Фашизм у власти

28 октября 1921 года Муссолини стал главой правительства, но его положение казалось крайне слабым. Из 535 депутатов парламента лишь 35 принадлежали «Национальной Фашистской Партии» (НФП, “Partito Nazionale Fascista”), к которой, впрочем, с начала 1923 года присоединилась националистическая партия. Муссолини пришлось пойти на коалицию, в которую вошли, кроме уже упомянутых националистов, также либералы, демократы, а вначале и пополари. Впрочем, стараясь сплотить эту весьма неоднородную коалицию, он мог не только сталкивать ее членов между собой, но в любой момент мог угрожать им применением своей внепарламентской силы. Силу эту составляла его партийная армия, не распущенная, а преобразованная в милицию, формально подчиненную военному командованию, но в действительности, в отличие от государственной армии, присягнувшую не королю, а фашистскому дуче.

Однако, страх перед этой армией гражданской войны и перед непримиримыми вождями провинциальных фашистов никак не может объяснить, а тем более оправдать тот факт, что парламентские союзники фашизма проявили готовность принять (8 ноября 1923 года) так называемый «закон Ачербо» (legge Acerbo). По этому закону любая партия, набравшая на выборах наибольшее число голосов, но не менее 25 %, получала две трети мест в парламенте. На выборах 5 апреля 1924 года оказалось, что либералы и пополари, согласившись на закон Ачербо, сами себя устранили от власти. Фашисты вместе с либералами, выступавшими общим списком с ними, получили почти две трети всех мест и обладали теперь абсолютным господством в парламенте. Впрочем, эта избирательная победа была достигнута прежде всего с применением террористических мер и благодаря финансовой поддержке со стороны промышленного объединения «Конфиндустрия» (“Confindustria”). Казалось, Муссолини добился своей цели. Он был избранным и бесспорным главой правительства, и сверх того ему, по-видимому, удалось укротить тех низших фашистских лидеров, которые недвусмысленно призывали к так называемой «второй революции». Но тут произошло событие, которое едва не привело к уходу Муссолини и тем самым к развалу все еще неокрепшей и не вполне разработанной фашистской системы.

10 июня 1924 года фашистские скуадристы напали на социалистического депутата Матеотти, направлявшегося в парламент, и убили его. Это была вовсе не первая жертва фашистского террора, но именно Матеотти был особенно известен своими смелыми и прямыми выступлениями против фашистских безобразий и пользовался поэтому большим уважением. Его убийство вызвало поэтому особое возмущение. В то время как коммунисты напрасно взывали к всеобщей забастовке, демократы, католики и социалисты сумели объединиться в единый фронт под знаком антифашизма. Но оппозиция, возглавляемая Джорджо Амендола, решилась лишь на половинчатые меры. Вместо того, чтобы решительно, в ультимативной форме потребовать от короля отставки Муссолини, оппозиционные депутаты (за исключением коммунистов и нескольких либералов) всего лишь ушли из парламента, устроив на Авентине свой отдельный представительный орган.

После некоторых колебаний Муссолини еще раз продемонстрировал свою способность натравливать друг на друга противников и в конечном счете выводить их из строя. Он предостерегал короля, церковь и промышленность, что поражение его фашистского правительства может привести к новому подъему социалистического движения. В то же время он уволил некоторых фашистских политиков, особенно известных своим радикализмом, и заставил свою милицию присягнуть королю. К своим внутрипартийным критикам и конкурентам Муссолини применил подобную же двойную стратегию, состоявшую из уступок и угроз. Выполняя требования, выдвинутые радикальными низшими фашистскими лидерами, он преобразовал всю государственную и общественную жизнь в фашистском направлении, все более ограничивая при этом влияние непримиримых представителей провинциального фашизма. Эта политика принесла ему успех. Он вернул себе поддержку монархии, армии и промышленности, устранил своих внутрипартийных конкурентов и разбил антифашистскую оппозицию. Этот ход событий, в конечном счете полностью разрушивший в Италии либеральную систему, делится на несколько этапов.

2 октября 1925 года были учреждены фашистские корпорации, соединявшие работодателей и работников, что положило конец свободе профсоюзного движения. За этим в начале ноября 1925 года последовали «высшие фашистские законы» (Leggi Fascistissime), расширившие власть главы правительства за счет парламента, который был отныне полностью подчинен исполнительной власти. Дальнейшими законами были распущены городские собрания депутатов, отменена свобода собраний и объединений, свобода печати, и были уволены политически неблагонадежные служащие. После покушения на Муссолини 9 ноября 1926 года был издан «закон о защите государства», по которому были распущены все партии, кроме фашистской, запрещены все оппозиционные газеты и учреждены специальные суды для политических противников режима. В начале 1928 года был установлен новый избирательный закон, по которому «большой фашистский совет» составлял перед выборами единый список кандидатов, а избиратели могли только принять или отвергнуть его в целом. Таким образом парламентская система в Италии была окончательно заменена диктатурой. Впрочем, эта диктатура вовсе не была столь тоталитарной и сплоченной, как уверяли фашисты в своей пропагандистской формуле «тоталитарного государства» (“stato totalitario”). В действительности фашистское государство сохранило свой первоначальный союзный характер. Прочность и внутренняя связность режима опирались на способность Муссолини посредничать между различными силами и уравновешивать их противоречия.

Власть Муссолини основывалась, с одной стороны, на порученной ему королем должности главы правительства (capo del governo), а с другой – на подчиненной ему, как «вождю фашизма» (duce del fascismo), единой фашистской партии с ее милицией и многочисленными зависящими от нее организациями. Муссолини был весьма озабочен тем, чтобы сохранить это свое двойное положение главы государства и партии. Партия не была включена в государство и подчинена ему, как этого требовали консервативные партнеры Муссолини, но и государство не было подчинено руководству и управлению партии, как этого хотели радикальные фашисты, группировавшиеся вокруг Фариначчи. Но хотя сознательно установленное Муссолини равновесие между параллельными аппаратами государства и партии сохранилось, это фактически привело скорее к бюрократизации партии, чем к «фашизации» бюрократии. Таким образом, отождествление той и другой далеко не достигло в Италии таких масштабов, как в национал-социалистской Германии. Власть и влияние монархии, армии и церкви в значительной степени сохранились. Они вообще не были отождествлены с фашизмом, но были несомненно его союзниками. Католическая церковь получила по Латеранскому договору, заключенному в феврале 1929 года, даже больше власти и влияния, чем прежде. Наряду со значительными государственными дотациями, она выговорила себе далеко идущие права вмешательства и контроля в области воспитания и семейной жизни.

Еще более сложно и неоднозначно было строение и функционирование корпоративной системы, рассматривавшейся как третья опора фашистского режима. Хотя уже упомянутый закон от октября 1925 года признавал фашистские профсоюзы единственными представителями рабочих, предпринимателю предоставлялась неограниченная власть внутри производства. Корпоративная система, введенная законом 1926 года и «хартией труда» (Carta del Lavoro) 1927 года, также не соответствовала представлениям фашистских синдикалистов о гармоническом и равноправном сотрудничестве работодателей и работников. В действительности о равноправии представителей рабочих и предпринимателей в двенадцати различных синдикатах, в свою очередь соединенных в корпорации, не могло быть и речи. Сверх того, предприниматели имели в лице «Конфиндустрии» свой собственный представительный орган, способный защитить экономические и социальные интересы промышленности перед государственным аппаратом и «большим фашистским советом». Также и в этой области возникло весьма неустойчивое состояние равновесия. С одной стороны, не могло быть речи об отождествлении промышленности с фашизмом; с другой же стороны, промышленники потеряли прямое влияние на политическую жизнь и предвидели в будущем все возрастающее вмешательство государства в экономическую жизнь.

Резюмируя, можно сказать, что фашистский “stato totalitario” основывался на сложной и неоднозначной системе взаимозависимостей. Не могло быть и речи о тотальной унификации. Положение Муссолини существенно зависело от того, удастся ли ему получить и укрепить поддержку со стороны фашистской партии, весьма неоднородной в своем общественном и личном составе, и одобрение широких групп населения, приобретенное плебисцитарным путем. Этого нельзя было добиться одними только репрессивными мерами, касавшимися, наряду с лидерами организованного рабочего движения, прежде всего национальных меньшинств – немцев в Южном Тироле, словенцев и хорватов в Истрии и Триесте. Существование и прочность фашистского режима зависли от того, достигнет ли Муссолини успехов в экономической и внешней политике. Сначала это ему удалось.

В первой фазе фашистского режима, длившейся примерно до 1930 года, был значительный экономический подъем. Это определялось главным образом факторами мировой экономики, поскольку и в других государствах после тяжелого послевоенного кризиса произошло улучшение конъюнктуры. Но, с другой стороны, ликование фашистской пропаганды, изображавшей преодоление экономического кризиса как результат мероприятий фашистского правительства, также было в какой-то мере оправданно. Экономическая политика в этот период характеризовалась соединением либеральных и интервенционистских факторов. Сюда относятся, с одной стороны, переход к политике свободной торговли, реприватизация некоторых государственных служб и учреждений и либерализация акционерного права, а с другой стороны, установленное и контролируемое государством замораживание заработной платы, меры поддержки дефицитных предприятий, а также государственное стимулирование определенных отраслей промышленности и проектов внутренней колонизации.

Интервенционистская экономическая политика государства усилилась, когда с 1929 года на Италии начали сказываться воздействия мирового экономического кризиса. Число безработных, превысившее в 1934 году миллион человек, пытались снизить введением укороченного рабочего дня, дальнейшим снижением заработной платы, составившим для промышленных рабочих около 15%, а для сельскохозяйственных рабочих 40 %, и другими мерами по поддержке занятости и созданию рабочих мест. Так как все это не принесло быстрого успеха и национальный доход вернулся к уровню 1929 года лишь в 1939 году, государственные меры по поддержке промышленности были еще более усилены. Впрочем, с момента возникновения в октябре 1935 года абиссинской войны, на которую Лига Наций ответила экономическими санкциями, экономическая политика приняла вытекавший из военных соображений автаркический характер. С другой стороны, с нападения на Абиссинию началась политика внешней экспансии, оправдываемая идеологической целью восстановления Imperium Romanum (Римской Империи). Ясно, что Муссолини был вынужден отвлекать внимание от внутренних социальных и экономических проблем, маскируя их видимостью внешнеполитических успехов.

Эта империалистическая политика, побуждаемая внешнеполитическими и внутриполитическими мотивами, вначале была успешной. Во внутренней политике националистические эмоции, подогретые военными успехами в Абиссинии, Испании и Албании, привели к сплочению широких кругов населения. Сверх того, чтобы привлечь их к режиму, были введены пособия для детей, оплачиваемые отпуска, и была развернута деятельность контролируемой фашистами организации “Dopo Lavoro” («После Работы»), занимавшейся организацией досуга трудящихся. Армию, не отождествлявшую себя с режимом, можно было теснее привязать к нему военными действиями, по крайней мере пока они были успешны. Вследствие перехода к политике автаркии и к военной экономике вмешательство государства в экономику настолько усилилось, что влияние промышленников и их все еще могущественного объединения «Конфиндустрия» заметно ослабело. Однако, усилению и большей самостоятельности фашистского режима во внутриполитической области препятствовал тот факт, что фашистская Италия все больше впадала во внешнеполитическую и военную зависимость от своего все более сильного союзника – национал-социалистской Германии. Такое развитие событий, косвенно приведшее к развалу фашистской системы в Италии, было более или менее вынужденным, так как Муссолини несомненно его не хотел.

Подъем национал-социализма и его приход к власти вызвал у Муссолини смешанные чувства. С одной стороны, он гордился тем, что в Германии подражают его образцу, хотя, по словам Муссолини, фашизм и не был экспортным товаром. Но, с другой стороны, Муссолини энергично выступил против стремления национал-социалистов аннексировать Австрию. Когда австрийские национал-социалисты устроили в 1934 году путч, жертвой которого пал канцлер Дольфус, Муссолини демонстративно подвел войска к пограничному Бреннерскому перевалу. Опасаясь политического и экономического влияния Германии в Южной Европе, которую Италия рассматривала как свою зону влияния, Муссолини в 1935 году на конференции в Стрезе готов был даже на некоторое, хотя и весьма осторожное участие в оборонительном фронте против национал-социалистской Германии. Но после нападения на Абиссинию западные державы не хотели и не могли принять фашистскую Италию в союз против национал-социализма. Чтобы не подорвать слишком явным образом принципы созданной ими Лиги Наций, они решили применить к Италии экономические санкции. Эта политика, проводимая, впрочем, весьма половинчато, почти автоматически вызвала вступление в игру Третьей Империи, обеспечившей Италию остро необходимым ей сырьем (в особенности углем) и промышленными изделиями.

Сотрудничество обеих фашистских держав укрепилось в 1936 году в результате их общего вмешательства в гражданскую войну в Испании. Затем, в ноябре того же года, была провозглашена «ось Берлин – Рим». Впрочем, эта ось долго еще не была столь прочной, как полагали многие антифашисты, спешившие в Испанию почти из всех европейских стран и из Соединенных Штатов, чтобы бороться против Франко и нанести поражение интервенционистским войскам немецкого и итальянского фашизма. Но все же в марте 1938 года фашистская Италия, вышедшая, подобно Германии, из Лиги Наций, приветствовала «аншлюс» – присоединение Австрии к Германской Империи. В сентябре 1938 года, на мюнхенской конференции, Муссолини удавалось еще играть роль «честного посредника» между Гитлером и главами правительств Франции и Англии, выдавшими Судетскую область Третьей Империи против воли Чехословакии; но это не могло уже воспрепятствовать тому, что Гитлер, одерживавший в своей реваншистской политике один успех за другим, определял ход европейских политических событий. Тем более Муссолини старался в 1939 году предотвратить немецко-польскую войну и сохранить свой нейтралитет. Это не помешало ему использовать возникшую ситуацию, чтобы захватить в том же году Албанию, а годом позже напасть на уже разбитую немецкими войсками Францию, чтобы получить свою долю добычи.

Таким образом Италия в конечном счете была втянута в войну, которую затем должна была вести как неравноправный союзник Германской Империи, на первых порах победоносной. Чтобы продемонстрировать всему миру и итальянскому обществу слабость военных сил Италии, столь превознесенных фашистской пропагандой, и связанную с этим зависимость от Германии, вряд ли надо было ожидать неудачного похода против Греции, где победа была достигнута в 1940 году лишь после вмешательства немецкой армии, или поражений в Северной Африке, которую удалось защитить – на некоторое время – лишь Африканскому корпусу Роммеля. Когда итальянские солдаты все еще воевали в России, выполняя функции вспомогательных войск на службе Германии, армии американцев и англичан, высадившиеся в Сицилии 10 июля 1943 года, встретили очень мало сопротивления, подойдя к самой столице страны. Их продвижение прямо и косвенно привело к развалу фашистского режима.

Страница 4 из 25 Все страницы