В. Э. Матизен.  ФМШ и НГУ

Виктор Эдуардович Матизен — известный кинокритик. Учился в физико-математической школе при НГУ с момента её создания. В 1970 г. окончил механико-математический факультет НГУ, преподавал математику в школе. В 1980-х окончил ВГИК и сменил профессию. Приводим небольшой фрагмент его воспоминаний, связанный с А. И. Фетом.

До ФМШ я уже три года жил в Академгородке, и там прочел задачи заочного тура Всесибирской олимпиады и принялся за них. Примерно через месяц И.Ф.Гинзбург (он и В.В.Серебряков занимали по комнате в соседней с нами двухкомнатной квартире) сказал, что я прошел первый тур и приглашён в летнюю ФМШ.

Первую лекцию нам прочёл А.А.Ляпунов. Поскольку это была вообще первая лекция, которую я слышал в жизни, то запомнил её навсегда. Ляпунов с необычайной наглядностью рассказал нам об основах теории множеств и, в частности, привёл поразившее меня доказательство несчетности континуума, которое вместе с теоремой о бесконечно множества простых чисел, теоремой об иррациональности корня из двух и галилеевским опровержением аристотелева закона движения, на мой взгляд, входит в число самых изящных рассуждений, которые когда-либо производил человеческий ум.

Помню также Л.В.Овсянникова, делавшего разбор олимпиадных задач, условия которых диктовались ему прямо из зала, и он, что меня поразило, сходу их решал – неторопливо и сухо, но абсолютно уверенно. Какие-то задачи разбирал также А.А.Берс, весьма эффектный чернобородый мужчина лет 35-ти, но это концертное исполнение вызвало у меня меньше доверия, чем овсянниковская сухость.

<. . . > Потом был заключительный тур олимпиады, в результате которого я и два моих одноклассника из 162-й школы, были приняты в ФМШ. Шёл конец лета 1963 года.

<. . . > В ФМШ я впервые обратил внимание на разрыв между принципами преподавания точных и гуманитарных дисциплин, главным образом истории. На занятиях по математике и физике поощрялись оригинальные решения и нестандартное мышление, на уроках истории требовалось произносить ритуальные формулы и не полагалось сомневаться в истинности официальных интерпретаций тех или иных событий.

<. . . > Физику нам читал С. Т. Беляев, которому тогда было лет 40 с небольшим. Читал он толково, интеллигентно, мягко, но без того блеска и дара объяснять физику на пальцах, который был у Г. И. Будкера, одну из лекций которого я прослушал уже не помню где — может быть, в летней ФМШ. Из математиков выделялся А.И.Фет, который ходил, заложив руки за спину, в коротеньких брючках, с задранной головой, гривой откинутых назад чёрных волнистых волос и крайне высокомерным видом, который, как мне казалось, не соответствовал его скромному доцентскому положению. Его преподавательский талант я оценил уже в университете, а ещё больше – когда  стал учителем. Он, вне всякого сомнения, был лучшим лектором из всех, которых я слышал, не исключая выдающегося геометра А.Д.Александрова, хотя у А.Д. были несомненные ораторские данные.

Тогда же я c удивлением понял, что математический талант не связан с преподавательским. Лекции столь крупного математика, как Ю.Г.Решетняк, были для меня малоинтересны, а его манера сыпать словами и писать на доске быстрым мелким почерком, закрывая написанное спиной, доставляла немало неудобств, хотя, конечно, это был содержательный курс.

Фет говорил неторопливо, вдумчиво и на редкость артикулированно, время от времени роняя афоризмы и поучения, которые я с удовольствием записывал. «Не все знают, что в математике доказательства имеют идейное содержание» – как-то заметил он. Его курс (теория операторов в банаховом и гильбертовом пространствах) был, прежде всего, курсом математических идей, опиравшимся на историю математики.  Прежде чем перейти к доказательству, он некоторое время рассуждал о том, как к нему подступиться, причём иногда возникало ощущение, что он соображает на ходу, не имея в голове заученного текста. Эта демонстрация техники математического мышления была весьма наглядна и поучительна. «Кто не умеет моделировать, тот не может стать математиком» – как-то обронил он. Смысл этого высказывания применительно к чистой математике мне непонятен, поскольку для доказательства теорем способность к моделированию не обязательна – хотя, конечно, любая система понятий является моделью действительности, а первым «модельером» был Эвклид, который при помощи гениальной интуиции свёл геометрию к нескольким аксиомам, из которых дедуктивным путем выводится бесчисленное множество теорем. «Беда советских студентов не в отсутствии знаний, а в отсутствии социальных навыков» – ещё один афоризм Фета, который он произнёс, увидев, как кто-то стряхивает засорившуюся чернильную авторучку на пол Большой химической аудитории. Чтобы  так охарактеризовать СОВЕТСКИХ студентов и косвенно задеть советский строй, нужно было иметь гражданское сознание, что он в скором времени и показал, подписав письмо в защиту первых диссидентов, за что был изгнан из НГУ. Его пригрел отдел физики твёрдого тела, с боем ушедший из института теплофизики, руководить которым назначили  Кутателадзе, в институт неорганической химии. Фет явно чувствовал себя выше среды, в которой вынужден был обитать, и его высокомерный вид был средством защиты от окружающего мира. Отмечу также, что он не допускал ни малейшего заигрывания со студентами, напротив, ронял обидные реплики типа: «Кто этого не понимает, тому уже ничто не поможет».

Страница 5 из 8 Все страницы