На главную / Биографии и мемуары / Ирина Ремовна Фомина. Папа

Ирина Ремовна Фомина. Папа

| Печать |


Глава 3. Очки



Нижний Тагил, конец 1956 или начало 1957 года

Нижний Тагил, конец 1956 или начало 1957 года

Расти «хорошим, очкастеньким мальчиком со скрипочкой» папе не было «написано на роду». Скорее – «нехорошим с рисочкой».

«Рисочка – это половинка бритвочки. Цыганята её носят во рту», – «И ты так носил?», – «Конечно», – отвечал папа с «честной» улыбкой, но показать отказывался. Не знаю, где он её носил на самом деле, но искренне верю в правдивость его рассказа о том, как в 1942 году в Каттакургане, он, зайдя в класс, услышал «жиденький жидок», – «Я был очень тоненьким с виду», – и «разрисовал личико обидчика, как пасхальное яичко». Толпой его бить не стали. Вожак класса решил, что он вполне подходит ему в банду. «Так ты пошёл на завод, чтобы не стать бандитом?», – «Ты знаешь, наверное, и поэтому тоже. Но мама и тётя не возражали, т. к. карточки продовольственные у нас ещё до Воронежа украли. И пошли мы с Сёмкой на завод …».

Наверное, это в Нижнем Тагиле, примерно в 1954-55 году. Даже здесь видны жесты бывшего сорванца и «сорви головы», как и на фото ниже

Наверное, это в Нижнем Тагиле, примерно в 1954 – 55 году.
Даже здесь видны жесты бывшего сорванца и «сорви головы», как и на фото ниже

Две женщины – бабушка и сестра деда (вдова с первых дней войны), –  двое мальчишек – подростков и две их младшие сестрёнки, помыкавшись в эвакуации, от Украины до Воронежа и дальше, в конце концов остановились в Каттакургане. А папа ещё и от поезда отставал, беспризорничал, голодал, а потом, замеченный кем – то из офицеров, знавших деда, «жировал» любимцем арт – батареи.

В Каттакургане ему выдали восстановленную запись свидетельства о рождении, взамен утерянного, с неправильным, 1931, годом рождения.


Комиссия, восстанавливающая беженцам документы, не поверила, что такому тоненькому и тогда невысокому мальчику уже 12 лет. А папа от обиды заплакал, чем ещё больше всех убедил в своем малолетстве. Однако на завод уже начали брать одиннадцатилетних, и папа с Сёмой, в школе разделённые по разным классам (Сёма был на год старше), на заводе работали бок о бок, а заработанные хлебные карточки защищали от грабителей «спина к спине». Происходило это так. Папа прятал карточки на себе и бежал очень долго и очень быстро до дома, а крепкий Сёма, раскидав тех, что подходили к мальчишкам первыми, бежал следом, но держал дистанцию. «Вот так, побегав регулярно», – говорил папа с озорною улыбкой, – «я в студенческие годы стал чемпионом Украины».

Нижний Тагил, 1960 или 1961 год, т.к. мне на нём лет пять, максимум шесть, и я тоже что-то бежала под номером 19. Рядом дочь профессора Щеглова, тоже Ирина

Нижний Тагил, 1960 или 1961 год, т.к. мне на нём лет пять, максимум шесть, и я тоже что – то бежала под номером 19.
Рядом дочь профессора Щеглова, тоже Ирина


Кстати, тогда, в студенческие годы, папа имел такое острое зрение, что на военной подготовке легко сдавал стрельбу, – «Да я на спор в туза попадал!» Это был уже давно не сорванец, а один из лучших студентов физического факультета, комсорг группы и председатель совета молодых учёных, запоем читавший не только научную, но и художественную литературу. Как это помогало ему потом, когда чтение, ставшее привычной потребностью, заменяло только радио или наше с Таней бормотание – научившись читать, мы по очереди читали ему наши детские книжки.

Киев, год, наверное, 1950-51, папа сверху третий слева, а мама сидит, третий ряд сверху, вторая справа, просунула голову между двумя девушками

Киев, год, наверное, 1950 – 51, папа сверху третий слева,
а мама сидит, третий ряд сверху, вторая справа,
просунула голову между двумя девушками

Его речь всегда была зоркая и никогда не чёрно – белая. Наоборот, цветная! «Выходим на следующей остановке и идём вглубь квартала до розового домика», – мы шли в детскую поликлинику, и я не переспрашивала, откуда он знает, что домик розовый. Заранее выяснив подробности дороги, он спрашивал, а я рассказывала, что «не розовый, а скорее розоватый, с белым крылечком», – «А сирень какая, белая?», – «Да», – «Она пахнет нежнее». Несмотря на стаж курильщика, папа мог бы работать «нюхачём» на парфюмерной фабрике. Правда, «синтетическая дрянь» его раздражала, но в живые растения, с цветами и без, он погружал свой нос и наслаждался.

«А персики, когда цветут, знаешь, как пахнут? А цветы какие!», – «Какие?» В Красноярске, как, впрочем, и в Нижнем Тагиле, мы персики в августе съедали, наверное, один – два всей семьёй. Когда папу кто – нибудь из друзей вёз на рынок, он тратил половину зарплаты, если не всю, чтобы купить своим девочкам что – то очень вкусное. Мы обязательно звали подружек, а папа сиял от счастья и рассказывал, что он и только он может выбрать самую жёлтую дыньку, самый красный помидор и самый персиковый персик.

Завтра тебе бы исполнилось девяносто.

Папа, спасибо!

Твои очки не были розовыми.

Мир, который ты видел

и нам дарил,

имел все краски радуги

от самых мрачных до самых красивых.

Реховот, 20 марта 2020

 


Страница 4 из 5 Все страницы

< Предыдущая Следующая >
 

Вы можете прокомментировать эту статью.


наверх^