2. Пути порабощения человека

Субъективное ощущение лишения свободы возникает обычно в виде реакции на изменение положения индивида, ограничивающее привычный для него образ жизни, так что некоторые прежде возможные способы поведения становятся для него невозможными. Как мы уже видели, человек примечательным образом ощущает не «состояние свободы», а «лишение свободы» или избавление от этого лишения.

В действительности это не парадокс, а частный случай общего закона природы. Лишь изменение воспринимается как информация, поскольку информация и есть, по определению, сигнал об изменении состояния системы; поэтому неизменное состояние равновесия вовсе не воспринимается, если оно физиологически выносимо, то есть не производит болезненных ощущений. Лишь получив информацию, живая система на нее реагирует. В этом смысле природа «консервативна», но только в этом. Когда человек получает информацию, он на нее реагирует.

В разных исторических условиях «свободой» назывались самые различные положения человека, воспринимавшиеся им как «нормальные». Когда историки рассказывают нам о «свободных членах общин» в каком-нибудь древнем обществе – например, в Шумере – то речь идет о положении людей, мало чем отличавшемся от хорошо известной нам крепостной зависимости русских крестьян. И «свободные» общинники-шумеры, и русские крепостные не ощущали своей «несвободы», если их не угнетали какими-нибудь необычными для них повинностями. Таким образом, можно дать удовлетворительное определение несвободы: это наложение ограничений на поведение человека, необычных в той культуре, где он воспитан.

Заметим, что это определение не зависит от культуры. Между тем, определение «свободы» – если бы мы попытались его дать – зависело бы от культуры, в которой люди привыкли жить; ощущение «свободы» совпадало бы с «нормальным» для них состоянием. Таким образом, наше определение «несвободы» не является прямым отрицанием «свободы»! Точно то же относится к понятию «социальной несправедливости», об относительности которого уже была речь.

Возникновение частной собственности и государства было для подавляющего большинства людей тяжким переживанием – лишением свободы. До этого люди жили в племенном обществе, существовавшем несравненно дольше, чем пришедшее ему на смену «классовое» общество – общество, не признающее равноправия своих членов. Жизнь в племенном обществе была суровой: обязанности по отношению к племени показались бы современному «западному» человеку невыносимым бременем. Как мы уже говорили, европейцы, попавшие в плен к индейцам или африканцам, находили эту жизнь крайне «несвободной» и никогда не могли к ней привыкнуть. Для них эта жизнь была полна ограничений, воспринимавшихся членами племени как естественный образ жизни. Точно так же чувствовал себя человек племенного общества в обществе «белых». Традиция, передающая племенной образ жизни, упорно противится новшествам «цивилизации» и долго хранит память о прежней «свободе».

Древнейшей формой порабощения, от которой происходит и самое это слово, было рабство. Вначале в войнах между племенами не было пленных: вся польза от побежденных состояла в том, что их съедали. Но уже на племенной стадии иногда оставляли в живых женщин, которых брали в жены, и в некоторых случаях детей, принимая их в племя победителей. Отсюда могло впоследствии развиться «домашнее» рабство, описанное у Гомера. Иногда можно встретить представление, будто рабство пришло на смену каннибализму, когда оказалось выгоднее использовать рабочую силу человека, чем съесть его. Это объяснение не выдерживает критики. Хотя в некоторых племенах пережитки каннибализма сохранились до наших дней (обычно в виде культового обряда), в более развитых племенах это поведение исчезло задолго до встречи с европейцами, и безусловно до появления частной собственности и государства. Каннибализм осуждается уже в древнейших греческих мифах: Кронос, пожиравший своих детей, потерял власть над миром.

Распространение рабства было связано с появлением частной собственности и государства. Собственность на землю создает потребность в дешевой рабочей силе, а государство, ведущее войны, поставляет военнопленных, превратившихся в ценный товар. У шумеров иероглиф для слова «раб» первоначально означал «человек с гор»: они вели войны с горцами, жившими на восток от Двуречья. Другое шумерское обозначение раба имело также значение «штука»; этим очевидно подчеркивалось превращение человека в «вещь», в предмет хозяйственного обихода вроде скота. Как мы знаем из греческой и римской истории, эта психологическая операция стала неотъемлемым элементом древних культур, точно так же, как это было в Новое время в европейских колониях. Несостоятельных должников продавали в рабство; спасаясь от него, они продавали своих жен и детей. Рабы из собственного народа – иногда бывшие знакомые и соседи – вызывали некоторое неудобство; такую ситуацию пытались рационализировать. В аккадском языке раб назывался словом «арду», первоначально означавшим «опустившийся». Эвмей, образцовый раб Одиссея, объясняет свое положение знаменитыми словами:

Тягостный жребий печального рабства избрав человеку,

Лучшую доблестей в нем половину Зевес истребляет.

Поэтому он и остается свинопасом, хотя и с похвальным эпитетом: «свинопас богоравный». Греки не любили обращать в рабство своих соотечественников: в Афинах это запретил Солон. Впрочем, рабы из другого полиса, тоже греки, кажется, не вызывали особенных эмоций. Римляне считали, что отец вправе продавать в рабство своих детей. Злоупотребление этим правом иногда вызывало возмущение; отсюда, по-видимому, произошел замечательный закон, запрещавший отцу продавать одного и того же сына более трех раз.

Другая форма порабощения людей, столь же древняя, как рабство, но характерная для стран Древнего Востока – это крепостная зависимость. Члены племенной общины, попавшие в такую зависимость, были прикреплены к определенному участку земли, обычно к тому же участку, где прежде свободно жили их предки. Они должны были работать под присмотром поставленных над ними начальников, выполняя назначенные нормы и сдавая урожай на склады храма или царя, а впоследствии – помещика. Это было похоже на барщину времен феодализма, сохранявшуюся в России до недавних времен. Сходство столь велико, что кажется естественным использовать тот же термин и назвать таких крестьян «крепостными». Впрочем, этих древних крепостных нельзя было продавать и переселять с бывшей общинной земли, и за ними признавались некоторые личные права, чем они и отличались от рабов, положение которых скорее было похоже на жизнь чернокожих рабов в Соединенных Штатах. Во всех случаях переход от племенной жизни к подневольному труду был трагическим переживанием, которое мы описываем общим термином «порабощение». Коллективная память не забывала прошлую жизнь в течение столетий.

Чтобы составить себе общее представление о древней истории, надо уточнить важное культурное различие, выражаемое словами «Восток» и «Запад». Культуры, называемые «восточными», развились к югу и юго-востоку от Средиземного моря, в долинах великих рек – Тигра и Евфрата, образовавших плодородную землю Двуречья, и Нила, создавшего Египет. Я не говорю здесь об истории Индии и Китая, во многом напоминающей историю Двуречья и Египта, но не столь древней и оказавшей меньшее влияние на развитие современной культуры. Таким образом, общепринятый у историков термин «Древний Восток» будет дальше относиться лишь к «Ближнему Востоку». История Древнего Востока, в общепринятом смысле этого термина, охватывает промежуток времени примерно с 3000 лет до н.э., когда возникли первые государства шумеров и египтян, до шестого века до н.э., когда персы завоевали Вавилон (538) и Египет (525). Мы не будем рассматривать в этом смысле более поздние явления, например, дальнейшую историю персов, на которую уже влияли «западные» культуры,. Таким образом, Древний Восток существовал около 2500 лет. Народы, населявшие эту часть Земли, принадлежали различным расам, но в большинстве не были индоевропейцами. Шумеры загадочны по своему происхождению и языку, не похожему ни на какой известный язык. Более поздние обитатели Двуречья, аккадцы, вавилоняне и ассирийцы, были семиты. Египтяне были, по-видимому, смешанного происхождения и имели общих предков с берберами и семитами. Общность культур Древнего Востока обусловлена не расовым происхождением, а условиями жизни, определившими их экономический и социальный строй.

Страны к северу от Средиземного моря развились позднее. Эти культуры, из которых нас будут интересовать главным образом греческая и римская, обычно называют «западными», хотя Греция лежит на долготе Египта; к ним применяется чаще всего обозначение «Античный мир». Но мы будем называть культуры Балканского и Апеннинского полуостровов, охватывающие период примерно с 800 года до н.э. до 500 года н.э., термином «Древний Запад», сознательно противопоставляя их восточным культурам. Эти культуры заимствовали важные элементы своей цивилизации у более старых культур Древнего Востока, но, как мы увидим, на них совсем не похожи. Заметим, что греки и римляне принадлежали к индоевропейской расе.

Вопреки представлениям историков девятнадцатого века, долины великих рек не были «колыбелью цивилизации». На заре истории эти долины были заболочены, покрыты джунглями и кишели зверями и насекомыми; их могли освоить лишь люди с развитыми орудиями и навыками труда. То и другое принесли с собой племена, спустившиеся в речные долины с горных склонов, где и возникли первые очаги культуры. Это были спадающие к морю склоны хребта Тавр (на юго-востоке нынешней Турции), хребта Загрос (на юго-западе Ирана) и склоны параллельных хребтов Ливан и Антиливан в Палестине. Первые два из них, вогнутые к югу, называются «Плодородным Полумесяцем». На этих склонах, поросших лесом и орошаемых горными ручьями, впервые возникли животноводство, земледелие и выплавка металлов; отсюда они распространились по всему Восточному полушарию – во всяком случае, по всему Ближнему Востоку и Европе. Примечательно, что культуры индейцев Западного полушария, изолированные от этого центра, так и не научились использовать металлы, не знали колеса и не имели тяглового скота. Мы не знаем, кто были изобретатели цивилизации: их останки нельзя отождествить ни с одной из нынешних рас. Но несомненно их открытия, сделанные 7 – 10 тысяч лет назад, широко распространились задолго до начала письменной истории. Письменность изобрели шумеры за 3500 лет до н.э., или несколько позже. Египетские иероглифы, появившиеся за 3000 лет до н.э., как и вся необычно скороспелая египетская культура, могли развиться под влиянием шумеров. Во всяком случае, за 3000 лет до н.э. начинается история, засвидетельствованная письменными документами: с этого времени мы знаем, с кем имеем дело. Это и принимается за начало Древнего Востока.

Осушению речных долин, несомненно, способствовало изменение климата: Ближний Восток становился все более засушливым. Племенные общины, обрабатывавшие поля, могли получать воду только из реки и должны были рыть каналы. На плодородных землях, удобренных илом, получались высокие урожаи. Население быстро росло; в начале писаной истории мы застаем уже большие посевные площади с развитой системой искусственного орошения. Поддержание и расширение ирригационных сооружений требовало совместных усилий многих общин. По-видимому, координация этих усилий и была первоначальной задачей, стимулировавшей возникновение первых государств: древнейшие документы Двуречья и Египта показывают, что эти государства образовались на берегах рек и с самого начала имели такие функции. Сначала это были небольшие государства; в Шумере, благодаря обильным находкам глиняных табличек с хозяйственными записями, мы можем проследить их жизнь с большой подробностью. В центре такого государства возникал город, где находились храм и царский дворец: это были первые в истории города – Эреду, Урук, Ларса, Лагаш, Ур и другие. Вначале царь был также верховным жрецом; потом эти функции разошлись, и власть царей одержала верх над властью жрецов. Города-государства, не разделенные географическими препятствиями, часто воевали между собой. За тысячу лет шумерской истории лишь два или три раза удачливый царь одного из городов сумел объединить всю страну под своей властью, но эти большие государства держались недолго; кончилось тем, что Шумер был завоеван аккадцами. Впрочем, к тому времени уже сложилась социальная система, которая продержалась без изменений при всех завоевателях – аккадцах, вавилонянах и ассирийцах.

Общинное земледелие постепенно сменилось «государственным». Считалось, что земля принадлежит богу, главным жрецом которого вначале был царь. Крестьяне выходили на работу группами под руководством назначенных храмом надсмотрщиков. Орудия труда и рабочий скот находились при храме, в так называемом «доме плугов», и выдавались работникам под их ответственность. Весь урожай доставлялся в храмовый склад, откуда по установленным нормам отпускались продукты питания и одежда. Часто крестьянам выделяли небольшие куски земли для собственного хозяйства – как мы сказали бы, «приусадебные участки». В некотором смысле это была идеальная «колхозная система» – идеальная в том отношении, что она освящалась религией. Чиновники, управлявшие от имени царя или храма всем хозяйством, вначале были под строгим контролем, о чем говорят документы отчетности и меры взыскания. Но когда возникли крупные государства, царь не мог уже лично наблюдать за чиновниками, и возникла бюрократическая система, где каждый заботился о себе. Чиновники стремились передать власть своим сыновьям, и постепенно их функции стали наследственными: возникло помещичье землевладение. При вавилонском царе Хаммурапи (около 1750 г.) это фактическое положение вещей уже признается законом.

Несомненно, так же обстояло дело и в Египте, хотя египтяне оставили меньше хозяйственных документов: вместо глиняных табличек они писали на деревянных дощечках и других плохо сохранявшихся материалах. Лишь важные сообщения они высекали на камне, так что египетскую историю мы знаем больше с политической стороны, а хозяйственную – по более поздним источникам. В отличие от Двуречья, малые государства вдоль Нила (называемые по-гречески «номами») очень рано подчинились власти единого царя – фараона, который считался живым богом и хозяином всей земли. Крестьянину трудно было восстать против божественного порядка, в котором он вырос. Впрочем, он видел только чиновников, из которых потом вышли помещики. Все завоеватели – гиксосы, эфиопы, ассирийцы, персы – сменяли друг друга высоко над его головой: порабощенный человек жил «вне истории».

Рабство в прямом смысле играло на Востоке меньшую роль. Оно существовало уже у шумеров. Вавилонские и ассирийские цари переселяли целые народы и сажали их на землю в других местах, чтобы сломить их сопротивление. Но крестьянский образ жизни воспроизводился без изменений. Рабство развивалось в городах; долговое рабство сохранялось повсюду. Свободный слой населения, состоявший из чиновников, ремесленников и купцов, составлял небольшое меньшинство населения. В странах Древнего Востока подавляющая часть населения была всегда порабощена. Крепостная зависимость создавала традицию, в которой принадлежность общине, неизменное место жительства и религия делали почти невозможным сопротивление такому порядку вещей. Древнейшие народы – шумеры и египтяне – имели детально разработанные представления о загробной жизни, где, по их понятиям, сохранялось сословное деление. Социальный статус на Востоке воспринимался как божественное установление, продолжающееся и после смерти. Меняющиеся завоеватели почти не влияли на положение порабощенной крестьянской общины, которая платила налоги и выполняла повинности для любой власти. Отсюда глубоко восточная заповедь христиан: «нет власти не от Бога».

Напомним наше определение несвободы. «Восточный человек», образ жизни которого мало менялся, не ощущал несвободы; но с нашей точки зрения он никогда не был свободен. Такая точка зрения имеет смысл в гуманистической системе ценностей, где главной ценностью является растущая человеческая личность. Мы будем всегда отчетливо отделять субъективное ощущение несвободы, зависящее от культурной традиции, от общего представления о несвободе, возникающего из «внекультурной», гуманистической системы. Конечно, можно возразить, что и эта система ценностей присуща определенной разновидности европейской культуры. Но можно с большой вероятностью предполагать, что мы имеем в ней основу будущей общечеловеческой культуры – о чем еще будет речь. Люди всех народов, движимые социальным инстинктом, подсознательно стремятся к этой цели. Дальше мы расскажем, что у шумеров была попытка учредить представительное правление – за 2800 лет до нашей эры. Но Восток так и не добился свободы, а привык к своему рабству.

Обратимся теперь к Древнему Западу. Его преимущество перед Древним Востоком состояло прежде всего в том. что он был не столь древним. По-видимому, шумеры и египтяне пришли в долины своих рек еще первобытными племенами, так что сословная иерархия и государства развились у них уже при оседлой земледельческой жизни, в почти неизменных внешних условиях. Это определило статический характер их цивилизации, а хозяйственные потребности (невозможность земледелия без сложных систем ирригации) задали тенденцию к образованию крупных государств, очень раннюю у египтян, но заметную также у шумеров (где этот процесс был прерван, но в то же время завершен аккадским завоеванием). Иначе обстояло дело на Западе. Эллины пришли на Балканский полуостров, а италийцы на Апеннинский уже на стадии племенных союзов, предшествовавших образованию государств: за 2000 лет до н.э. они были, вероятно, похожи на германцев, изображенных Тацитом. Они не сидели на одном месте, как сидели шумеры и египтяне на плодородных берегах своих рек; как и все индоевропейцы, они долго скитались – может быть, две тысячи лет. Первоначальная родина индоевропейцев была, скорее всего, к югу от Каспийского моря, на плоскогорьях нынешнего Ирана и Восточной Турции. Покинув эту суровую страну, они рассеялись в разные стороны и долго блуждали, сталкиваясь с другими племенами. Это сделало их воинственными: у германцев война составляла важнейшее занятие на этом свете и продолжалась за гробом; предки греков и римлян тоже были намного воинственнее, чем шумеры и египтяне. Это отразилось и на их религии, хотя мы и не в состоянии проследить этот процесс. Во всяком случае, у индоевропейцев, пришедших в Европу, никогда не было постоянного сословия жрецов, хотя их цари, после образования государств, исполняли также жреческие функции. Складывается впечатление, что у этих кочевых племен религия и загробная жизнь не играли столь важной роли, как у древних народов Востока.

Эллины и италийцы шли отдельными волнами, с промежутками в сотни лет. Ахейцы – греки Микенской культуры – пришли на Балканы почти на тысячу лет раньше дорян. Ясно, что эти племена развивались независимо друг от друга, хотя и сохраняли свой язык и обычаи. Они селились в гористых странах, где (особенно в Греции) природные условия привели к изоляции племен. Все это способствовало разнообразию западных культур, в отличие от удручающего однообразия восточных. Крайним проявлением такого однообразия был, конечно, централизованный и не знавший соперников Китай.

Наконец, эллины и италийцы завоевали страны, где застали редкое и отсталое население. В отличие от завоевания Римской империи германцами, завоевателей было здесь намного больше, чем аборигенов; они не могли все стать господами, и большинству пришлось обрабатывать землю. Несомненно, они принесли с собой навыки сельского хозяйства. Страны, где они поселились, не были засушливы, и земледелие не требовало ирригации. Поэтому у них не было столь сильного стимула к созданию крупных государств. Греки просто не были к этому способны и яростно охраняли независимость своих полисов. Прежде чем эта независимость была подавлена завоевателями, у них развился целый спектр государственных механизмов: монархия, аристократия, олигархия, тирания и, наконец, демократия. В некоторых полисах, особенно в Афинах, они пришли к представительному правлению с чем-то вроде конституционного порядка. Афиняне пытались создать общегреческую федерацию демократических государств, но потерпели неудачу. Столь же разнообразны были мелкие государства Италии, до завоевания римлянами; наконец, Рим превратился в мировую империю, объединившую весь Западный мир того времени. Таким образом, Древний Запад создал весь диапазон политических учреждений, существующий и до сих пор.

Но важнее всего была родившаяся на Западе политическая свобода, какой никогда не знал Восток. После разложения земледельческих общин (оставивших след в исторических источниках) у греков и италийцев возникла частная собственность на землю в виде прямого крестьянского землевладения. В течение нескольких столетий основная масса населения Греции и Италии состояла из свободных людей. Жизнь свободного крестьянина подробно описана Гесиодом в седьмом веке. Свободные крестьяне составляли главную воинскую силу греков и римлян. Затем, как мы увидим, рабство вытеснило бóльшую часть свободного труда: дешевые рабы, захваченные в завоевательных войнах, отучили свободных людей работать, а потом и воевать. Когда уже нельзя было завоевывать другие страны, поток рабов прекратился. Около 300 года н.э. помещичьи имения – латифундии – обрабатывались уже «свободными» людьми, впавшими в долговую зависимость; наконец, император Диоклетиан закрепил этих «колонов» за имениями, и большинство прежде свободного населения окончательно обратилось в крепостных. Империя была окружена свободными племенами, и ее участь не вызывала сомнений:

«Свободой Рим возрос, а рабством погублен».

Восточная Римская империя, влачившая свое существование еще тысячу лет и обычно именуемая Византийской, также закрепостила крестьян, приписав их к помещичьим имениям. Это были уже «Средние века», или «феодализм». Германцы, завоевав Западную империю, стали там феодалами, но крепостные остались в прежнем положении. Эта крепостная зависимость напоминала скорее не Древний Запад, а Древний Восток.

Граждане Греции и Рима почти тысячу лет были свободны от личной зависимости и большей частью зарабатывали себе на жизнь собственным трудом, на своей земле или в своих мастерских. Но рабство подорвало их трудовую мораль и гражданскую доблесть, а затем христианская религия, среди прочих восточных идей, привила им сомнительную добродетель смирения. И все же, цивилизация Древнего Запада оставила человечеству незабываемое воспоминание свободы: его никогда уже не удалось изгнать из человеческого ума.

Как мы видели, история Древнего Востока отразила главным образом тенденцию к порабощению, а история Древнего Запада – тенденцию к свободе. Этому различию между Востоком и Западом придают иногда «расовый» характер, абсолютизируя два разных человеческих типа. Киплинг выразил это ощущение популярными в свое время стихами:

Оh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet.²

В действительности здесь не расовое, а временнóе различие: государства Востока возникли на 2000 лет раньше, чем государства Запада. Последней монархией Древнего Востока – типично восточной империей – была Персидская, столкнувшаяся с греками в начале пятого века. Персы, много заимствовавшие у вавилонян и ассирийцев, ходили в длинных одеждах, в тяжелых головных уборах, и приветствовали своих царей и вельмож унизительными церемониями. Но при всех этих «восточных» нравах персы были индоевропейцы. С другой стороны, около 2800 года до н.э. шумерский царь города Урук созвал для решения вопроса о войне и мире «двухпалатный парламент»: в верхней палате заседали старейшины, а в нижней – представители народа. Старейшины предпочли унизительный мир, но нижняя палата высказалась за освободительную войну; и была война. Мы не знаем, какой расы были шумеры, но уж точно они не были сродни европейцам. Другим необычным народом были евреи - семиты, как вавилоняне и ассирийцы. Но евреи очень долго не хотели иметь никакого государства, они веровали в единого бога и возлагали надежды на будущее, когда придет Мессия. До этого, как известно, люди представляли себе золотой век в прошлом.

Страница 4 из 44 Все страницы