Я хочу рассказать о книге Абрама Ильича Фета, которая называется «Инстинкт и социальное поведение». Она вышла в свет примерно два года назад, и мое отношение к ней изложено было в предисловии к этой книге, но если бы я сейчас писал это предисловие – оно было бы другим. И поскольку я буду его писать, я действительно напишу другое. Цель, которую я перед собой ставлю такая… я, конечно, расскажу содержание этой книги, но не в том смысле, что это будет какой-то облегченный вариант,… адаптированный к слушателям по содержанию. Главная моя цель – это дать оценку этой книге в потоке культуры конца XX начала XXI века. Я попробую Вам, при изложении содержания, не только высказать свое отношение к этой книге, но и постараюсь его так или иначе обосновать, так чтобы помочь Вам в той оценке, которая будет возникать у Вас, когда Вы действительно начнете ее читать.

Теперь, содержание доклада моего.

Сначала, я попробую ее просто рассказать, потом, я сделаю то, что я с самого начала сказал – я буду в основном заниматься ее оценкой, и, в-третьих, я попробую рассказать об Абраме Ильиче Фете, как о человеке.

Итак, я начну.

Человечество возникло сравнительно недавно. Это один из наиболее молодых видов, который живет на земле. В принципе, путь к человеку начался, вероятно, 16 млн. лет назад, когда среди живых существ, появились существа, основным преимуществом которых перед другими, был разум. Или то, что мы сейчас называем разумом, т.е. умение думать, умение запоминать и принимать решения. Вы знаете, что у некоторых видов главное – сила или зубы, хобот, длина шеи или еще что-нибудь в этом роде, умение быстро бегать… А у некоторых существ, примерно 16 млн. лет назад, начало такое важное преимущество развиваться – быть умнее других. С самого начала, по-видимому, все эти виды – их было много, полтора десятка не меньше… их уже сейчас обнаружено полтора десятка… С самого начала эти виды были лишены одного очень важного свойства, свойственного почти всем видам, за очень редким исключением. Дело в том, что есть такой инстинкт внутривидовой агрессии. Он недавно вновь переоткрыт, но как явление он существует очень давно. Т.е. Вы понимаете, что, например, самец должен конкурировать с другими самцами за пищу, за жизнь и за право оставить потомство. Так вот, эта конкуренция и является ярким свидетельством внутривидовой агрессии, она лежит в основе. Внутривидовая агрессия у всех видов, за исключением вот этих, пошедших по пути ума, ограничена, и не приводит к убийству. Борьба идет, но убийства нет. Если Вы наблюдательные люди, то Вы можете заметить, что, например, две собаки начали между собой конкурировать за сучку – никто из них не убивает друг друга. На определенном этапе решается вопрос, кто сильнее, и с этого момента все кончается. Есть специальные меры поведения, которые прекращают эту агрессию. Это очень важно, потому что если бы этот инстинкт был доведен до убийства, то эти виды проигрывали бы в борьбе с другими видами. Т.е. с агрессией между видами. Умение ограничить свою агрессию, особенно важно для видов, которые могут убить друг друга, например для хищников. Зайцы иногда во время борьбы убивают друг друга, просто потому, что они заранее не убивают, и, стукая друг дружку, желая показать свои силы, они иногда могут переусердствовать. Так вот у тех видов, о которых я говорил, которые пошли по пути разума и являются нашими троюродными и всякими другими братьями и сестрами, у них это ограничение почему-то исчезло. Может быть, именно поэтому они тоже исчезли. Единственный вид, который остался с таким свойством, это мы… среди приматов. А среди неприматов есть еще такие виды, например, крысы. У них не борьба за самку или самца. Они живут большими стаями, и когда попадает к ним чужая крыса, она, обнаружив это по запаху, тут же начинает кричать в смертельном ужасе, и она права. Она обречена на ужасную смерть – ее раздирают на части. Кроме этих двух видов, я, честно говоря, других не знаю, но говорят, что они есть.

Так вот, первое, что мы унаследовали, когда стали людьми, а стали мы ими примерно 200 тыс. лет назад, это отсутствие запрета на внутривидовое убийство. Агрессивность доведена до права, и даже до обязанности, убивать.

Переоткрыл это сравнительно недавно Лоренц и объяснил, насколько это опасно для ныне существующего человека. Если речь идет о современном человеке, то многие его грехи связаны, так или иначе, с отсутствием этого запрета. В принципе, социальных инстинктов, на самом деле много и один из социальных инстинктов, который мы унаследовали, это фактически отсутствие социальной компоненты в нашем инстинкте. Повторюсь, у животных очень много различных социальных инстинктов. Например, если Вы будете наблюдать, как летят насекомые, иногда это облако комаров… то они летят, летят, а потом, вдруг, хором поворачивают. Если Вы занимаетесь рыбной ловлей и видите небольшую стайку рыбок – а в океане можно увидеть и большую – то они рано или поздно все хором поворачивают. Это инстинкт. Во-первых, инстинкт их собрал в кучу, а во-вторых, позволяет им почти моментально, не сговариваясь повернуть, для этого существует специальный механизм. Конечно, такие механизмы есть и у человека. Когда наступает очень большая тревога, мы очень быстро сплачиваемся. Целые народы могут сплотиться в течение очень небольшого времени. Когда началась война, я был уже достаточно большим мальчишкой, и меня поразило, с какой скоростью советский народ собрался с силами. Вероятно, немцы обладали тем же свойством, просто я на их стороне в это время не был. А когда горит что-нибудь, когда бомбят и т.д. то скорость реакции необычайна, и она, конечно, инстинктивна. Она не только культурная. В армии это усилено культурными традициями, военными традициями, но это только усиленно, это есть на самом деле просто заранее.

Галки, например, беззаветно защищают своих подруг, когда нападает коршун. Производит очень сильное впечатление, когда здоровая и крепкая птица – коршун – боится напасть на эту галочью стаю. Подобного рода инстинкты поддерживаются следующим образом: невыполнение означает отсутствие потомства. Почему это так? Есть у всех живых существ, во всяком случае, у более менее высших животных, есть некое подобие иерархии. И занятие в иерархии более выгодного места очень важное обстоятельство, потому что оно дает громадное преимущество в размножении. Разница в размножении ведущей пары волков в стае и всех остальных – в сотни раз, потому что большинство членов стаи не имеют право вообще размножаться. И они не размножаются! А размножаются только верхние, иногда одна, иногда две-три пары. За редким исключением, все остальные не только не едят, они даже не размножаются без разрешения. Поэтому в иерархии… Вот мы видим, человек с самого детства хочет обогнать всех или выигрывать в шахматы, это заложенное стремление первенство – оно совершенно инстинктивное, в нем ничего плохого нет. Но нарушение инстинктов немедленно ведет к понижению иерархии. Это обстоятельство существует у всех социально-организованных существ, в т.ч. у человека.

Я специально потратил сравнительно много времени, для того чтобы объяснить Вам, с чего мы начали. Мы начали с обыкновенных социальных инстинктов, добавив к ним всего два.

Началом человечества многие считают, и я придерживаюсь этой точки зрения, момент, когда человек заговорил. Появление языка – предтеча всей нашей истории, появления всей нашей культуры. В начале появился язык, а уже потом так называемое культурное наследие. Вообще, культурное наследие существует не только у нас. Ошибка многих заключается в том, что они полагают, что у нас и инстинкты и культура, а у всех прочих это не так. Приведу пример. В Канаде, где-то лет 30-40 тому назад, были проведены опыты с волками. Это очень знаменитые опыты, они много раз обсуждались. Вот в чем они состояли. Он брал волчат одного и того же возраста, помещал их в очень большой загон, бросал им, время от времени, большое или небольшое количество (в зависимости от их размера) оленины и они таким образом кормились. Самое главное – возникала иерархия. Возникал ведущий, его напарница и т.д. Он потом брал старший возраст и младший возраст и тогда из старшего возраста обязательно возникал ведущий. В результате, он убедился, что физическая сила у волков лежит в основе иерархии. Просто физическая сила. У нас это не так, к счастью :)

Итак, сложилась какая-то ситуация. Подходит первая пара – ест. Подходит вторая пара, он (вожак) рычит – пара не ест, перестает рычать – ест, и т.д. Последняя пара может вообще не получить ничего, если положить мало мяса. После всего этого, их усыпили и увезли на самолете в Сибирь. Канада очень похожа на Сибирь. Вывезли их в тайгу и выпустили. Там водятся тоже олени и можно спокойно охотиться. А стая не могла охотиться, потому что была прервана культурная традиция. Иерархия идет по одному, а культура по другому. Они не сочетались. Наш же вид начал сочетание этих двух. Мы сразу оценили культуру, и те, кто не оценил культуру, их среди нас нет. Они выпали из эволюции. Настоящая эволюция людей началась тогда, когда началась культурная эволюция и эта культурная эволюция непрерывно в крайней степени усиливала одну вещь, а именно, наши социальные инстинкты. Т.е., в чем они заключались. Если это мой брат, если это моя сестра, и т.д… т.е. если это мои родственники, то безусловная, запредельная преданность этим людям, а если это чужой, то безусловное уничтожение, безусловная ненависть. Этот вариант группового отбора с одной стороны позволил нам очень быстро эволюционировать, а с другой стороны это сочетание культуры и инстинкта возвысило нас запредельно. Усилило этот инстинкт и закрепило его за короткий промежуток времени. За такой короткий промежуток времени ни один вид не обзавелся ни одним инстинктом. Мы единственные, кто так быстро. И эта быстрота была связана с тем, что была включена еще и культура, и кто не включал ее, кто не успевал ее включить, или задумывался над тем, включать ее или не включать. Потомки этих людей просто не живут. И это очень важно.

Теперь посмотрите. Шла культура, а в инстинкте, если речь идет об иерархии, обязательно существует еще один инстинкт – инстинкт размера группы. Очень важный. Никто не видел стада лошадей диких, чтобы их был миллион. Никто не видел приматов, чтобы их было 10 тысяч. А почему нет? С чего вдруг? Многие думают, что это из-за того, что нельзя прокормиться. Нет. Можно давать им корм, и они все равно разобьются. Суть заключается в другом. Иерархия, которая должна устанавливаться, может быть установлена быстро и нормально, а если она уже установилась, то она снижает затраты на конкуренцию. Вот, я бы хотел, чтобы эта дама родила именно от меня. Тогда я вынужден конкурировать с другими претендентами. Но если мы будем все время конкурировать, и никто не будет знать, кто же все-таки сильнее, то небыстро установим. Если конкурентов 2,3 или 5, мы всегда можем быстро вычислить иерархию, а если 50 миллионов? Это непрерывная война. И тогда это перестает быть благом, а становится недостатком. Отсюда, для любого вида, число особей, которое может быть зафиксировано, быстро определено, и навсегда запомнено – это и есть размер группы. Он должен быть меньше такого числа хотя бы на порядок. Поэтому группы, которые существовали в доисторические времена, т.е. 200 или 150 тыс. лет назад были малочисленны. И как только они достигали определенной величины, они раскалывались. Это свойство не только людей. Люди, которые занимаются, например, разведением пчел, знают, что пчелиный рой произвольно, сам по себе, распадется, когда станет достаточно большим. Обязательно распадется, потому что им не нужно, чтобы их было больше. То же самое со стадом коров, со стаей волков и т.д. Если мы переходим через определенное число, то должен быть распад. Но Вы представляете себе? Одна группа, вторая группа, третья… вечная вражда, основанная на внутривидовой агрессии, вечное съедание друг друга, основанное на той же внутривидовой агрессии, только культура сняла это потом.

Давай те я первый выскажу такое мнение: «Ребята, а чего мы расходимся? Нас 100, пусть будет 200! Разве нам будет плохо? Все соседи к нам даже не сунутся. Никто не посмеет на нас нападать, потому что нас 200, а их по 100.»

Раньше они расходились, и хотя у них был совершенно один и тот же язык, и хотя у них предки, всего-навсего дедушки и бабушки, были одни и те же, буквально через два-три поколения они уже ели друг друга. А сейчас я им должен был сказать: « Стоп, не расходитесь! В этом случае мы будем сильнее».

А тут еще хозяйственные, а не только военные интересы. Одно дело вскапывать или делать запруду и нас 100, а взрослых, на самом деле, всего 30-40, а тут нас становится 200 и 60. Совершенно другие возможности и в бою, и в быту. Вот это первый раз в истории человечества, когда инстинкт и культура пришли к противоречию. Они пришли к противоречию в том смысле, что теперь не только на родственника я не имею права нападать, но и на полуразделенное племя. Мы вроде разделились, но те, которые от нас отошли – не совсем чужие, они разговаривают на нашем языке, и меткой становится тогда язык. Все знают, что в определенное время у человечества появились всяческие побрякушки на теле, изображений не осталось, хотя все были разрисованы, но украшения сохранились. Эти украшения, помимо того, что удовлетворяли какие-нибудь эстетические потребности, одновременно служили меткой, т.е. по ним легко было догадаться к какому племени, классу и пр. относится их носитель. Я родился в 30 году. Все 30-е годы легко можно было отличить крестьянку еврейского происхождения от крестьянки украинского, русского или белорусского происхождения. Для этого только и нужно было, что посмотреть на одежду. То же самое касалось мужчин, но к тому времени, когда я родился, это уже практически исчезло, потому что первая, а за ней и вторая мировая война, одела всех мужчин одинаково. Так вот, если иметь в виду, то о чем я здесь толкую, имело место следующее: впервые в истории этого молодого вида, культура вступила в противоречие с инстинктом. И те, у кого победила культура, имеют потомков в современности, а те, в которых культура не победила – их просто нет. Если есть, то где-нибудь в джунглях на каких-то далеких островах.

Итак, эти маленькие коллективы стали разрастаться. Сначала, скажем, вместо сотни стало две, потом десять и т.д. И когда стало по 6, 7, 8 тысяч, то возник следующий этап, опять таки культурный. Я сейчас оставляю в стороне вопросы, которые были связанны с вот этой победой культуры. Победа ее заключалась не в том, что было изобретено новое слово: «Давайте не делиться», а в том, что в хозяйственном и военном смысле появлялось преимущество. Можно было заняться земледелием, разведением скота, тем, чем раньше было нельзя. Надо было изобрести эти занятия, и те орудия, которые позволяли все это делать. И культура это делала, а не инстинкты. Но инстинкты, как видите, подавлялись. В двух отношениях. Первое – запрет на агрессию. Я был рассчитан на то, чтобы любого чужого, какого увижу, буду рвать на части. Это было нормой, обязанностью. Это не только удовлетворение инстинкта, но и удовлетворение культуры. И вдруг, я не имею права это делать, да еще и не на сотнях, а на тысячах людей, на миллионах, в последствии. Значит, мне нужно было расширить мое понимание альтруизма, преданности с собственных родственников на гораздо больший круг, и в то же время согласиться на то, что у меня есть запрет на агрессию, против всех, кто на самом деле мне не родственник. Второе – я уже сказал. Я должен был распространить свой социальный инстинкт шире, и убавить агрессию. Эти два обстоятельства на следующем этапе привели к следующему. Когда нас 30-40, легко установить, кто должен повести людей в бой, кто будет главный во время плясок, кто будет главенствовать в каком-то хозяйственном занятии, какая дама должна возглавить воспитание детей, какой мужчина должен заняться их обучением военному делу. Все это легко делается, потому что нас 100. А когда нас 7 тысяч? 100 тысяч? Это уже не идет так. Мы же не можем выбрать из этого числа на каждую должность. Ведь нас будет не один, не два, не десять! Иерархию никак не сделаешь. Тогда возникает следующее, начинается приватизация. Первая приватизация, как это ни странно, была своеобразной революцией. Плохой или хорошей, это другой вопрос, но именно с нее началось громадное ускорение развития человечества. Как это произошло. Для того чтобы конкурентов на каждую должность было как можно меньше, достаточно было договориться, что всякое занятие надо распределить. Попробую объяснить, что было, и что стало. Вот, нас 100. Человек проявил необычайное умение и убил лося. Что ему в награду? Уважение. Если бы он только сказал, что я сейчас будет распределять среди них «это мое», он был бы воспринят гораздо хуже, чем тот, кто отказался во время войны в ней участвовать. И тот и другой полностью лишались права размножения, чаще всего и жизни. Ни одна девушка или женщина к ним не подходила. Потому что это было запредельно. Присваивать себе результаты своего труда человек в том обществе не имел права. И наследовать он мог только генетически. Родитель был крупный, и сынишка его тоже родился крепеньким, и т.п. Это все! Никаких прав на собственные успехи ни у кого не было. Интеллектуальная рента, природная рента, военная рента, административная рента, духовная рента, какие хотите ренты принадлежали всем. Если кто-то что-то выдумывал – лучше всех станцевал, или лучше всех нарисовал – пожалуйста, поцелуй, рождение ребенка, уважение, улыбки – вот что было наградой. Что угодно, кроме права. А теперь, если нас 7 тысяч, мы выделяем среди них какую-нибудь сотню, не больше, а лучше даже меньше, таких, которые начинают иметь права. Например, руководить войной, или быть жрецами, шаманами, права на лучшие пастбища, на большее количество женщин и т.д. С этого момента и начался, если спросить меня, отрицательный отбор. С этого момента, насильники и сукины дети, т.е. тот тип, которых раньше совершенно всего лишали, и который сейчас у нас вызывает презрение. Эти люди стали размножаться быстрее всех. Это право первой ночи в Европе, или право громадных гаремов на Востоке, или поведение казаков, привело к тому что (это ужасно) значительная часть появившихся людей – следствие насилия, чего раньше не было. Никому и в голову не могло прийти изнасиловать женщину из собственного племени. Он был бы наказан так, что не то что потомков, молекул бы его не найти. А это стало нормой.

А с другой стороны и хозяйственное и культурное развитие стали более быстрыми. За кокой-то небольшой отрезок времени удалось освоить земледелие, скотоводство, выплавку металлов, ирригационные сооружения. Появление городов, которые появились уже 6 или 7 тыс. лет назад. Короче говоря, вот за этот промежуток времени колоссальное движение. Этот процесс шел настолько быстро, что в течение очень большого времени – менее 1000 лет – появилось ирригационное земледелие, и в результате, Нил был заселен таким же количеством людей, как сейчас, десятками миллионов. И вот эти государства, которые возникли в результате ирригации, возникли благодаря двум изобретениям. Первое – это ирригационное земледелие, а второе, не менее важное – это восточная деспотия.

Восточная деспотия означала, что в руках одного единственного человека формально – де-факто, конечно, нет – оказалось несколько миллионов полностью подчиненных подданных. Они обязаны были в любой момент времени, когда он скажет, покинуть свои семьи, взять мотыги, работать на земляных работах. Они обязаны были это делать, потому что они выигрывали одновременно со своими семьями в коэффициенте размножения. Те народы, которые не спустились с гор, умея что-то делать на ручьях, и не овладели Нилом или Евфратом или какой-нибудь Желтой рекой в Китае, оставались в малочисленном состоянии. Вот эти возникшие сгустки населения возвышались над всем остальным миром, куда выше, чем египетские пирамиды, которые от них остались, возвышаются над пустыней. Все почти человечество, 90 %, было сосредоточено в этих местах, но, повторяю, для этого нужно было две вещи. Не только придумать ирригацию, не только ей овладеть, но еще и обзавестись первым глубоким дополнительным элементом – это уже итак культурная традиция, а еще одним – восточным деспотизмом. Кстати, в какой-то мере, мы его наследуем. Я имею в виду Россию. Так вот, если иметь в виду вот этот успех, они поднялись и в течение 3 тыс. лет, по меньшей мере, они возвышались над остальным человечеством, будучи необыкновенно культурно утонченными нациями.

В то же время... Вы представляете, что значило для людей в течение небольшого количества времени полностью придавить в себе социальный инстинкт? Не убей! На целых 11-12 миллионов! За это уже судили и карали. Рабство в это время было не очень большим. И второе, конечно, отдать все под чужую волю. Единственное, что их спасало, и это есть в книги, так это то, что они продолжали жить общинами, примерно так же, как если бы они жили в горах у себя, только эти общины были объединены. Сложился, по сути дела, некий общинный строй, и отношения между людьми напоминали те, которые были раньше. И только повинности и чиновники обрушивались на этих людей.

Другой, не менее интересный факт подавления социальных инстинктов и резкого увеличения плотности населения благодаря культурному воздействию ожидало по другую сторону (Египет – это южная сторона) моря, скажем греки и римляне. Там скачок произошел на несколько тысячелетий позже. К тому времени, когда пик у египтян и у других, которые пошли по этому пути, уже прошел или проходил. А второй скачок… его нельзя было сделать на воде, потому что греки и римляне не жили на больших реках, и ирригация там, вообще говоря, была не нужна. В принципе, затраты, которые нужны были для получения килограмма зерна или центнера зерна были в десятки раз больше и никогда не сравнивались с нильскими. Пик это с трудом превзошли мы в ХХ веке. Тот пик, который получили в свое время древние римляне, и который получили китайцы с ирригацией, а именно 100 центнеров на гектар. Правда это рис. Но с пшеницей тоже много. А земли, которые надо пахать, естественно, не обладали этим свойством, но что могло поднять урожай? Рабство.

Что можно было сделать с человеком, которого победили? В самом первом варианте, 150-200 тыс. лет назад, его просто съедали. Потом, его перестали съедать, а стали брать компаньонами. Сначала, брали женщин и детей. Например, какое-нибудь племя, по каким-нибудь причинам, стало малочисленным. Можно было взять женщин и детей чужого племени и включить в свое. Знаменитые походы евреев, которые вернулись к себе на родину из Египта, как раз свидетельство такого метода. Они когда вернулись, перебили мужчин воинского возраста, это были в основном арамейцы, и взяли себе их женщин. И к чему это привело? Буквально в этом же поколении, они перестали говорить на иврите, и стали говорить на арамейском языке. Т.е. Иисус не пользовался ивритом, а пользовался арамейским языком. Это известно из библии. Греческий он не знал, поэтому по тем временам был малограмотным. Я вот не пользуюсь английским, в этом смысле я малограмотен сейчас.

Короче говоря, подобного рода вещи имели место, и люди даже меняли свой язык. То же самое, кстати, произошло с русскими, когда они столкнулись с Мордвой, карелами, чукчами и т.д.. Они не нацело переняли язык этих народов, но переняли фонетику. Фонетика украинцев и фонетика русских отличается именно потому, что было ассимилировано слишком большое количество угрофиннов. Такого рода ассимиляция, поначалу, имела только этот смысл. Но было и другое. Можно было пленного человека заставить работать. Греки продемонстрировали это сначала на завоеванных греках, они же завоевывали сами себя минимум трижды. И самые последние, например спартанцы, тех, кто жил на завоеванных землях сделали иотами, т.е. народом рабов. У спартанцев, кстати, был своего рода социализм: спартанцы хором владели всеми своими рабами. А большинство греков владели рабами лично. Начиная с какого-то времени, рабство стало еще более неприятным, потому что можно было заставить человека работать не только под страхом смерти, но и если человек был в долгах. Он мог продать либо своих детей или жену, или продаться в рабство сам.

Как Вы помните, история и греков и римлян имела этот период, и были специальные законы, которые это, в каком-то смысле, прекратили или, хотя бы сделали неповальным. так или иначе, рабство стало распространенной вещью, и появилась другая возможность концентрировать труд, трудовые ресурсы. Вот смотрите, что сделала культура на уровне тех же египтян? Она дала восточную деспотию и, таким образом, восточная деспотия 11 млн. человек живущих на этой территории по мановению одного единственного слова, руки и т.д. начинали работать в заданном направлении. Появились пирамиды и пр… самое главное, была ирригация. А здесь появились возможности концентрирования труда, специально подчеркиваю, в виде рабского. Можно было купить 10, 100 или 1000 рабов, и всю тысячу заставлять, например, строить дороги или добывать медь. Взлет, который был у царя Соломона, который считался страшно умным, может так оно и было, его взлет был обеспечен не только его умом, но и наличием рудников, в которых добывалась медь. 60 % всей бронзы того времени, была выплавлена у него. И конечно, если бы не было рабов, с чего бы он так разжился? Это притом, что там рабство было семилетним, т.е. нельзя было на всю жизнь оставить человека рабом. У римлян рабы сработали, в свое время, водопровод. Но ведь не только водопровод, но и мосты. С полтысячи современных мостов в западной Европе сделаны еще во времена римлян. И конечно, они сделаны римскими инженерами, их умом… но и рабами. Современные дороги, если бы за ними не так следить, как это сейчас делают, все, включая немецкие, разрушились бы вместе со своими мостами уже через 20 лет. А те – за ними не надо следить, они все время есть. Рабы работали аккуратнее.

Таков второй путь. В некотором смысле рабство себя изжило в двух направлениях. Самый расцвет рабства за всю историю человечества пришелся на древних римлян. Они довольно быстро овладели военной технологией. В личном плане, римляне были не очень сильны, были ростом ниже среднего человека, и т.д. Они даже не могли пользоваться большими мечами. В то время были мечи длинные, и в половину короче, так римская армия вся была оснащена укороченными мечами. И если бы германец и римлянин встречались в поединке, то средний германец наверняка бы убил среднего римлянина, и на этом бы все закончилось. Но римляне придумали очень жесткую дисциплину. Она была у них не только для войны, но и для всего. В историю они вошли именно умением упорядочивать. То, что мы сейчас называем единым экономическим пространством – впервые придумали они. Единый воинский устав впервые придумали они. Они не позволяли никому из союзников быть самими собой, у них были точные легионы. И самое главное, покинуть место в строю было совершенно невозможно, потому что это каралось смертью. В результате, римляне воевали, и завоевали много земель. Но как всегда это бывает, в начале, культура была основана на личном труде, т.е. люди ели, пили, жили и воевали в результате собственных усилий. Постепенно, рабы вытеснили с работы, латифундии забрали землю, и народ был превращен в то, что мы сейчас называем люмпенами. Как, скажем, в Америке 7,2 % населения живут за счет социальных подачек. Так вот, население Рима почти на 100% жило за счет социальных подачек. В результате, сначала они перестали работать, потом они перестали воевать, и потом, они перестали рожать. И пришлось делать то, что сейчас делают в Европе – приглашать кого-то, кто вместо тебя бы работал, воевал. Когда вместо тебя работают, это еще так-сяк, а вот когда воюют… Германцы, которые пришли воевать за Рим, очень недолго были союзниками, и вскоре стали врагами, пустили своих соплеменников на империю, и Западная Римская Империя просто развалилась.

Но перед тем как она развалилась, появилось Христианство. Это тоже очень резкий шаг в культуре. Многих удивляет та жестокость, с которой преследовалось христианство в самые первые 3-4 века после своего появления. Но если бы Вы были в шкуре тех людей, которым предстояло иметь дело с этими христианами, Вы были бы столь же жестоки. Суть в следующем. Как было? Это было уже в Одиссее. Если человека судьба определила в рабы, она отбирает у него половину всех его достоинств. Ведь раб был доведен, в социальном смысле, до состояния скотины. И вдруг возникает человек, в общем-то, даже не из каких-то высших кругов, да еще и малограмотный, и сообщает что раб выше своего хозяина по всем своим качествам. Можно себе представить, я – человек, у которого штук 10 рабов, я очень горжусь тем, что свободен, я думаю, что если бы меня заставили быть рабом – я бы покончил с собой, но не стал рабом… может быть, я даже думаю правду… И вдруг оказывается, что этот трус, который согласен быть рабом, которого я не держу выше собаки своей, этот человек имеет право думать, что он меня лучше. И что в будущей жизни мы поменяемся с ним местами. Меня сунут в котел, а его куда-то еще, чуть ли не на небо. Это же до того возмутительно, что то обстоятельство, что они всего по 100 тысяч распинали, представляется очень странным, потому что это переворот куда шибче того, который был в гражданскую войну у нас в России. А мы заплатили за это жизнями нескольких миллионов человек. Вот этот социальный протест, который назревал все эти годы, достаточно часто выражаясь в бунтах, который вошел в историю бунтом Спартака – бунты ведь были и во времена Египта и пр. Оказывается подавленным инстинкт социальной справедливости. А во время бунта выпускается другой инстинкт – убивать чужого. Помещик – убивай, Египтянин – убивай, негр – убивай его! Вот этот инстинкт можно было сразу выпустить... Это столько раз уже было выпущено, и вдруг, вместо этого возникает новое совершенно теория, которая пытается по-другому решить эту проблему. Для того чтобы Вы понимали, насколько это неожиданно и важно, я хочу привести простой пример. Каждый из Вас знает, что любая деталь в компьютере или телевизоре менее сложна, чем сам компьютер или телевизор. Посмотрите, в нашей стране нас собрали 140 миллионов, кстати, нашей стране надо было бы собрать все 300, потому что мы владеем территорией, которая теперь уже явно превышает наши возможности. Итак, нас 140 миллионов. И возникает вопрос, что сложнее, Россия или человек? США или любой их гражданин? И я Вам однозначно отвечу – гражданин. Человек в миллион раз сложнее любого социального устройства. А с него требуется что-то очень примитивное, например, набросать плотину, или взять меч, и убить человека, который стоит против тебя с мечом, или вовремя встать на место того, кого только что убили и т.д. Я понимаю, что это трудно. Но чаще всего задача вообще становится одномерной. Ось, единая ось, о которой так мечтают у нас в России, и которая была наилучшим образом выражена в Египте, лучше нигде не было. Вертикаль власти. Что такое единая вертикаль власти? Вот, я начальник, вот еще больше начальник, и еще больше и кончается Путиным. Или единая ось по числу денег… одномерная система. И каждая из этих одномерных систем дается человеку, который сложен. И вдруг, возникает еще один подход – все социальные устройства этого не учитывают – приходит Христос и говорит, что надо по совести и по любви, и любовь может быть очень разной, и Любовей столько, сколько у Вас свойств. И кто умеет погладить ребенка по голове так, чтобы тот перестал плакать, тот куда важнее того, у кого в десять раз больше долларов. Вот этот подход, естественно, существовал на самом деле только при жизни Христа. Когда появился Папа (епископы) и опять возникла одномерная система, рождаемая поступенным рукоположением, в которой кто кого умеет погладить совершенно не важно, а важно, кто кого пошлет на костер, и кто раньше сгорит. Так вот, если иметь в виду следующий этап – я специально хожу, этап за этапом – наступают темные, или так называемые средние, века. В этой книге есть интересная вещь. Мы разбиваем на этапы, а потом смотрим на кривую роста численности населения Земли, и оказывается что из экономических и социальных соображений выведены эти этапы и выделены на кривой размножения. Они просто видны. Т.е. это забавно, но в принципе, это означает, что каждый этапа не просто случаен, и что он охватывал всю землю. Ведь я сейчас говорю только о тех землях, история которых нам хорошо известна, а был Китай, Индия и слабо заселенная Сибирь, и все это в сочетании подчеркивалось этими же самыми этапами. Мало того, если Вы вдумаетесь, заметите интересную особенность. Примерно 30 тыс. лет тому назад, друзья наших предков одни ушли в Австралию – нечаянно – другие ушли в Америку – тоже, нечаянно. Те, которые ушли в Австралию, ничего не выдумали, кроме бумеранга, кстати, очень интересное сооружение… европейская культура до него не додумалась, а главное, не может повторить… в научном плане. А те, затеяли свою культуру, пирамиды строили и пр. Но самое интересное, что овладевали они сельским хозяйством и вывели сельскохозяйственные культуры почти в то же самое время, что и в остальном мире. Конечно другие культуры, потому что не было там пшеницы, и пришлось ограничиться кукурузой или маисом… это одно и то же?... Это обстоятельство, я подчеркиваю, в книге оно тоже отмечено, но нет даже попытки объяснения этого, и я тоже не знаю, как объяснить.

Ну и наконец, европейская культура после падения Рима, на самом деле, была в загоне, т.е. и индусы, и, особенно, китайцы жили куда лучше. Например, если на современный манер, часто фигурирует сейчас качество жизни, так вот, если его оценить, то китайцы жили примерно в 10 раз лучше, чем европейцы. Во-первых, европейцы все время воевали друг с другом, а Китай был един, во-вторых, они продолжали ирригационным земледелием, а Европа его не имела и принципиально не могла иметь, в-третьих, китайцы были грамотные, почти поголовно, а эти были безграмотные, причем специально. Исключение составляли славяне в X-XI вв., судя по берестяным всяким штучкам, они были поголовно грамотными. Грамотной Европа стала в ХХ веке. Поголовно грамотными Французы и Немцы и Русские стали в ХХ веке. Это просто кошмар. Скажем поголовно грамотные Японцы – это раньше гораздо. Среднее общее образование тоже раньше у них. Сейчас по числу получивших высшее образование, японцы опять выше, чем европейцы, хотя, Европа догоняет. И вот, наступает период, когда Европа вдруг выскакивает вперед. Многие удивляются европейской культуре, которая вот так победила, и некоторые думают, что это Моцарт, или Шекспир, это, я думаю, тоже как-то влияет, я не настолько неуважаю нашу культуру… Но я должен сказать, что главным образом, это изобретение капитализма, как это ни странно. В принципе, рынок – это очень давняя вещь. Рыночные отношения, вообще говоря, старше человеческих, и всегда существовали на первых этапах человечества. Многие знают, что был первобытный коммунизм, и он продолжается, на самом деле. Каждый из Вас, когда приходит домой и садиться за стол, и мама или жена его кормит, естественно, она не выделяет человека, который больше всех сегодня заработал. Она чаще выделяет человека, например, беременную женщину, или приболевшего ребенка, или того, кого она больше любит. И это продолжение обычного коммунизма, который был когда-то. А вот когда речь шла о взаимоотношениях между этими ордами по 100 человек, то они моги быть следующими: или я силой отбирал то, что я хотел, и они, естественно, могли сопротивляться, и могло оказаться, что мне это на самом деле не по силам, или я мог с ними обменять. И это был рынок. И, конечно, обменивали по договорной цене. Т.е. кто-то имел камень, из которого можно было делать орудия, кто-то имел зерно, которое можно было съесть. Это можно было обменять, и это несомненно делали. Потом появились деньги, и рынок нарастал. Спрашивается, что же тогда такое капитализм? Кстати, и за деньги, и за любой другой товар, можно было получить и человека. В некоторых этносах, до сих пор, для того чтобы получить жену, нужно заплатить. А кое-где нужно заплатить за мужа. Это считается нормальным. А можно было платить за раба.

Так вот, возникает такой вопрос: с чего же начался капитализм? Капитализм начался с одной очень важной вещи. Она была изобретена только в Европе. И именно это стало пожаром. Понимаете, все время идет одна и та же проблема – концентрация трудовых усилий. Культура придавила два инстинкта для того, чтобы дать возможность концентрировать усилия. Вершиной таких концентрация был, скажем, древний Египет. Т.е. – деспотия. Настоящая, восточная, безусловная. Потом, второй раз, на рабовладельческом варианте: я силен, я скупил 100 тыс. рабов, бросил их, скажем, в каменоломню, они мне обеспечивают то, чего нельзя было сделать, когда нас было пятеро или десятеро. А вот рынок труда изобретен в Европе. Наемный труд – это давняя вещь, но там же были всякие ограничения, у всех народов они были. Т.е. я имею право взять работника, если я столяр, у меня одни дочери, и нет сыновей. Пожалуйста, я могу либо выдать дочерей замуж и учить зятьев, либо с разрешения взять ученика. Т.е. наемный труд был, а рынка не было. Человек, как товар, труд, как товар, не присутствовали нигде. И вдруг, оказывается такая интересная штука: можно прибыль, ренту употребить на то, чтобы вместо 2-х работников взять 4, вместо 4-х – 8, вместо 8-ми – 16. Все знают, как быстро нарастает эта цифра. И это означает, что я сегодня делаю двое сапог дамских, на завтра я делаю четыре пары, послезавтра восемь и поскольку количество ножек дамских весьма ограничено – я довольно быстро заполняю весь рынок, но для этого нужны две вещи. Первое – мои сапоги должны быть по себестоимости ниже, чем у всех остальных, по качеству должны быть выше, чем у остальных. И тогда возникает следующий интересный этап. Мне на самом деле нужны не только работники, которых я, грубо говоря, буду эксплуатировать, но нужны еще и инженеры, которые будут придумывать, как удешевить, и как сделать выше качество. А это означает, что неожиданно, в необычайно больших размерах, не только войне потребовались наука и техника. И пошел пожар научно-технического прогресса. Здесь это очень интересно описано. Он начался с таких крайних вещей, которых не знало даже рабовладение. Совершенно добровольно, в начале, нанимали мужиков, и они руками и ногами работали на станках, ткали ткань. Для того чтобы ткать ткани на тех станках, которые были, нужен был мужчина средних лет. Чтобы он был гибкий, но крепкий. Потом появились машины, которые могли вместо него крутить – поставили женщин. Потом придумали машины, которые вместо женщин могли крутить – поставили детей 6-7-8 лет. Как правило все под снос. Ни один рабовладелец этого не делал, потому что этот ребенок ему был нужен взрослым, он его выращивал. Никто же не убивает ягненка, не дождавшись, когда он вырастет в барана. За редким случаем не убивают и поросенка – его выращивают в свинью, и только после этого колют. Никто не убивал в то время мальчика или девочку – растили. Но капиталисту это было не надо. Этот ребенок был не его, он его только нанимал на 12 часов, а его труд продавали его папа или мама. Вот на чем так быстро возник капитализм. На этом резком, почти стократном удешевлении затрат, не трудовых затрат, а качества работы. И только с известного социолога Оуэна, а он же был известный промышленник, начался обратный процесс, который в ХХ веке достиг своего апогея. А именно, что надо брать взрослого человека, надо его учить, и тогда получается качественный работник, и ситец, который можно было бы сделать очень дешевым, можно бы сделать и дорогим, высоко качества. И при этом дорогой, но качественный, ситец будет приносить этому… капиталисту (чуть не сказал – идиоту) больший того, чем принес бы ему тот погибший ребенок. На это потратили 1,5 или 2 века. Но у капитализма, который делал все быстрее, быстрее и быстрее, качество жизни действительно возрастало колоссально. Взять последние 50 лет в Европе. За это время в Европе в 50 раз возросло качество жизни. Т.е. сейчас, почти каждый может летать, уж точно каждый может ездить на расстояния, на которые 200 лет назад ездили только князья, и то, с трудом. А что такое теперешний Интернет, теперешняя связь? Если бы социализм, в том варианте, о котором я сейчас буду говорить, победил повсеместно – многого из того, что капитализм нам выдал, не было бы вовсе. Мы бы увеличивали количества вещей, довели бы его до количества физиологических потребностей, и дальше можно было бы не думать. Вот эта конкуренция, которая обходится в половину всего произведенного (минимум – 40%), она, на самом деле, все еще обеспечивает этот технический прогресс.

Так вот, о чем же книга? Книга вот о чем… Каждый раз, когда мы имеем дело с культурной и социальной эволюцией, и каждый раз, когда культура хотя бы немного, но прогибается, а тем более, когда она прогибается сильно – возникает взрыв. Не только разрешение той культуры, которая была – скажем, разрушение римской культуры, которая возродилась в эпоху Возрождения, и на это ушло порядка 1000 лет – в это время эти подавленные инстинкты выскакивают. Мы все время говорим, буржуа с феодалами воевали за власть. И вот, на этом основании, произошли события, скажем, в Англии, с Кромвелем с этим, во Франции… называется это Великая Французская Революция. Черте что творилось!!! Крови сколько вылито! Ненависти сколько?! И это внутреннее. Это было связано с ослаблением культуры на этот период. Т.е. все эти переходные периоды могут оказаться гладкими, бескровными… они нужны, но они могут оказаться не только гладкими и бескровными. Это может оказаться трагедией, ни с чем не сравнимой. Возьмем ХХ век. Один из наиболее глубоких кризисов капитализма, так называемый «кризис перепроизводства». Это очень примитивная вещь, которая понятна экономистам всех времен и народов. Вот у меня имеется 100 рабочих. Они делают ровно столько сапог, сколько всем надо. Сделали. Пришел какой-нибудь изобретатель и заявил, что знает способ, при котором каждый из рабочих будет делать сапог в два раза больше. Хорошо, магнат покупает патент, дает 6% с дохода и пускает это в дело. Но что он сделал с другими своими работниками? Если их было, скажем, 1000, он оставит только 500. Он их выбросил. Ни они, ни их дети, ни их жены уже не покупают сапоги. А изобретатель продолжает думать, как сделать еще лучше. И вот я придумаю, как сделать все дешевле, а их все выбрасывают и выбрасывают… и таким образом, количество покупаемых сапог уменьшается. Капитализм не знает, что человек должен есть, он знает только, что человек должен платить. В Америке только в ХХ веке отменили закон, по которому есть бесплатная медицина. Она не была разрешена, потому что иначе врачи лишались заработка. А то обстоятельство, что если он не работает и не может платить – отмирает. Кто ему виноват? Работай! А его не берут на работу. И т.д. и вот этот кризис перепроизводства настиг в конце первой трети ХХ века все, от Америки до Японии… по дороге – вся Европа. Самые трудные два места оказались… Советский Союз из этого выпал, и даже заработал на этом, потому что в это время мы покупали. Германия и Соединенные Штаты попали в самое тяжелое положение. США из-за того, что они были самой большой производящей державой, с большим внутренним рынком, поэтому внутренний рынок мог сильно упасть. Англичан, французов спасали колонии, которые не участвовали в этом процессе, а Германия и Америка колоний не имели, и они попались. В Германии еще и незадолго до этого было поражение в войне. И что же мы имеем? В Америке голодные люди стали вытаскивать тушки свиней – ровно 80 кг, это стандарт такой – поливали их бензином. Вы знаете, что первые автоматные очереди в мире раздались по этим безработным, которые вытаскивали тушки. Не против фашистов, и не от фашистов против антифашистов! Первые автоматные очереди – это люди стреляли в людей, которые просто с голода вытаскивали эти тушки. Это было безобразие, конечно. Но Америке повезло, они умели самоорганизовываться, это у них в крови, в отличие от многих народов Европы, и тем более Азии. И еще повезло им на президента, он был с извилинами. Он собрал банкиров, а именно банкиры всегда виноваты в этом перепроизводстве, потому что они могут срегулировать. Их было несколько десятков тысяч. Президент объявил, что их будет 100. И что с этого момента они будут прозрачные, а все кто вложит в них деньги, меньше 10 тысяч, эти деньги будет возвращать государство, но за это они все документы на стол выложат. Они, конечно, не хотели. Он им объяснил: «Где бегают банкиры, которые были, скажем, в России? Они в Париже. Но эти банкиры в Париже еще в России знали французский язык. У нас грамотные люди владели французским языком. И поэтому они хоть плохо… или хорошо… работают шоферами или официантами. А вас не возьмут». Вы все знаете, что американцы, в т.ч. и банкиры, не знают иностранных языков. И в результате, они испугались. И через 3-4 года, не только этой, но и другими мерами, вывел страну из кризиса. А что сделалось с Германией? На этом же основании, путем ГОЛОСОВАНИЯ, Гитлер пришел к власти. Он же переворот сделал не до того, как пришел к власти, а после этого. Он этим напоминал нашего Ивана Грозного. У нас Иван Грозный дважды пришел к власти. Один раз, так сказать, по наследству, а другой раз – переворотом. И Сталин, кстати, тоже. Так вот это же сделал Гитлер. И во что это обошлось немцам? с 33-го года по 45-й – это 12 лет, какое кровопролитие! А за что платила вся Европа? За этот неумелый выход. Что оказывается? Культура, оказывается, очень важна в этих случаях. Если она есть, в данном случае общественная культура умение сорганизовываться, умение держать за яблочки собственную правящую элиту… Это умение у американского народа оказалось куда шибче, чем у немецкого, который подчиняться умеет, а самоорганизовываться после войны только вроде бы научился. Будем надеяться, что научился.

Так вот, я уже вам рассказал про ХХ век. ХХ век оказался одним из самых трагичных веков нашей истории, во всяком случае, европейской – точно. Такого кошмара, который был сделан, в результате неумения справиться со своими инстинктами, и когда эти инстинкты были выпущены… Это ведь страшно просто было сделать! Смотрите, с чего началась революция в России? Многие думают, что революция началась с войны. А она началась, вообще говоря, крайне примитивно – были трудности у русского правительства. Трудность заключалась в том, что царь у нас был, откровенно говоря, не очень умен. Когда он брал в премьер-министры умного человека, он его сменял: либо отправлял в отставку, либо, как известно, одного из них даже убил. Второго тоже собирался убить, но не получилось. В результате правили такие же неумелые люди, я не говорю, недоумки, просто неумелые люди, которые были у власти. И они ему подсказали: давайте устроим… есть такое одесское слово «шухер»… не очень важный шум. Например, есть евреи – начнем на них погромы. Есть армяне – сделаем на них погромы. Есть места, где нет ни евреев, ни армян… в Москве не было ни тех, ни других – давайте на интеллигенцию устроим погромы… инстинкт же работает: чужой, разрешено убивать, я православный, я Иванов, я крестьянин… и вот начинаются эти погромы. Это же примитивно. Вот приходят Троцкий и Ленин, и, скажем, говорят: « Ну, чего Вы с этими евреями, живут себе, один другого беднее. Те, которые богатые, давно смылись. И, кроме того, их охраняют казаки. Чуть вы сунетесь на кого-нибудь из них – казаки нагайками, а то и шашками… и все... Давайте лучше вот этих капиталистов, помещиков. Ты помещик? Нет. Капиталист? Тоже, нет. Отлично!» И это очень дальновидно. Когда началась гражданская война, и приходят белые офицеры, в ту же самую деревню, где полгода тому назад все, в т.ч. и староста и все кулаки, офицер пришел с казаками – вешали. Они говорят, тот помогал Ленину, этот помогал Ленину, немецкие деньги были у Ленина… А сколько помогали белым? Что, им совсем не помогали что ли? Я точно знаю, что им помогали куда больше. Так вот, игра на этом инстинкте., чаще всего делается на чем? Делается, как сделал Гитлер. Он же даже говорил: «Не было бы евреев, мне пришлось бы их выдумать». Почему надо выдумать? Потому что надо выдумать точную когорту людей, которых можно убивать безнаказанно, и вся остальная масса должна точно знать, что это не они. Вот если в народе подавление культурной традиции настолько сильно, что если я объявляю, что поскольку мы голодаем, то мы Сидорова съедим, и все соглашаются, то это одно. А если культурная традиция не позволяет такого сделать, то это нечто другое. Т.е., если нельзя сделать так, что, сговорившись между собой, финансовая элита России сказала: «давайте Ходорковского разделим между собой», а всех остальных не будем трогать, то это один вариант. А если есть мнение, что надо чтобы все платили налоги нормально, так как они платят в Канаде, т.е. в 300 раз больше того, что они сейчас платят, то это и было бы решением проблемы. Так я еще раз повторяю, самая интересная особенность заключается в том, что когда эта борьба между культурой и инстинктами оказывается в пользу культуры, далеко не всегда это ведет к счастью, а когда культура ослабевает – это всегда ведет к бунту, к кровопролитию, к войнам! И то обстоятельство, что в XXI веке Земля оказалась маленькой для нас не потому, что нас много – это дурь, в России нас точно не хватает, примерно в 5 раз меньше, чем нужно – она мала по нашим возможностям с ней взаимодействовать. Мы можем сделать с ней то, чего никогда никто не мог сделать. Экологические кризисы были десятки и сотни раз, но они были локальные. Теперешние кризисы – глобальны. Социальные кризисы были тоже локальны, то в Китае, то в Европе. Теперешние кризисы становятся все глобальными, и это обстоятельство требует от нас двух вещей. Первое: мы должны распространить – и это делается довольно быстро, при моей жизни проделан громадный путь в этом отношении – метку «не убей» на все человечества. Впервые за всю жизнь человечества, эта граница подошла ко всему человечеству. 40-50 можно было негра убить значительно дешевле, чем белого. Еще совсем недавно, во время Киотских протоколов, оказалось, что когда подсчитывали убытки от умирающих людей из-за экологического кризиса – китайца считали в 16 раз дешевле, чем американца или европейца. И когда это стало известно, то соответствующие люди Киотский протокол не подписали. Но самое главное, они оттуда смылись, потому что они были так измазаны сажей и дегтем, что им некуда было показаться. Т.е. сейчас оказывается китаец стоит столько же, сколько белый. В Америке еще 50 лет назад этого не было сейчас, я бы сказал, негр даже дороже. Что уже несправедливо, конечно :) Это переборщили на время, со временем это уляжется.

А теперь несколько слов еще вот о чем. Очень важная сторона дела  это наш инстинкт социальной справедливости. Он у нас вроде бы подавлен, а на самом деле, он у нас все возвышался. Ну, не для всех. Посмотрите, во все времена ценился альтруизм. Если вы идете к врачу, и он с вас собирается брать деньги – вы рискуете. Почему? Он, может быть, будет вас лечить за деньги даже тогда, когда вам не надо. Он будет вас оперировать тогда, когда вам не надо. И это не разговоры. В 60-е годы был проведен эксперимент. В Америке еще не было общественной медицины государственной, была только частная. А в Советском Союзе не было частной медицины. Она формально была разрешена – у них законом запрещена – но ее не было. Утюгом прошлись большевики по частному сектору. А Франция и Англия имеют тысячелетний опыт сочетания этих двух видов медицин, причем, разный. В Англии он основан на так называемом личном семейном враче. А во Франции на другом. И вот ЮНЕСКО решило провести такой забавный эксперимент. Взяли у нас ЛОРа в Москве, и в Чикаго клинику, которая тоже ухо-горло-нос. По каким мотивам выбрали ухо-горло-нос – не знаю, может быть, просто потому что это не смертельно. Послали карточки – не самих больных, тогда из Советского Союза было не выехать – в Англию и во Францию. Я был знаком с теми советскими людьми, которые обрабатывали эти карточки в Московской клинике. Те обсудили, и сделали следующий вывод – вывод я знаю только по полипам… когда есть полипы, то их либо удаляют, либо лечат консервативно. Это понятно. Так вот, американцы сделали операций на треть больше, чем было надо. А русские сделали операций на треть меньше, чем было надо. Открытие сделал Я. Я сказал, что подлецов, среди медиков в обеих странах, одинаковое количество. Но это не зафиксировано, я публично рассказываю об этом впервые. Что оказывается? Когда я иду с полипами и с меня должны взять деньги, то с меня выдерут эти полипы даже тогда, когда этого делать не надо. А могут сделать операцию и такую, что я вообще помру… ну, с полипами-то – нет… Но тогда возникает такой вопрос: к кому же надо идти? Нужен альтруист. Нужен честный человек. Нужен беззаветный человек. Сейчас, например, во всем мире падает уровень образования, у нас в том числе, и может быть, даже сильнее, чем в других странах… а может быть – нет. Но спрашивается, что должен делать человек в этих условиях. Он должен стать альтруистом. Он должен пойти в образование не потому, что платят или не платят, а потому что это его призвание. И вот, целые классы, целые этносы, прослойки возникали в жизни человечества, в т.ч. европейского человечества (минимум, два раза они в Европе возникали, это есть в книге – это энциклопедисты во Франции). Они потянули на себе самую трудную… они не были гениями, но они работали как сукины дети, вложили все, что у них было, для того чтобы поднять уровень образованности и уровень осведомленности планеты. И создали энциклопедии. А потом, через много лет, возникла русская интеллигенция, это тоже здесь есть. Русские интеллигенты – это кто был? Это же был, чаще всего, дворянин или дочь или сын богатого человека. Они шли в народ с тем, чтобы его образовывать. Среди них был отец Владимира Ильича Ленина, сам Ленин не был таким человеком. У меня был студент, он был мордвин. Он с величайшим уважением относился к отцу Ленина. Он сказал: «Этот человек вывел в люди Мордву». Что он сделал, как вывел? Он их пустил учиться в начальную школу, потом в среднюю, потом в высшую, и они стали потом преподавателями в этих же мордовских селах. Что, там была большая зарплата, вы думаете? Учителя и до революции жили не лучше, чем сейчас. Что вы смеетесь? Точно жили не лучше, чем сейчас. Советская власть даже приподняла их – учителей, потом снова опустила, естественно. А теперешняя и вовсе. Поэтому, энтузиазм… нельзя себе представить развитие культуры, основанной на одномерной системе оплаты или занятия должностей. Если академик лучше, чем членкор, а членкор лучше, чем доктор, а доктор лучше, чем кандидат и т.д. – это, извините меня, не наука и не прогресс. Когда я читаю лекции в Америке, рассказываю о ком-нибудь, и меня спрашивают, сколько он имеет денег, и я вынужден сказать, что он имеет намного меньше, чем Абрамович, и на этом основании слушатель говорит: «что же он, такой умный и такой бедный?». Вся штука в том, что он и умный, и альтруист, а Абрамович может быть и умный, но уж точно не альтруист. Во всяком случае, я не заметил его альтруизма. Может быть, со временем, я окажусь не прав.

И еще одна сторона этой книги. Нас, конечно, волнует два важных вопроса всю жизнь. Первый вопрос касается каждого из нас лично. Если родился, например, жук – у него нет восприятия этого. Родился – значит, родился, умер – так умер. Он стремится оставить потомков, и только это. Мы тоже должны стремиться оставить потомков, и в моменты падения культуры случается то, что случилось сейчас с европейской культурой – желание оставить потомков исчезло. Это самое страшное, что есть в современной европейской культуре, и если это охватит весь мир – все же боятся перенаселения – то ничего не надо делать, мы вымрем. К счастью это охватит не всех. Я думаю, что дурачки не оставят потомков, а умные – оставят. Но это другой вопрос. Так вот, если сейчас речь идет о насекомом, о собаке, о скотине любой – она родилась и родилась, жила и жила, и ее единственное предназначение – это оставить свой генофонд. И кроме этого у них нет ничего. У них нет социальных задач, только одна эта задача. Мы с трудом можем согласиться с тем, что мы появились на этот свет только для того, чтобы оставить потомство. У нас есть вторая сторона, у нас есть культура. Мы должны оставить что-то в культуре. Каждому это свойственно, это заложено наряду с инстинктом, с культурой, которая тогда была в этом маленьком коллективе. Там каждый был творец своей культуры, и если это прекращалось, то это наказывалось смертью для всего этого маленького коллектива. Это и был так называемый групповой отбор. Сейчас, когда индивидуумы живут точно так, как тараканы, чтобы побольше съесть, побольше иметь денег, ездить куда-нибудь и т.д. – это смерть для того этноса, который так живет. Но это еще и смерть, и несчастье, собственно, для человека, и если речь идет об этой книге, то это в некотором смысле призыв к тому, чтобы оставить след в культуре. И этот призыв, на самом деле, усиливается тем, что теперешнее падение европейской культуры может оказаться всечеловеческим. Вся штука в том, что наша культура сейчас доминирует. Я говорю «наша», потому что мы все европейцы, независимо от рас. И вот, эта европейская культура поставила человечество на грань гибели именно тем, что она все время наращивала свои обороты, в частности, с природой. И вот если надо остановить этот процесс, то это означает возрождение культуры, не обязательно в самой Европе, это может случиться на границе с Китаем, в самом Китае, в Индии, где угодно! Есть надежда, что это подхватит любая другая культура. Я все время привожу пример один и тот же. Россия была отторгнута от европейской культуры примерно в XIII веке, благодаря завоеванию со стороны монголов. А до этого Русские были европейским народом. И самое главное, что государственность была снята с них. Очень легко победили тевтонов и очень легко легли под Батыев. Легли, и сняли с них точную копию. Я всегда вспоминаю такой эпизод. Ивану Грозному было 12 лет. Его подговорили какие-то бояре, он выскочил на крыльцо и закричал: «Боратынских на плаху!». Ну, кричит мальчишка на крыльце… постепенно, народ побежал в сторону Боратынских, толпа становилась все больше. А у тех были стрельцы, они, естественно, не хотели умирать, и начали стрелять в толпу и попадать. Безоружные люди добежали, перебили всех стрельцов до единого и действительно потащили Боратынских на плаху. Спрашивается, а почему такая вдруг ненависть? Откуда это? А это – века набранного самодурства и несчастий, связанных с теми, кто руководил страной. И потомки первых князей поперек горла стояли у русского народа. Все беды были от них. Монголов, вместе с их союзниками, было в 10 раз меньше, чем русских. И освободиться можно было мановением руки. Но самодурство довело их до кипения. То же самое, конечно, случилось и во время октябрьской революции. Безобразие и самодурство, которые творились в стране, естественно, вызвали этот взрыв, так вот, я еще раз повторяю, на крутых поворотах истории, это обязательно выскакивает как бунт. И этим пользовались много раз. А сейчас пользоваться особенно опасно, потому что мы все живем в городах, где есть атомные электростанции. И если все эти атомные штуки попадут в руки террористов, и они, вместо поясов с бомбами, которые начинены обычным динамитом, сделают свои пояса просто атомными снарядами? Впереди очень опасная, я не хочу сказать тяжелая, опасная жизнь, связанная с тем, что все эти проблемы не решены, а культура европейская падает. Другие, может быть, подымаются, но европейская – падает. Так почему же бывает это на стыках культуры? Русские снова вышли на европейскую арену во времена Петра I. Хозяйственные, и, особенно, военные неуспехи, заставили его послать своих людей и научиться хотя бы инженерной грамоте. В результате они вернулись, и начала развиваться так называемая русская интеллигенция. Соответственно, в 25-м году они вышли на площадь, и попытались повлиять на форму правления. Но к этому времени вспышка русской культуры, сравняла русский народ с точки зрения вершины культуры. Не с точки зрения бытовой, а с точки зрения вершины культуры, Россия сравнялась с Европой. Далеко не каждый европейский народ к тому времени имел Пушкина. А у нас уже был Ломоносов. У нас уже работал немец Эйлер. Не только немцы, которые приезжали подзаработать, а сам Эйлер. А какой город выстроили? Питер… А как начала расширяться империя? Это вспышка русской культуры совершенно необычная. Я не знаю ни одного народа, где бы такое было. Значит и у других такое может быть. Т.е. она не обязательно должна возродиться в Европе. Может быть, Европа для этого не годиться… Россия, вроде бы, тоже.

Теперь я хочу сказать еще несколько слов о самом человеке. Но сначала окончу о книге. Предисловие написал я. Читая, Вы увидите, что я оценил ее как историческую книгу. Здесь сидит профессор Габуда – он оценил ее как вклад в Вашу науку, в психиатрию. Так и есть, действительно, потому что инстинкты, конечно, проявляются. Когда мы читаем Достоевского, и у нас начинает болеть не только душа, но и голова, это связано с тем, что там все на инстинктах и почти нет ума. Никакого рационального зерна в поведении его людей не найдете. И это, конечно, ваша профессия. Здесь же сидит профессор Гладкий. Он оценил, по-видимому, ближе других. Еще очень резко оценил один известный биолог, думаю один из самых известных людей, работающих в биологии, Шноль. Лаборатории, которой он руководил, выдали три или четыре всяких ленинско-сталинских премии, и ни в одной из них он не был соавтором, хотя все они были сделаны по его идеям. Так вот, этот человек написал очень резкое письмо, с похвальбой в адрес этой книги. Фет ему ее подарил. Может быть потом, если будут вопросы, я это зачитаю. Но возвращаясь к Гладкому. Он сказал то, что я не решился сказать по какой-то нехорошей причине. Понимаете ли, в чем дело… вот есть такое слово – философия. В русском языке его до того замызгали, что когда о человеке говорят, что он философ, то это означает, что он, по меньшей мере «редиска». Так вот, это обстоятельство заслонило мне совершенно сознание, и в эту сторону я никогда не думал. Фет – очень известный математик. Я не знаю, знаете ли вы, что такое риманова геометрия. Так вот в римановой геометрии у Фета есть очень важная теорема. А риманова геометрия лежит в основе теории Эйнштейна, теории относительности. Это современное понимание устройства вселенной. Не до конца. Вселенная сложнее, чем и риманова геометрия, и вся теорий Эйнштейна. Но это последнее слово науки в эту сторону. Теперь, я знаю работы с физиками. Было два человека, которых повезли в Бэккингем. Это были Ландау и Румер. Румер был постарше и покультурнее, а может быть и поталантливее. А Ландау был помоложе и, как это часто бывает с местечковыми евреями, недокультурный. Знаете, есть такой тип евреев, который выскакивает из бочки независимо от того, нужно это было или нет. Я говорю правду, потому что я его знал с этой стороны… и не только я. И вот, они вернулись в Советский Союз. Наступили 30-е годы. В это время много сажали. Посадили обоих. Старший Капица имел возможность спасти одного из них. Он выбрал Ландау. У него были мотивы производственного плана. Дело в том, что в это время он непосредственно с Ландау работал над теорией сверхтекучести, которую, кстати, они сделали успешно. Ландау был талантлив. То, что я о нем говорю, его талантливости не умаляет. И вот Румер провел довольно много времени в лагерях, вернулся, и если честно сказать, Ландау его не пустил обратно в Москву. Поэтому он оказался здесь в Новосибирске и стал работать с двумя человеками. Одним из них был Фет. Была такая проблема, она в каком-то смысле и сейчас еще не совсем окончена… Вы знаете, что в свое время Резерфорд на рубеже веков доказал такую вещь, что атом напоминает планетную систему. Ядро – тяжелое. как наше Солнце, а вокруг него бегают электроны, все одинаковые. Планеты у нас не одинаковые, а эти – одинаковые, это он установил экспериментально. А дальше, следовало объяснить, как это получается. Потому, что тогда, если электрон вертится вокруг ядра, он должен обязательно упасть на ядро, а он не падает. По теории Ньютона он должен был точно упасть, а он не падает. Планеты не падают просто на коротком промежутке, со временем они все упадут, а вот электрон должен был бы упасть в течение очень короткого времени. Так вот, Бор, знаменитейший физик, один из создателей квантовой механики, догадался в чем дело. Если понять это у бора, то посчитать, как устроен атом водорода, может не только студент, а даже хорошо подготовленный школьник. А если взять два электрона – это гелий – то это уже достаточно трудная задача. Но она тоже решается. А дальше, когда их уже не один или два, а 5-6-10 электронов, начинается следующее. Они заполняют эти оболочки не до конца, а перескакивают. Таблица Менделеева должна была бы получить обоснование, оправдание расчета этой задачи. И оказалось, что это очень трудно. А поскольку Румер был специалист в области симметрии, он начал это делать, на свободе. Возможно, что он это делал и там, не знаю. Здесь он выбрал Фета. Вначале. они вместе сделали две монографии, а потом, уже после смерти Румера эта работа была завершена Фетом. Это действительно очень важная работа. Классическая. Но тогда возникает такой вопрос: с чего взялась эта книга? Оказывается, Фет и в истории побывал. На Вашем веку этого не было, а на моем было: начался развал социалистической системы. В начале, это было непонятно, развал или не развал. В Польше возникли профсоюзы, и рабочие стали возражать против социализма. В России они тоже возражали, но как вы помните, аналогичные события в России были подавлены во времена Хрущева жесточайшим образом. Потом такие же волнения были и были подавлены в Литве, в Германии. А в Польше оно приобрело слишком широкий масштаб. И главное, они не стреляли, не устраивали баррикад, а просто объединялись, объявляли забастовки. Движение называлось «Солидарность». Фет знал много языков, у него были способности, а вот польского не знал. И он стал слушать польское радио и выписывать польские газеты – они как социалистические – приходили, на них запрета не было. Например, «Times» могли читать только первый секретарь, 20-й секретарь, но уж никак не доктор. Фет – не мог. И он написал книгу «Польская революция», понимая, что это – прообраз того, что случиться везде. К сожалению, у нас случилось нечто иное, более худшее. У нас демонтаж социализма был сделан сверху, у них – снизу. Эта книга была переведена на 17 языков. Она имела бы первую премию – 15 лет за антисоветчину. Фет оказался очень осторожным, аккуратным. Он организовал дело таким образом, чтобы книга вышла, была переведена на все языки, а то, что написал ее Фет никто не знал, в т.ч. и КГБ-шники. Это было особенно трудно, за это я уважал его еще больше, чем за саму книгу. Потому что все остальные диссиденты выпендривались и, соответственно, все сидели. За это он их и не любит. И я не люблю. Мне показалось, что она по истории, а на самом деле она – по философии. Дело обстоит таким образом: человек всю жизнь думал, как ее прожить, всю жизнь думал о судьбах человечества, о справедливости, всю жизнь думал о России.

Спасибо.