… И жизнь

О жизни на «химии» известно не очень много по разным причинам. И из-за того, что всё это происходило сравнительно недавно, нет ещё «временнóго расстояния, с которого лучше видно и понятно. Но прежде всего, наверное, из-за некоторой потери нашей чувствительности: на фоне событий, связанных с деятельностью ГУЛАГа, практически любые другие события нам часто кажутся слишком мелкими и несущественными. Отчасти же ещё и в силу того, что пополнялся контингент «химиков», как уже было сказано, в первую очередь, за счёт лёгких «уголовных» статей, а политических заключённых (диссидентов) туда направляли нечасто. Поэтому людей, склонных браться за перо и оставлять какие-то письменные свидетельства о прожитом, среди «химиков» было относительно немного. Тем не менее, свидетельства об условиях жизни «на химии» доходят до нас в ряде воспоминаний. Приведём здесь отрывки из книги воспоминаний Евгения Леина, приговорённого к работам «на химии» в городе Черногорске в весьма, по выражению Анны Ахматовой, «вегетарианские» годы — в 1981–82 году. Эти же годы были годами наивысшего благосостояния СССР: уже много лет спустя после Великой войны, но до начала реформ и развала; более того, 1981 г. — год наивысших цен на нефть. В живых воспоминаниях становится понятнее то, что стоит за сухими цифрами, приводимыми в отчётах, или же за человеческими, но всё же слишком абстрактными словами руководителя ГУИД МВД СССР, которые мы приводили выше.

Черногорск — промышленный центр в Красноярском крае. В разное время в нём были построены Черногорский завод гидрирования смолы, комбинаты строительных материалов и деревообрабатывающий, заводы железобетонных конструкций, литейно-механический и гидролизный, предприятия угольной промышленности [26-28]. Сразу после войны именно там началось строительство Черногорского завода искусственного жидкого топлива, который затем переехал в Башкирию.

Поскольку воспоминания очень подробные и содержат много личных деталей, приведём здесь текст с большими сокращениями. Полный текст издан в 2003 году отдельной книгой, а также доступен в сети интернет [29].

«Началась погрузка в столыпин – вагон для перевозки заключённых <…> C руганью, толчками и пинками нас распихали по клеткам-купе. В нашем «купе» оказалось 14 человек. С трудом верилось, что такое возможно, однако впоследствии, я убедился, что 14 зэков в одном купе – это далеко не предел возможного. Загруженный столыпин прицепили к почтово-пассажирскому поезду, а утром тронулись в путь. Зэки стали проситься в туалет, но солдаты с ухмылкой игнорировали эти просьбы. Просьбы заключённых постепенно переходили в матерные проклятия, на что солдаты отвечали угрозами вывести особенно требовательных и отбить им почки. <…> Некоторым стало невтерпёж, и бедолаги справили свою нужду в сапоги, которые потом так и держали в руках. Наконец, по одному, стали выводить в туалет. <…>

Так, я был «досрочно» доставлен на свою «стройку народного хозяйства» и там расконвоирован. <…> Проживать я должен в спецобщежитии. Но мест в общежитиях не хватает, и поэтому химикам Черногорска разрешается снимать комнаты в частных домах.

<…> Редко увидишь в Черногорске хакассов – аборигенов этой земли. Бóльшая же часть местных жителей – это дети сосланных сюда ещё в первые годы Советской власти кулаков и пятидесятников. Формально их дети и внуки – свободные советские граждане, но выехать из этих мест они уже не могут из-за пресловутой прописки.

В годы развернувшейся «Великой стройки Коммунизма» советской власти понадобились уже не сотни, а десятки тысяч дешёвых рабочих рук. При Сталине сюда ссылали ‘врагов народа’, а при Хрущёве и Брежневе ‘химиков’. Во время моей ссылки в Черногорске отбывало срок около шестидесяти тысяч ‘химиков’ и проживало около двадцати тысяч «свободных» граждан, включая сотрудников МВД, КГБ и членов их семей.

<…> Черногорск выглядел чёрным городом и потому, что окна домов по вечерам были наглухо закрыты ставнями, а двери заперты на железные засовы. Лучик света не пробивался наружу. Население затаилось в страхе перед преступниками. Уличное освещение отключено, так как электроэнергии не хватало для обеспечения нужд предприятий. И это притом, что гордость и краса всей страны Саяно-Шушенская ГЭС расположена всего в 300 км от Черногорска. Трудящимся объясняли, что эти, конечно же, временные трудности будут преодолены в ближайшую пятилетку, а пока Черногорск жил под лозунгом: «Страна призывает: экономить во всём!»

Местное население существовало на подножном корму: картошке и свином сале. Кроме того, в магазине продавались консервы из минтая. Минтай, согласно энциклопедии Брокгауза и Ефрона, – несъедобная рыба. Кошки верили Брокгаузу и Ефрону – минтай не ели, а советские граждане, не подверженные ‘буржуазным предрассудкам’, ели не только минтай, но и кошек, а заодно и бродячих собак. К тому же в магазинах продавалась водка. Народ был счастлив.

<…> Община пятидесятников осмелилась поднять бунт. Уголовники зверски убили девушку из их общины, и пятидесятники вышли на демонстрацию к зданию исполкома. <…> Поразительна была реакция основной массы населения Черногорска на демонстрацию пятидесятников: «Наших каждый день убивают, но мы же не ходим на демонстрации. А у этих, подумаешь, одну девчонку прирезали, а они уже протестуют». <…>

Многое было для меня открытием. Непривычно было слышать, как женщины обсуждают целебные свойства собачьего сала; сетуют, что Джульку химики украли и сожрали; советуются, что лучше сделать из Шарика: шапку и рукавицы или унтайки. А если своей собаки нет, то и чужую поймать не грех. У соседской суки – течка. Сосед выпускает суку, и та приводит к дому кобелей со всей округи. <…> Это непривычный и чуждый нам уклад жизни российской глубинки» [29, с.89, 95, 97-98].

Сейчас для нас, отделённых от жизни советской российской глубинки не только пространством, но и временем, и хорошо «знающих» о том, что в СССР «население было гарантировано снабжением основными продуктами питания», это свидетельство звучит шокирующе.

Страница 6 из 8 Все страницы