Наряду с тем, что многие студенты пережили развод своих родителей и знают из статистики, что развод с большой вероятностью ожидает их самих, они вряд ли думают, что им придется в будущем заботиться о своих родителях или о других родственниках, или даже часто видеть их, когда они станут взрослыми. Социальное обеспечение, пенсионные фонды и медицинское страхование для престарелых освобождают детей даже от необходимости оказывать им материальную поддержку, не говоря уже о том, чтобы родители жили в их доме. Когда ребенок поступает в колледж, это действительно начало конца его жизненной связи с родителями, хотя сам он едва ли это сознаёт. Родители имеют мало власти над детьми, когда те уходят из дома, а детям приходится думать о том, что их окружает, и о будущем. Не то, чтобы они были бессердечны: попросту их главные интересы теперь в другом. В духовном смысле семья уже была довольно пуста, и новые предметы заполняют их поле зрения по мере того, как старые блекнут. ...

Они могут стать всем, чем захотели бы стать, но у них нет особенных причин стать чем-то определённым."

Первая черта, бросающаяся в глаза при наблюдении нынешней молодёжи, – если только сам наблюдатель сохранил некоторое понимание своей культурной традиции – это её так называемая "сексуальная свобода". Аллан Блум говорит нам, что он об этом думает, и его рассказ следует сопоставить с известным фактом снижения половой потенции у нынешней "освобождённой молодёжи" [См., например, книгу Конрада Лоренца "Восемь смертных грехов цивилизованного человечества" (в сборнике "Оборотная сторона зеркала", изд-во "Республи-ка", М., 1998)]:

"Сексуальное освобождение выступило на сцену как смелое утверждение бесспорного естественного побуждения, против нашего пуританского наследия, общественных условностей и репрессий, поддерживаемых библейским мифом о первородном грехе. С начала шестидесятых годов началось постепенное испытание прочности барьеров, ограничивавших выражение сексуальности, и оказалось, что они легко распались или уже исчезли, незаметно для всех. Легко было преодолено осуждение родителей и учителей по отношению к юношам и девушкам, спящим или живущим вместе. Исчезло всё, что препятствовало добрачным половым сношениям – страх болезни, риск беременности, семейные и общественные последствия, трудности с помещениями. Студенты, особенно девушки, больше не стеснялись демонстрировать свою сексуальную привлекательность или свои сексуальные успехи. Вид сожительства, который в двадцатые годы был опасен, в тридцатые и сороковые был рискован и отдавал душком богемы, стал теперь столь же нормальным, как членство в гёрл-скаутах. Я говорю "особенно" о девушках, потому что юноши, как всегда предполагалось, склонны к немедленному удовлетворению, тогда как молодые женщины, поддерживаемые скромностью, должны были, как раньше считалось, этому сопротивляться. Новые отношения стали возможны благодаря изменению или устранению женской скромности. Но поскольку скромность рассматривалась теперь как простая условность или привычка, её ничего не стоило преодолеть. ...

Обещанное немедленное сексуальное освобождение было попросту ожиданием счастья, понимаемого как освобождение энергии, подавленной мрачными тысячелетиями репрессий: это должно было привести к непрерывной великой вакханалии. Но как только открылась дверь клетки, рычавший за нею лев оказался безобидным маленьким котёнком. В самом деле, в исторической перспективе сексуальное освобождение можно истолковать как признание того, что заключённая в нас сексуальная страсть уже не опасна, и что разумнее предоставить ей свободу, чем рисковать мятежом, ограничивая её. Однажды я спросил моих студентов, как это могло быть, что в недавнем прошлом родители говорили заблудшей дочери: "Никогда больше не переступай нашего порога", между тем как теперь они редко возражают, когда их дочери спят со своими приятелями в их доме. И очень милая, очень нормальная молодая женщина ответила: "Но ведь это не так уж важно". В этом всё дело. Самый поразительный результат, подлинное откровение сексуальной революции – именно это бесстрастие, делающее молодое поколение более или менее непостижимым для старших".

Всё дело, конечно, в том, что человеческие переживания зависят не столько от физического поведения, сколько от понимания этого поведения в определённой культуре. Распад культуры обессмысливает отношения между мужчиной и женщиной, сводя их (как объясняется в упомянутой выше книге К. Лоренца) к биологическому типу отношений, наблюдаемых у домашнего скота. К сожалению, это не сатирическое преувеличение, а результат объективного исследования. Профессор Блум этого, в сущности, не объясняет, но подробно описывает; в отличие от домашних животных, люди рационализируют своё поведение, и вот к чему это приводит:

"Восторг освобождения испарился, поскольку неясно, от чего именно нас освободили. ... И здесь мы вернёмся к нашим студентам, для которых всё ново. Они не уверены в своих чувствах друг к другу и не знают, чем руководствоваться, если какие-то чувства возникают.

Студенты, о которых я говорю, осведомлены о всевозможных сексуальных альтернативах, они знали их с самого раннего детства, и они полагают, что допустимы любые сексуальные акты, не наносящие вреда другим. Они не думают, что должны испытывать по поводу секса чувства вины или стыда. В школе они получили сексуальное воспитание, либо в варианте "биологических фактов с предоставлением выбора ценностей им самим", либо даже в варианте "выборов и ориентаций". Они жили в мире, где повсюду вокруг них секс является предметом самых бесцеремонных разговоров и жалоб. Они мало опасаются венерических болезней [(Примечание Блума). Неясно ещё, каково будет действие СПИДа. Волна пуб-ликаций по поводу лишая несколько лет назад почти не имела психологических последствий. (Примечание референта). СПИД не вызвал никаких изменений в психологии американской молодёжи]. С самого начала половой зрелости в их распоряжении были противозачаточные средства и легкодоступный аборт. Для значительного большинства из них половые сношения были нормальной частью жизни ещё до поступления в колледж [То есть примерно до 18 лет. Как известно из американской статистики, около 30% мальчиков и 20% девочек начинают половые сношения в 13-14 лет или даже раньше, задолго до наступления эмоциональной зрелости, необходимой для пол-ноценных отношений между полами. Испорченные таким образом дети вряд ли способны к любви и браку в том смысле, как обычно понимались эти слова. Чита-тель, не разделяющий опасений по поводу "раннего секса", может представить себе (вполне реальный через несколько лет) случай СПИДа в классе, где учится его ребёнок.], без опасения социального осуждения и, тем более, возражений родителей. Девочки были менее ограничены в своих отношениях с мальчиками, чем в любую другую историческую эпоху. Нельзя назвать этих молодых людей в точности язычниками, но они вполне знакомы с телом своего партнера и легко пользуются своим собственным телом для целого ряда эротических целей. Девственности партнёра или своей собственной не придаётся особенного значения. Предполагается, что у партнёра раньше были другие связи, и – что кажется невероятным людям старшего возраста – это их не беспокоит, хотя даёт основания для предсказания будущего. Они не беспорядочны в половых отношениях, не предаются оргиям и не имеют так называемого случайного секса. Как правило, они имеют в данное время одну связь, но большинство из них имело уже раньше несколько последовательных. Они привыкли к общим спальням. Многие живут совместно, почти никогда не рассчитывая на брак. Это попросту удобное соглашение. Это не пары в смысле какого-то подобия брака или в смысле образа жизни, отличного от жизни не связанных таким образом студентов. Как они сами себя называют, они соседи по комнате, включающие секс и удобства в квартирную плату. Исчезло всякое препятствие к половым отношениям между молодыми людьми, не состоящими в браке, и эти отношения имеют шаблонный характер. Для пришельцев с другой планеты самым поразительным покажется то, что сексуальная страсть уже не содержит в себе иллюзии вечности. ...

Фрейд и Д.Г. Лоуренс [Английский писатель начала двадцатого века, автор нашумевшего романа "Лю-бовник леди Четтерли"] для них – старая чепуха. Это им не интересно. Ещё меньше они могут узнать о своём положении из старой литературы, которая – начиная с Эдема – изображала совокупление таким тёмным и сложным делом. Подумав, нынешние студенты недоумевают, из-за чего было всё это беспокойство. Многие полагают, что секс открыли их старшие братья и сёстры, и это было, как известно, в шестидесятых годах. На меня произвело впечатление, как удивились студенты, узнав из "Исповеди" Руссо, что он состоял во внебрачной связи с женщиной – в восемнадцатом веке. Как он до этого додумался?

Конечно, бывает литература, глубоко трогающая одно поколение, но теряющая всякий интерес для следующего, поскольку её главная тема оказывается преходящей; между тем, величайшие произведения литературы обращаются к вечным проблемам человека. Например, "Привидения" Ибсена потеряли всё свое действие на молодых людей, когда сифилис перестал быть угрозой. Как учит Аристотель, мы испытываем сострадание к чужому несчастью лишь в том случае, если то же может случиться с нами. Так вот, со студентами не случаются больше многие вещи, происходившие с людьми прежде – во всяком случае, в отношениях между полами. И поскольку эти предметы не кажутся им вечными проблемами, они должны удивляться, почему литература вечно занималась такими вещами. ...

Анна Каренина и мадам Бовари были прелюбодейки, но их поступки уже не потрясают вселенную. В наши дни Анна получила бы, вероятно, своего сына посредством мирного развода с мужем. Все романы, с их описанием резкой противоположности мужчины и женщины, с их напряжённой сублимированной чувственностью и с их настойчивым подчёркиванием святости брака, попросту не имеют отношения к реальности, интересующей нынешних молодых людей. Ни Ромео и Джульетта, вынужденные бороться с сопротивлением родителей, ни Отелло с его ревностью, ни Миранда с её тщательно хранимой невинностью. Как мне сказал один студент в моем семинаре, у святого Августина были "заскоки на сексуальной почве". Что уж там говорить о Библии, раз каждое "нет" в ней превратилось в "да". Все запреты, кроме, может быть, запрета, нарушенного Эдипом, исчезли, и вместе с ними исчезла скромность".

Разумеется, ссылка на Библию вовсе не означает, что профессор Блум предлагает вернуться к религии. Сам он, по-видимому, был неверующий, лишь испытывавший ностальгию по вере своих предков. Но Библия была основой культуры, теперь именуемой западной, а раньше называвшейся христианской. А библейские запреты – это в общем запреты любой культуры, и каждая культура есть система ограничений, препятствующих "немедленному удовлетворению" ради более высоких целей. "Скромность" же означает уважение к культурной традиции, без которой никто не может воспитывать и никого нельзя воспитать.

Поколение, порвавшее с прошлой культурой, и вдобавок лишённое психической и моральной энергии, конечно, никакой новой культуры не создаст, а будет пробавляться осколками разбитого прошлого, погружаясь в варварство.

Отзывы американской критики о книге профессора Блума лишь подтверждают ту известную из истории истину, что больная цивилизация не способна понять своё положение. В общем, критики поняли его так, что он жалуется на "упадок классического образования"; на языке американской печати это значит – добивается ассигнований на свой факультет. Да и сам автор книги вряд ли понял, чт? он изобразил в её начале. Во всяком случае, его советы в конце книги выглядят достаточно наивно: он рекомендует читать старых философов, особенно своего любимого Платона.

Верующие слышат уже приближение всадников Апокалипсиса. Не обязательно думать, что крушение нашей культуры непоправимо. Но, может быть, мы задумаемся, что нам делать с нашими детьми?

Н.Т.

Страница 3 из 3 Все страницы