Важность истории мышления в наше время

Изучение истории мышления особенно важно в наше время, поскольку оно должно содействовать более ясному пониманию одного из главных вопросов современности. Этот вопрос ставят перед нами многие формы образования и пропаганды. Иногда он ставится сдержанно, но иногда весьма истерично. Публицисты любят его формулировать примерно так: Наука и техника создали оружие, которое может уничтожить человечество в будущей войне. С другой стороны, наша политическая и моральная мудрость, по-видимому, не придумала никакого способа предотвратить эту будущую войну. Поэтому, – говорят они, – мы должны каким-то образом проявить нашу политическую и моральную мудрость (до сих пор некумулятивную или в лучшем случае очень медленно кумулирующую) вместе с ее приложениями, повысив ее до уровня нашего научного знания и его технических приложений (кумулирующих быстро). И мы должны сделать это поскорее, чтобы избежать будущей войны.

Все это можно сказать в более спокойной форме. То, что мы назвали кумулятивным знанием, доставило людям, особенно в последние три столетия, необычайное господство над их нечеловеческой средой. Люди не только манипулируют неорганическими веществами, но в значительной мере способны формировать живые организмы. Они умеют выводить животных, наиболее полезных для человека. Они научились управлять многими микроорганизмами, и в развитых странах продлили человеческую жизнь далеко за пределы, казавшиеся возможными за несколько поколений до нас.

Но люди не достигли еще подобных успехов в управлении своей человеческой средой: они не умеют это делать на высших уровнях сознательного поведения. Знание, почему люди хотят некоторых вещей, почему они готовы убивать других людей из-за этих вещей, как можно изменить или удовлетворить их желания в широком диапазоне человеческого поведения, – все это, по-видимому, относится к некумулятивному знанию, а не к кумулятивному знанию. И это некумулятивное знание – называется ли оно философией, теологией, практической мудростью или простым здравым смыслом – никогда еще не было достаточно, чтобы сохранить мир на земле, и тем более, устранить всяческое зло из человеческих отношений. Паникеры говорят, что если мы не приобретем некое лучшее знание о поведении людей – кумулятивное знание, знание вроде физики и биологии, – то мы так запутаемся с нашей цивилизацией, что она погибнет, а с ней, может быть, и весь человеческий род.

Коротко говоря, одна из великих проблем наших дней состоит в следующем: Могут ли так называемые общественные науки, или науки о поведении (в том числе прикладная генетика человека) доставить человеку власть над его человеческой средой, сравнимую с той, какую доставило ему естествознание над нечеловеческой средой? В наше время историк мышления прямо обязан сосредоточить свое внимание на этой проблеме, и прежде всего на том, как люди прошлого справлялись с основными проблемами человеческих отношений. В некотором смысле он напишет историю общественных наук.

Надо сказать со всей ясностью, что история мышления сама по себе не может ответить на вопросы, тревожащие нас в наши дни. На эти вопросы можно ответить лишь нашими общими усилиями, и ответы могут быть столь неожиданными, что их не может предвидеть мудрейший философ или ученый – и даже мудрейший публицист. Если общественные науки последуют по пути естественных наук, то на великие вопросы ответят люди, которых называют гениями; но эти гении смогут достигнуть своей цели лишь благодаря тщательной, терпеливой работе тысяч людей – исследователей и практических деятелей. Еще более важно, что полученные ответы смогут воплотиться в эффективное общественное действие в демократическом обществе лишь при условии, что граждане этого общества в основном понимают, о чем идет речь. История мышления может быть полезна и тем, кто активно работает над проблемами человеческих отношений, и тем, чьи главные интересы лежат в других областях.

Знание о том, как люди вели себя в прошлом, очень важно для всех, кто непосредственно занимается человеческими отношениями – как исследователь или практический деятель. Как мы увидим в одной из следующих глав, вопрос о полезности и границах исторического исследования много обсуждался на некоторых этапах нашей западной цивилизации. Всегда были люди, находившие изучение истории бесполезным и даже вредным – ограничивающим взлет человеческого духа, не угнетенного историческим опытом. Но общее суждение западной цивилизации состояло в том, что знание истории – это по меньшей мере некоторое расширение личного опыта, а потому полезно человеческому уму, использующему имеющийся опыт. И, конечно, то знание, которое мы назвали кумулятивным, – естествознание – предполагает, что убедительные обобщения должны опираться на обширный опыт, включающий то, что обычно называется историей. Например, для развития естествознания такие исторические и генетические науки как историческая геология или палеонтология не менее важны, чем такие аналитические науки, как химия. Столь же важна история в общественных науках.

В самом деле, для развития общественных наук история должна дополнять полевую работу и эксперименты. Сведения о том, что люди делали в прошлом, важны, чтобы сберечь наш труд и предохранить нас от тупиков. ЮНЕСКО, Организация объединенных наций по образованию, науке и культуре, занимается широким кооперативным изучением напряжений, угрожающих перейти в насильственные конфликты. Эти напряжения нельзя понять, не уделив должного внимания их истории – истории болезни каждого их них. Таким образом, история доставляет нам важные данные, фактическое сырье, сообщения о пробах и ошибках, необходимые для понимания нынешнего поведения людей.

Но знание истории, и особенно истории мышления, может быть еще важнее для тех из нас, кто выполняет важные задачи нашей цивилизации, не требующие специальных знаний в общественных науках или творческой работы в этих областях. Можно представить себе общество, где немногие эксперты искусно управляют массами людей; такое общество изобразил Олдос Хаксли в своей книге «Прекрасный новый мир», а Б. Ф. Скиннер остроумно спроектировал его в книге «Уолден Второй». Этот идеал нередко соблазняет людей с инженерными наклонностями. Но такой продукт «культурной инженерии» уже не был бы демократическим обществом, и если бы даже он был осуществим – что весьма сомнительно, – то американцы, воспитанные в наших национальных традициях, никоим образом не могли бы его принять. Мы привержены демократическому, широкому, добровольному способу решения наших проблем, решению, достигаемому путем свободных массовых дискуссий и принимаемому с некоторым учетом индивидуальных предпочтений. Конечно, инициатива решений должна принадлежать ученым, творческому меньшинству; но решения не будут осуществляться, пока мы все их не поймем и не станем применять на практике, понимая и одобряя их как собственные пожелания.

Здесь мы опять-таки можем последовать примеру естественных наук. Патологи, иммунологи, практикующие врачи проделали творческую работу, позволившую почти полностью искоренить такие болезни как тиф и дифтерит. Но в нашем обществе этот прогресс в здравоохранении стал возможен лишь потому, что значительное большинство людей приобрело в последние десятилетия некоторое, хотя и несовершенное, представление о бактериальной теории распространения этих болезней, и потому что большинство этих людей свободно и разумно участвовало в работе специалистов.

Некоторые успехи в искоренении таких болезней как тиф и дифтерит были достигнуты также специалистами, работавшими с невежественным населением, придерживавшимся совсем других взглядов на эти болезни. Общественное здоровье улучшилось даже в Индии и Африке. Но там улучшение происходило медленнее, чем у нас, и менее надежно, – именно потому, что эксперты не могли по-настоящему делиться своими знаниями с населением, а должны были прибегать к власти, престижу, уговорам и разным хитростям, чтобы добиться выполнения своих указаний.

Процесс успешного обновления, начинающийся с идеи в голове гения и широко распространяющийся среди людей – как это описано на предыдущих страницах – представляет одну из важных проблем, о которых мы еще мало знаем. Мы знаем, что здесь есть проблема. Эмерсону приписывается изречение, будто «люди проложат путь к двери человека, придумавшего лучшую мышеловку», но это по меньшей мере заблуждение. Возникнет путаница пересекающихся путей, или даже не возникнет никакого пути. Вакцинация [Вакцинация – предохранительная прививка против оспы, введенная в 18 веке Дженнером] должна была сначала завоевать медиков, а потом уже публику, хотя это сравнительно простое дело. Но что вы скажете по поводу идей Маркса? Какие извилистые пути пролегли между Британским музеем и Кремлем? Заметим, что даже среди специалистов истинность и ценность идей Маркса отнюдь не вызывают такого согласия, как вакцинация.

Если даже наши специалисты найдут способы исцелить или хотя бы смягчить такие общественные бедствия как война, депрессии, безработица, инфляция, преступность и всевозможные иные виды зла, они не смогут эффективно применить эти способы, если остальное население не будет в какой-то мере знать, о чем идет речь. И если в наше время общественные науки не очень развиваются, если мы должны полагаться на таких лидеров и на такие представления о людях, какими довольствовались наши предшественники, – тем более важно, чтобы все граждане демократического общества имели некоторые знания об истории мышления. Если нынешние эксперты не удовлетворяют нас и нам приходится обращаться к старому здравому смыслу, то важно чтобы он был в самом деле здравым. [В подлиннике игра слов: англ. common sense (здравый смысл) буквально означает «общий смысл», так что дальше следует пожелание, чтобы этот смысл был «общим»] История, как все иные виды опыта, является полезнейшим средством формирования здравого смысла. Она проводник, но не всеведущий Вождь и не чудотворец. Если вам нужны чудеса – что свойственно человеку, – вы должны искать их в другом месте: Клио – богиня с весьма ограниченными возможностями.

Страница 5 из 23 Все страницы