Доклад прочитан в феврале 1992 года на семинаре Московской Хельсинской группы и опубликован, вместе с его обсуждением, в сборнике «Социальные проблемы и права человека», Москва, 1993.

В прошлом году мне довелось работать в одном из американских университетов. Как мне кажется, я был подготовлен к этому предприятию: я много читал об Америке, начиная с отцов американской конституции и классиков американской литературы, особенно заботился о том, чтобы понять не только историю, но и нынешнюю жизнь этой страны, и много говорил с американцами, приезжавшими в Россию. В отношении интимной, психологической стороны американской университетской жизни мне была особенно полезна книга Алана Блума «Угасание американского духа» (Closing of the American Mind), которую я прочел незадолго до поездки. Непосредственное знакомство с Соединенными Штатами очень мало изменило сложившиеся у меня представления и, пожалуй, самое сильное из моих впечатлений состояло в том, что я не увидел почти ничего нового.

Я многим обязан прошлой Америке, не только создателям этой великой демократии, но и американским ученым, во многом определившим мои собственные научные интересы. Полагаю, что я был беспристрастным наблюдателем впервые увиденной мною страны, и если мои мнения окажутся близкими к позиции какой-либо из сторон американского общественного мнения, это от меня не зависит. Разумеется, многое из того, что я имею сказать, относится не только к культуре Соединенных Штатов, но к современной западной культуре вообще.

В Соединенных Штатах больше шестисот университетов, но это название означает там почти то же, что у нас «вуз» – высшее учебное заведение. В университетах находятся также технические и медицинские факультеты; с другой стороны, имеются учебные «институты» с очень широким набором специальностей, к которым без изменений относится все дальнейшее. В отличие от России, в американских университетах выполняется также основная часть научной деятельности, хотя и есть отдельные научные учреждения, не связанные с преподаванием.

Университеты делятся на государственные и частные. Федеральное правительство не содержит учебных заведений, кроме военных; государственные университеты принадлежат отдельным штатам, и более точное их обозначение – «университет такого-то штата». Подавляющее большинство университетов – частные, содержащиеся за счет корпораций, общественных фондов и религиозных организаций. Роль государства сводится к финансированию некоторой части фундаментальных и прикладных исследований; но, в общем, даже государственные, а тем более частные университеты мало зависят от государства. А поскольку они, как правило, имеют много разных источников дохода, в том числе плату за обучение и заказы частных фирм, то обычно университет не зависит от какого-либо одного хозяина, а сам решает свои дела, как и все американские корпорации. Это создает большое разнообразие и конкуренцию между университетами, о чем мы пока не можем и мечтать; не говорю уже о том, что американские университеты богаты, их здания, оборудование и библиотеки превосходят все, что бывает у нас.

Молодые люди из многих стран жаждут получить образование в американских университетах, которые приобретают, вследствие этого, все более интернациональный характер. Многие из самых выдающихся ученых нашего времени получили образование в американских университетах, и хотя эта страна весьма заинтересована в импорте специалистов высокой квалификации, Соединенные Штаты могли бы теперь обойтись и без всякого притока эмигрантов, во всяком случае, после второй мировой войны. Можно было бы подумать, что мы должны принять за образец американскую систему высшего образования и стремиться создать подобную систему у нас.

Но в действительности дело обстоит не так просто. По моему мнению – и в этом со мною согласны все, кто имел возможность сравнить обе системы – средний американский университет по качеству доставляемого им образования не лучше среднего российского вуза. Подавляющее большинство из тех шестисот университетов, которые действуют под таким именем и выдают университетские дипломы, это очень слабые учебные заведения, и дипломы их мало стоят. Если оставить в стороне предприятия вроде колледжа доктора Беббита, то в «типичном» случае, когда выдача дипломов прикрывается видимостью экзаменов, между уровнем знаний среднего российского и американского студента или преподавателя особенной разницы нет. В обоих случаях это фиктивное образование, производящее дипломированных невежд.

Можно предвидеть два возражения. Во-первых, американские университеты по-прежнему выдают научные и технические результаты, несоизмеримые с нашими, а это трудно совместить с нарисованной выше картиной высшего образования в Штатах. Во-вторых, способы управления и финансирования столь различны, что можно удивиться, как они могут производить одинаковый культурный продукт. Начну со второго возражения, на которое проще ответить.

У нас вузы финансируются и управляются государством, у них они независимы и должны сами себя содержать; но в обоих случаях они заинтересованы выпускать как можно больше «специалистов». У нас от этого зависят штаты института и, следовательно, поддержание кормушки для устроившейся там публики: государство содержит вузы за то, что они готовят возможно большее число «специалистов», и не интересуется качеством этого продукта. Оставляю в стороне исторические причины, породившие такое положение вещей. В Соединенных Штатах университеты, содержащиеся за счет поступающей от студентов платы за обучение, точно так же заинтересованы в возможно большем числе выдаваемых дипломов. Это предприятия, производящие и продающие дипломы, и надо сказать, что из всех производимых в Америке товаров это самый низкокачественный товар. Дальше я объясню, почему такой товар имеет спрос, но если принять в виде опытного факта, что находят спрос даже дипломы совсем не престижных или сомнительных университетов, то остальное уже нетрудно понять. Американские университеты переполнены студентами, в каждом из них тысячи, а то и десятки тысяч, общее же число студентов в Штатах в несколько раз больше, чем у нас. В таких условиях университет, как и всякая корпорация, стремится расширять и поддерживать свое производство. Конечный продукт его – диплом – ценится и у нас, и у них.

Но зачем в Америке нужны дипломы? У нас это объясняется свойством бюрократического аппарата, не способного оценивать человека иначе, как с помощью официального документа и безразличного к тому, какое знание и умение стоит за этим документом. Но в Америке, казалось бы, ценится только эффективность труда, проверяемая заинтересованным в ней хозяином предприятия, – зачем же хозяину диплом, выданный неизвестными ему и ненадежными людьми? Ответ на это состоит, в общих чертах, в том, что личности хозяина в современном предприятий давно уже нет. Чем крупнее предприятие, чем больше дифференцировано на нем производство, тем сложнее бюрократическая система управления этим производством. Конечно, у нас бюрократия доведена до абсурда, поскольку отсутствие конкуренции позволяет зачастую вообще ничего не производить или производить смехотворно мало и плохо. У них до этого дело не дошло, но все уже понимают, что никакой компьютерный контроль не мажет заменить хозяйского глаза. Вероятно, по этой причине сохранились небольшие фермерские хозяйства, а в дальнейшем окажется невыгодным большинство крупных предприятий: их парализует сложность. Но пока эта сложность терпима, большие корпорации управляются бюрократией – не столь глупой и бесполезной, как наша, но все же бюрократией. О государственной бюрократии я уже не говорю, в Штатах ее все проклинают. Вообще, двадцатый век – это эпоха «белых воротничков»; чиновники же всегда имеют ту же психологию – судят о человеке по бумажке.

Мне объяснили, что в Америке, как и у нас, миллионы людей заинтересованы в приобретении дипломов, чтобы занять или сохранить определенные должности в компаниях или учреждениях. В отличие от нашей практики, в Америке иногда учитывается и качество диплома, если человека берут на важную должность; но скромные люди составляют большинство, они на многое не претендуют, и 600 университетов, таким образом, могут существовать.

Вы скажете, конечно, что в таком случае американские предприятия не могут быть эффективны. Они и в самом деле дают лишь малую долю того, что могли бы. Нынешние предприятия не похожи на потогонные системы прошлого века. Ни физический, ни умственный труд в Америке давно уже не связан с напряжением сил или риском: как правило, там работают аккуратно, но «не выкладываясь». Конкуренты, конечно, ecть, но у них такая же рабочая сила и, главное, такой же стиль. В действительности каждый американец должен уметь делать одну-единственную работу – не то, чтобы виртуозно делать ее, но прилично, на принятом уровне. Система действует гладко, потому что сложилась эволюционным путем, но уже плохо выдерживает появление японцев, пока еще способных проявлять больший темперамент; долго ли она протянет, это друг вопрос, уже не относящийся к моей теме.

Впрочем, все-таки относящийся. Я объяснил, почему Америка обзавелась вездесущей бюрократией и каким образом отсюда произошла дипломная промышленность, столь же жалкая, как у нас. Но мы должны еще понять, каким образом в Америке все еще получаются научные результаты и – тем более – развивается техника. Те, кто больше интересуется производством вещей, думают даже, что мы живем в эпоху небывалого расцвета, потому что никогда еще не умели лучше делать предметы широкого спроса – «ширпотреб». И в самом деле, ширпотреб американцы производят дешево и приличного качества, еще недавно они делали это лучше всех. Но совсем иначе обстоит дело с более утонченными вещами, например, с выработкой научных идей. Двадцатый век, как признают все его мыслители, был веком упадка культуры; последние десятилетия уже не приносят принципиально новых научных достижений. Происходит paзработка материала в рамках уже утвердившихся направлений, то есть развитие приняло, по существу, технический характер. Что касается техники в обычном смысле слова, именуемой на Западе «технологией», то научные открытия XIX и начала XX века обеспечивают ее идеями на целые столетия. Развитие науки и техники продолжается, таким образом, по инерции, уже не вдохновляемое никаким человеческим идеалом и все меньше – чистой любознательностью. Количественное приращение разработок и публикаций свидетельствует о превращении науки в бизнесе.

Нынешние американские университеты представляют собой нечто принципиально иное, чем европейские университеты прошлого. Больше того, они сами становятся образцом для подражания, даже в самой Европе, где процесс «американизации» тождествен с процессом разложения культуры. Конечно, описанные выше университеты в большинстве своем не способны даже к техническому продолжению научного процесса, да это и не нужно. Новых открытий и изобретений делается теперь никак не больше, чем в прошлом веке, и происходят они из небольшого числа факультетов и лабораторий, обычно узко специализированных и воспитывающих узких специалистов. Этого достаточно для поддержания механического действия огромной экономической машины. В прошлом веке, при гораздо более динамическом развитии техники, было совсем мало университетов: в России семь или восемь, и вряд ли больше в Америке. Теперь же можно было бы обойтись и вовсе без открытий: для современной экономики достаточно разработок, того, что хорошо передается английским выражением research and development, в отличие от старого, идущего из средневековья понятия означавшего науку.

Соответственно изменился тип университетского ученого. Теперь это почти всегда делец, ставящий своей целью материальный успех с помощью тех или иных специальных способностей и не рассматривающий научную карьеру как нечто качественно отличное от всякой другой. Я внимательно изучал всех университетских профессоров, с какими мог познакомиться; по обстоятельствам моей работы я мог не сомневаться, что мои знакомые – отнюдь не худшие представители своих профессий, а некоторые из них были выдающимися представителями своих специальностей. Общей чертой этих людей была их неинтеллигентность.

Слово «интеллигент» с трудом поддается переводу на другие языки. Оно выражает не только способность к умственному труду, но широкую образованность и приверженность общечеловеческим, неличным интересам. Кто-то определил культуру как «образование, перешедшее во вкус и инстинкт». Может показаться странным, что у нас в России все еще сохранилось представление о таком образовании. В Соединенных Штатах образование рассматривается как своего рода капиталовложение с целью приобретения полезных навыков, skills, из которых впоследствии можно будет извлекать доход. Ясно, что человек с такой установкой не станет тратить свое время на занятия, не сулящие прямой выгоды. Для поддержания светских разговоров требуются некоторые сведения о том, что называлось «европейской культурой», но поскольку никто уже не способен вести эти разговоры на интеллигентном уровне, то американцу достаточно упомянуть что-нибудь из прослушанных в молодости необязательных лекций. Неловко вспоминать, что говорили эти культурно нищие люди.

Еще меньше доступны американскому ученому «общечеловеческие идеалы». Разумеется, он слышал о «моральных ценностях» и обычно причисляет себя к какой-нибудь религии. Но все это – чисто словесные формулы, не обязывающие ни к каким поступкам, то, что по-английски называется lip service. Поведение же определяется его интересами и ограничениями в виде законов и обычаев, чаще всего вошедшими в привычку. Он редко нарушает эти ограничения, если не считать заполнения налоговых деклараций. Но соблюдение их носит столь же инерциальный, остаточный характер, как и вся нынешняя американская цивилизация. В этом смысле интересно употребление слова «современный»: все «современное» в Америке – дальше всего от культуры и духовности в любом смысле этого слова. По-видимому, более живое ощущение традиционных ценностей сохранилось у так называемых «фундаменталистов», а некоторая ностальгия по культуре – в первых поколениях выходцев из Европы.

Исключительная сосредоточенность на материальной стороне жизни – или, в современной терминологии, на «эффективности работы» – сообщает всей американской цивилизации мертвенный характер. Как подчеркивал Конрад Лоренц, переживание радости вовсе не тождественно с физическим удовлетворением или разрядкой напряжения, тем, что обозначается выражением "to have fun". Конечно, я все это знал, и яснее всего по книге Алана Блума: классическая филология и история философии дают этому автору точку опоры вне этого общества. Да, я все это знал, но был потрясен при виде этой массы людей, неспособных к человеческому переживанию. Поистине, Америка – это страна комфортабельного несчастья.

Страница 1 из 4 Все страницы