При всем том В.Ф. Шаталов, несомненно, очень талантливый педагог: это видно уже из его книг. Он превосходно чувствует детей и умеет с ними обращаться. У него замечательные организаторские способности и сверх того талант конструктора и рационализатора; благодаря этому он сумел великолепно отрегулировать учебный процесс, найти множество приемов, облегчающих его течение, сберегающих время и силы. Но судьба его сложилась, в сущности, трагично. С ярким талантом и огромным запасом энергии, но без должной научной подготовки он начал работать в 50-е годы, когда уже вошла в практику мелочная опека над учителем. Можно не сомневаться, что, когда он начал работать по-своему, его без конца "прорабатывали" за нарушение инструкций; но вряд ли кто-нибудь объяснил ему, что прежде всего он должен заняться повышением научной квалификации. Тем не менее благодаря своему таланту, энергии и настойчивости он стал получать результаты, которые на общем безотрадном фоне выглядели впечатляюще. Его ученики помнили основные факты и умели решать типовые задачи, в то время как очень многие его коллеги от большинства учеников не могли добиться и этого. И он уверовал в силу и универсальность своих методов, не поняв, что, во-первых, они дают лишь суррогат настоящих знаний, а, во-вторых, хорошо, отвечая его индивидуальным способностям, они не обязательно дадут такие же результаты в руках другого учителя. Уверовать в это было тем легче, что он был лишен деловой, компетеной критики, а грубые административные разносы только укрепляли его убежденность в своей правоте. И он вступил в отчаянную борьбу с административной системой и "официальной" педагогикой за право работать по-своему и передавать свой опыт другим. Но - и вот в чем его трагедия - он сам воспитан этой системой; его понятия, стиль мышления, нравственные критерии сформированы ею. Это не могло не сказаться на выборе средств в борьбе. Видное место среди них заняла реклама, а также тесно с ней связанное искусство выдавать (и принимать) желаемое за действительное. Ярким примером может служить приведенное выше восхваление опорных сигналов. Да и само название книги, где оно помещено - "Куда и как исчезли тройки" - типично рекламное. Главную же рекламу создают журналисты, которых немало среди его почитателей.

Что еще хуже - ему не чуждо и такое, мягко выражаясь, сомнительное в нравственном отношении средство, как обращение в борьбе мнений к авторской власти, вплоть до прямого призыва к административному вмешательству в полемику. Сразу после февральского пленума ЦК КПСС, 1.03.1988 г. он опубликовал в "Учительской газете" статью "Среднее образование - всем", в которой писал: "Теперь, я думаю, ни один уважающий себя печатных орган не позволит предоставить свои страницы тем, кто в силу разных причин разуверился в возможности получения каждым юношей, каждой девушкой современного среднего образования". Итак, "борец за демократизацию" недвусмысленно требует заткнуть рот своим оппонентам на том основании, что их мнения о народном образовании не совпадают с одобренными властью. Чем отличается этот "полемический прием" от методов, которыми пользовались Лысенко или те "деятели искусства", которые искусно подвели не нравившихся им художников под гнев Хрущева?

Очень характерен для В.Ф. Шаталова авторитарный стиль мышления. Этот стиль ярко проявляется в тоне его книг: он разговаривает с читателем (а основной его читатель, разумеется, учитель) не как коллега с коллегой, а как всезнающий наставник с робким учеником. Еще более яркий пример дает упоминавшаяся выше "Памятка родителям и учащимся". Вот два особенно замечательных отрывка оттуда: "При отсутствии на родительском собрании родителей хотя бы одного ученика (без уважительной причины и предварительной информации) собрание не начинается, и к отсутствующим родителям сразу же направляется родительская тройка"; "Родителям разрешено сообщать ребятам дополнительные сведения по теоретическому материалу, рекомендовать для чтения дополнительную литературу".

Таким образом, с В.Ф. Шаталовым произошла очень обыкновенная история: страстно борясь против негодных порядков, он сам оказался в плену тех представлений и нравов, которыми эти порядки порождены. Если такие борцы побеждают, они возрождают старые порядки в новых, нередко ухудшенных формах.

Но почему же он завоевал такую популярность? Конечно, немалую роль сыграло обаяние его таланта, энергии, убежденности. Но нельзя не видеть и другое. Прежде всего, он вносит в преподавание очень много "инженерного". Учебный процесс в его классе в его собственном описании напоминает современное производство с безотказно действующим конвейером. И это импонирует людям промышленного века с их культом технологии. Они не замечают, что "технологи-зация" несет в себе опасность обезличивания, обесчеловечивания обучения, особенно при массовом внедрении. Другая причина - незаметно прокравшийся в наше сознание культ документа. Мы верим в спасительное действие хорошо составленных документов во всех областях жизни. А опорные сигналы как раз и задуманы как идеальная система документов, которыми следует руководствоваться учителю, чтобы хорошо учить, и ученику, чтобы хорошо учиться. Следующая причина, еще более важная, - снижение культурных стандартов. Вспомните слова Р.Ю. Виппера, что от повторения учебный материал "как бы ветшает". "Опорные сигналы", опубликованный в "Учительской газете" - это сильно "обветшавший" материал, да и с самого начала недоброкачественный. Конечно, и 90 лет назад были учителя, пользовавшиеся "ветхими" материалом, но никому не приходило в голову

ставить их в пример другим, и уж тем более никому не могло прийти в голову предлагать свой подержанный материал всем желающим - да их и не нашлось бы. А сейчас такое предложение вызывает массовый энтузиазм. Вот это и есть снижение культурных стандартов. Еще один пример - рассказ В.Ф. Шаталова (ПП с. 50-51) о том, как при изучении разделов Польши все ребята, не сговариваясь, внесли в опорные сигналы дополнение о композиторе Огинском по заметке, как раз появившейся в газете, и такое же дополнение сделал учитель. Это рассказано с гордостью - но как посмеялись бы над этой гордостью гимназисты времен Гарина-Михайловского! Помните, как Тема Карташев, далеко не "первый ученик", рассказывал на уроке о причинах и поводе крестовых походов "по Гизо", т.е. по серьезному и едва ли не самому современному тогда научному труду? Только на фоне такого катастрофического снижения культурных стандартов могут оставаться незаметными математические ошибки в опорных сигналах и погрешности против норм русского языка, которые там тоже есть, а воскрешение древнего обычая заучивать готовые образцы может казаться прогрессивным новшеством. ,

Но едва ли не самая глубокая причина - отсутствие навыков критического мышления и вообще авторитарный дух, въевшийся в сознание так прочно, что мы его не замечаем. Нам уже не смешон учитель, полагающий, что родители нуждаются в специальном разрешении, чтобы о чем-то рассказать своему ребенку или посоветовать ему прочесть какую-нибудь книжку, и мы не смеемся даже тогда, когда видим подпись этого учителя под документом, озаглавленным "Демократизация личности". Многие родители, пожалуй, готовы будут благодарить за такое разрешение. Да и многие учителя не видят ничего ненормального в том, что с ними обращаются, как с малыми детьми; больше того, им это нравится. Они хотят иметь подобные указания обо всем: что сказать, что написать на доске. В.Ф. Шаталов идет навстречу таким желаниям, и это очень способствует его популярности.

Учителей, приезжающих на его семинары, он старается убедить, что его ученики знают предмет лучше них. Для этого устраиваются "сопоставительные экзамены" (см. цитированную выше статью), и учителя соглашаются: да, куда нам до шаталовских учеников. Но они упускают из виду, во-первых, что ученики, в отличие от учителей, получают вопросы по привычной форме и находятся в привычной обстановке; во-вторых, что от учеников заранее ждут хороших результатов, а от учителей - плохих (каждый преподаватель знает, к чему это приводит); в-третьих, что для взрослых людей, давно покинувших студенческую скамью, любые экзамены психологически вообще очень трудны. Многие из этих учителей, вероятно, могли бы устроить В.Ф. Шаталову такой "сопоставительный экзамен" со своими учениками, которого он не выдержал бы. Но он, конечно, на это не согласился бы - да и кто же осмелился бы ему предложить!

Теперь я подошел, кажется, к самому больному месту. Прочтя в "Памятке" о "болезни с помощью товарищей и учителей", я сначала подумал: наверное, машинистка перепутала строчки, а сотрудник редакции, готовивший материал к печати, недосмотрел - чего не бывает! Но потом мне пришло в голову вот что: внимательно читая "Учительскую газету" в течение нескольких месяцев, я не заметил в других случаях ни одного подобного ляпсуса, хотя трудно допустить, что их не бывает в материалах, поступающих в газету и потом печатающихся. Значит, в редакции умеют исправлять ошибки. Между тем в шаталовских материалах этот брасающийся в глаза ляпсус - не единственный. Остается только одно объяснение: редакция не посмела исправить "самого Шаталова". Новатор лучше знает, как правильно! И тут я вспомнил, как в 1949 г. Сталин послал приветствие "товарищу Марсель Кашену", и на другой день все газеты, написавшие накануне о юбилее Марселя Кашена, сообщили о "праздновании 80-летия Марсель Кашена". Да, психологические корни авторитаризма несравненно глубже, чем кажется. Главная опасность сейчас не в том, что некоторые из нас все еще держатся за старые, безнадежно скомпрометированные кумиры, а в том, что, не успев до конца разбить старые кумиры, мы уже творим себе новых. Без непогрешимых вождей мы жить не умеем. Пусть это будут пока маленькие вожди, пусть "отраслевые" - например, педагогические. И называть их вождями мы, конечно, не будем, это слово тоже скомпрометировано. Их можно назвать новаторами или как-нибудь еще. Но ведем мы себя по отношению к ним, как положено вести себя по отношению к вождям:

стоим перед ними на вытяжку и ждем указаний, как спастись. Их недостатков, ошибок, смешных сторон мы не позволяем себе замечать - это было бы святотатством.

Так себя вести особенно хочется, когда нам предлагают легкий путь к спасению. А В.Ф. Шаталов делает именно это. Рассказывая (в той же статье) о своих семинарах, он пишет: "Продолжительность семинаров от трех до шести дней, и этого времени вполне достаточно, чтобы освоить методику работы на один учебный год по одному предмету". Итак, вместо многих лет упорного труда, необходимого для овладения фундаментальными знаниями и культурными ценностями, для осмысления опыта других и поиска своего педагогического лица, достаточно провести на семинарах в общей сложности от двадцати одного до сорока двух дней, и ты сможешь квалифицированно преподавать математику во всех классах с 4-го по 10-й, да не просто квалифицированно преподавать, а так, что все ученики покажут блестящие успехи Попросту говоря, Шаталов обещает чудо. А вера в чудеса далеко еще не изжита. (Один кандидат педагогических наук совершенно серьезно писал в "Учительской газете" о магическом действии опорных сигналов Шаталова.) Н.Скатов ("А если без эпатажа?", "Литературная газета, З.02.1988 г.) вполне правомерно сравнил чудодейственные приемы, предлагаемые сейчас для подъема преподавания, с волшебными средствами, предлагавшимися в свое время для подъема сельского хозяйства. За каждым таким средством стоял "новатор", противостоящий "консерваторам", не верившим в чудеса. Известно, сколько вреда это принесло. И наивно было бы видеть корень зла в том, что "новаторами" объявляли "не тех, кого надо". Порочна сама система понятий: "новаторы", "консерваторы", "передовой опыт", "маяки". Пора бы уже с этой системой расстаться. Пора хотя бы вспомнить, что она порождена сталинской эпохой, и даже терминология сохранилась с тех времен. Пора понять, что "внедрение передового опыта" - это, как правило, не что иное, как замаскированная и поэтому особенно опасная форма насаждения инструкций, а кажущаяся добровольность, за которой прячется некомпетентность, делает эту форму еще более опасной. Выдавать очередной вариант отжившей системы за новое, прогрессивное явление - значит лгать себе и другим.

Ложь - это сейчас самая страшная беда нашего общества. Бороться с ней можно только одним способом - не лгать. Но когда мы помогаем выдавать безграмотные и небрежно сработанные материалы за эталон "предельно возможного лаконизма, образности и научной строгости" - мы лжем. Когда помогаем диктовать учителям, где что писать на доске, и говорить при этом о "демократизации", о "педагогике сотрудничества" - мы лжем. Когда говорим о необходимости плюрализма мнений и не осмеливаемся публично одернуть человека, открыто радующегося, что отныне "ни один уважающий себя печатный орган" не даст слова тем, кто с ним не согласен - мы лжем. И эта новая ложь гораздо опаснее старой, потому что той давно уже никто не верит, а этой пока что верят многие.

В заключении, чтобы быть правильно понятым, я должен сделать два замечания. Первое: я понимаю, что "педагоги-новаторы" - очень разные люди, и не отношу к ним всем то, что было сказано о В.Ф. Шаталове - в частности, в этическом плане. Правда, то, что говорилось о культурно-образовательном уровне, можно отнести не только к нему. Вот как разговаривает с детьми С.Н.Лысенкова (все цитаты - из ее книги "Когда легко учиться"): "Какая осень отражена на этой картине?" (за этим следует "образцовый" ответ: "На картине отражена октябрьская осень"); "Вспомните, кому принадлежат эти строчки стихотворения?"; "Подумайте, можно ли соотнести эти строчки стихотворения и картину?"; "Почему ты при наличии в задаче слова "больше" выполнила действие вычитания?" (это в разговоре с восьмилетними детьми!); "Как вы опишите осенний день вашей прогулки?"; "Докажи деление"; "Решаем действие в скобках". Нужны ли комментарии?

Это наблюдение я тоже не собираюсь обобщать. Но поскольку "педагоги-новаторы" подписывают общие программные документы, не делая никаких оговорок о расхождениях, каждый из них тем самым одобряет все стороны деятельности остальных и берет на себя ответственность за них - во всяком случае, так это выглядит в глазах читателя. И хочет или не хочет этого, например, Ш.А. Амонашвили, он своим авторитетом поддерживает тех, кто думает, что учитель математики превосходно может обойтись без элементарной математической культуры и любой учитель - без элементарной культуры речи.

К этому я хочу добавить, что утверждение "новаторов" о праве учителя на эксперимент представляется мне слишком слабым: я думаю, что учитель не имеет права не экспериментировать, потому что иначе он не сможет найти свое педагогическое лицо. Поэтому выделять особую категорию "учителей-экспериментаторов" не нужно и вредно. Это создает представление, что право на эксперимент возникает лишь в силу каких-то заслуг или особо выдающихся качеств. Фактически сейчас появилось звание - пусть неофициальное - "педагога-экспериментатора". А ведь в учительстве не должно быть никаких генералов; всякое "генеральство", официальное или неофициальное, резко противоречит традициям русского учительства и вообще русской интеллигенции.

У нас все-таки есть и сейчас хорошие учителя, культурные, образованные, думающие, талантливые, хотя их и мало. Как правило, они не стремятся к известности - не только потому, что таким людям обычно свойственна скромность, но и потому, что известность мешает работать. Вспомните Корчака: "Известность нужна новым сортам табака и новым маркам вина, а не людям". А мифы, неизбежно возникающие вокруг знаменитостей, очень вредят делу.

Второе замечание: "официальной педагогике", с которой воюют "новаторы", я симпатизирую не больше, чем они. В нынешней борьбе педагогических партий я не хочу участвовать ни на той, на другой стороне. Что же касается АПН, то ее, я думаю, следовало бы не реорганизовывать, а упразднить вместе со всеми ее институтами. Пока она существует, она останется - кто бы ее ни возглавлял и как бы ни изменилась ее структура - тем, чем является сейчас: системой фабрик, производящих инструкции и учебники. Но инструкции школе не нужны, даже самые лучшие, а учебники надо составлять не на фабрике. Их должны писать, как прежде, ученые и учителя, которым нужно создавать для этого условия. После тщательной научной экспертизы, но без всякого утверждения какими бы то ни было инстанциями, они должны издаваться сначала небольшими тиражами, а дальнейшие издания должны предприниматься смотря по потребности, с тем, чтобы каждый учитель, который захочет преподавать по этому учебнику, получил такую возможность. Выбор учебника должен быть всецело предоставлен учителю*. Вообще учитель должен получить полную самостоятельность и должен быть избавлен от всего, что не имеет непосредственного отношения к обучению и воспитанию, в том числе от мертвой "воспитательной работы" и от писания каких бы то ни было бумаг. Чтобы это было возможным, нужно упразднить также и органы народного образования. Тогда учителю никто не будет мешать работать, и у него будет гораздо больше возможностей повышать и поддерживать свой культурный и образовательный уровень. Но отсюда не следует, что повышение этого уровня можно отложить до тех пор, пока будет отставлено наробразовское начальство. Потому что на самом деле никакой добрый дядя его никогда не отставит, и тем более оно не уйдет само. С ним нужно будет бороться, долго и упорно. Но разве учитель-троечник может бороться с начальством? Троечник послушен, и за это начальство его любит. Так что, с какой стороны ни посмотреть, повышение культурно-образовательного уровня - первая задача"

Упразднить нужно и все "методические службы", и институты усовершенствования учителей, а курсы повышения научной - именно научной - квалификации для учителей организовывать при университетах и пединститутах. А для обмена опытом и обсуждения методических вопросов лучше всего подошли бы семинары и конференции, в которых могли бы участвовать все желающие (но только желающие!), и на которых не было бы никаких инструктажей ни в какой форме - только свободный обмен мнениями. Было бы идеально, если бы школьный учитель имел возможность вести научную работу - по математике, теоретической физике, языковедению, литературоведению, истории, этнографии, истории науки и т.д. (с экспериментальными науками сложнее, но вблизи научных

центров и это в принципе не невозможно). Тогда способные молодые люди охотнее шли бы работать в школу, чем в НИИ и КБ - во всяком случае те, кто хочет заниматься наукой ради науки, а не ради карьеры, и игрушечной жизни предпочитает настоящую. Если в школе появятся учителя-ученые и на них будут смотреть не как на подозрительных чудаков, а как на пример для подражания - вот тогда действительно повеет свежим ветром. (Я вовсе не "наукопоклонник", не преувеличиваю значения науки и знаю о бедах, которые происходят от такого преувеличения. Но если учить детей, например, математике, - без этого в наше время не обойтись, что бы ни говорил М.М. Постников, - то лучше всего это сделает тот, кто знаком с математической "кухней" по собственному опыту). Конечно, сейчас это только голубая мечта, но для начала надо хотя бы добиться, чтобы сама мысль об учителях-ученых не выглядела бы дикой, и постараться убрать барьеры, мешающие научным работникам и преподавателям вузов работать в школе по совместительству и переходить туда на постоянную работу. (Барьеры эти не только бюрократические - "не тот диплом", "запрещено инструкцией", - но и психологические: опасения, что учитель "со стороны" будет отступать от программы, пренебрегать "воспитательной работой" и т.п. - т.е. будет вести себя независимо. А независимые учителя как раз и нужны, как воздух!) Прежде, кстати, учителя-ученые бывали; можно было бы составить внушительный список выдающихся ученых, преподававших в средней школе.

Вот что я хотел сказать. Несомненно, многие со мной не согласятся и будут спорить. Но спор без умолчаний, в котором все называют своими именами - это как раз то, что нам сейчас больше всего нужно.

А. Гладкий, профессор Шуйского педагогического института

Осень 1988 года

*В требовании демократизации школы при сохранении системы стабильных учебников столько же смысла, сколько было бы в требовании избирать парламент всеобщим голосованием при крепостном праве.

Страница 4 из 4 Все страницы