человека не могла нарушить законы механики. Но он придумал компромисс. У животных,  – говорил он,  – нет души, и механика соблюдается в точности. Но у человека душа отдаёт распоряжения «животным душам» крови изменить направление движения, хотя величина скорости и не меняется. Это нарушение законов механики достаточно для изменения поведения духовной силой человека и спасает догму о свободе воли, а заодно и объясняет, что человек, в отличие от животных, всё-таки не автомат.

Через сто лет Ламетри, смеющийся философ и врач, уже не делает различия между животными и человеком. Человек  –  тоже машина; он пишет книгу под этим названием: «Человек – машина». Более того,  животные тоже способны мыслить. Можно научить обезьяну говорить, проделав ей операцию голосовых связок, а потом научить её всем знаниям человека. В сущности, обезьяна  – это необученный маленький человек (он не видел горилл!). Бог наказал смеющегося философа за такую ересь: он умер, объевшись испорченного паштета. Но идея рассматривать человека как машину уже вошла в обиход мышления.

Впрочем, в Средние века возникла уже легенда об искусственном человеке. Главный раввин Праги, Леви бен Бецалел (1525–1609), сделал себе глиняного слугу, Голема, и оживил его кощунственным употреблением запретного имени бога (Ягве). Кибернетика тоже была «еврейской выдумкой». Это выражение употребил по другому поводу Филипп Ленард, немецкий физик и лауреат Нобелевской премии. Ленард был при этом неудачник. Его представления о строении атома оказались неверными, а правильные предложил Резерфорд. Но обиднее всего было поражение с фотоэффектом. Ленард сделал наблюдения фотоэффекта, за которые и получил свою премию, но не мог их понять. Объяснение дал молодой человек по имени Эйнштейн, очень простое, но исходящее из необычной корпускулярной теории света. Ленард навсегда обиделся на современную физику и в конце концов пристал к нацистам. Я читал его Deutsche Physik, напечатанную готическим шрифтом и содержавшую только немецкие имена. Так вот, осенью 1941 года, в пору наибольших побед немецкого оружия, Гитлер проводил совещание своего правительства. Самый маловажный член его, министр почты и телеграфа, взял слово и стал развивать проект своих физиков (у него были тоже свои НИИ!). Среди них были нацисты, предлагавшие делать атомную бомбу  –  спонтанное деление урана было ведь открыто немцами Ганом и Штрассманом, но более видные немецкие физики не торопились превращать это в оружие для Гитлера. Тогда фюрер обратился к сидевшему за столом Ленарду, его научному консультанту, и тот сказал: «Это всё еврейские выдумки». Человечество должно быть обязано Ленарду за его полезный совет.

У колыбели кибернетики стояли Винер и фон Нейман, оба евреи, в самом деле способные на разные выдумки, но об этом в следующий раз. Я попытаюсь объяснить происхождение кибернетики, её судьбу и возможное будущее: почему в обозримом будущем не следует ожидать появления искусственного интеллекта и машинного перевода, а тем более человекообразных роботов.

Страница 5 из 30 Все страницы