Глава 3. Очки

Нижний Тагил, конец 1956 или начало 1957 года

Расти «хорошим, очкастеньким мальчиком со скрипочкой» папе не было «написано на роду». Скорее – «нехорошим с рисочкой».

«Рисочка – это половинка бритвочки. Цыганята её носят во рту», – «И ты так носил?», – «Конечно», – отвечал папа с «честной» улыбкой, но показать отказывался. Не знаю, где он её носил на самом деле, но искренне верю в правдивость его рассказа о том, как в 1942 году в Каттакургане, он, зайдя в класс, услышал «жиденький жидок», – «Я был очень тоненьким с виду», – и «разрисовал личико обидчика, как пасхальное яичко». Толпой его бить не стали. Вожак класса решил, что он вполне подходит ему в банду. «Так ты пошёл на завод, чтобы не стать бандитом?», – «Ты знаешь, наверное, и поэтому тоже. Но мама и тётя не возражали, т. к. карточки продовольственные у нас ещё до Воронежа украли. И пошли мы с Сёмкой на завод …».

Наверное, это в Нижнем Тагиле, примерно в 1954 – 55 году.
Даже здесь видны жесты бывшего сорванца и «сорви головы», как и на фото ниже

Две женщины – бабушка и сестра деда (вдова с первых дней войны), –  двое мальчишек – подростков и две их младшие сестрёнки, помыкавшись в эвакуации, от Украины до Воронежа и дальше, в конце концов остановились в Каттакургане. А папа ещё и от поезда отставал, беспризорничал, голодал, а потом, замеченный кем – то из офицеров, знавших деда, «жировал» любимцем арт – батареи.

В Каттакургане ему выдали восстановленную запись свидетельства о рождении, взамен утерянного, с неправильным, 1931, годом рождения.

Комиссия, восстанавливающая беженцам документы, не поверила, что такому тоненькому и тогда невысокому мальчику уже 12 лет. А папа от обиды заплакал, чем ещё больше всех убедил в своем малолетстве. Однако на завод уже начали брать одиннадцатилетних, и папа с Сёмой, в школе разделённые по разным классам (Сёма был на год старше), на заводе работали бок о бок, а заработанные хлебные карточки защищали от грабителей «спина к спине». Происходило это так. Папа прятал карточки на себе и бежал очень долго и очень быстро до дома, а крепкий Сёма, раскидав тех, что подходили к мальчишкам первыми, бежал следом, но держал дистанцию. «Вот так, побегав регулярно», – говорил папа с озорною улыбкой, – «я в студенческие годы стал чемпионом Украины».

Нижний Тагил, 1960 или 1961 год, т.к. мне на нём лет пять, максимум шесть, и я тоже что – то бежала под номером 19.
Рядом дочь профессора Щеглова, тоже Ирина

Кстати, тогда, в студенческие годы, папа имел такое острое зрение, что на военной подготовке легко сдавал стрельбу, – «Да я на спор в туза попадал!» Это был уже давно не сорванец, а один из лучших студентов физического факультета, комсорг группы и председатель совета молодых учёных, запоем читавший не только научную, но и художественную литературу. Как это помогало ему потом, когда чтение, ставшее привычной потребностью, заменяло только радио или наше с Таней бормотание – научившись читать, мы по очереди читали ему наши детские книжки.

Киев, год, наверное, 1950 – 51, папа сверху третий слева,
а мама сидит, третий ряд сверху, вторая справа,
просунула голову между двумя девушками

Его речь всегда была зоркая и никогда не чёрно – белая. Наоборот, цветная! «Выходим на следующей остановке и идём вглубь квартала до розового домика», – мы шли в детскую поликлинику, и я не переспрашивала, откуда он знает, что домик розовый. Заранее выяснив подробности дороги, он спрашивал, а я рассказывала, что «не розовый, а скорее розоватый, с белым крылечком», – «А сирень какая, белая?», – «Да», – «Она пахнет нежнее». Несмотря на стаж курильщика, папа мог бы работать «нюхачём» на парфюмерной фабрике. Правда, «синтетическая дрянь» его раздражала, но в живые растения, с цветами и без, он погружал свой нос и наслаждался.

«А персики, когда цветут, знаешь, как пахнут? А цветы какие!», – «Какие?» В Красноярске, как, впрочем, и в Нижнем Тагиле, мы персики в августе съедали, наверное, один – два всей семьёй. Когда папу кто – нибудь из друзей вёз на рынок, он тратил половину зарплаты, если не всю, чтобы купить своим девочкам что – то очень вкусное. Мы обязательно звали подружек, а папа сиял от счастья и рассказывал, что он и только он может выбрать самую жёлтую дыньку, самый красный помидор и самый персиковый персик.

Завтра тебе бы исполнилось девяносто.

Папа, спасибо!

Твои очки не были розовыми.

Мир, который ты видел

и нам дарил,

имел все краски радуги

от самых мрачных до самых красивых.

Реховот, 20 марта 2020

Страница 4 из 5 Все страницы