В России никогда не было академической свободы в западном смысле слова, но всё же в университетах и в Академии наук были некоторые элементы автономии, занесённые из Европы при заимствовании этих учреждений. Всё это давно уничтожено. Бюрократия завладела у нас наукой и образованием, превратив их в нечто очень непохожее на европейские образцы.

Карьера учёного начинается со школьной скамьи, где его приучают к специфическим формам повиновения. Школьные учителя, уже три поколения воспитанные в этом повиновении, не поощряют любознательность и подвижность ума. Сами они не способны обычно ни к какой самостоятельности, боятся необычных вопросов и трудных задач, а потому ограничиваются повторением учебника. У более способных учеников такая установка не всегда убивает интерес к науке, но приучает их скрывать свои мысли, поскольку неизвестно, какое мнение будет одобрено начальством. При поступлении в вуз молодой человек наблюдает негласные критерии отбора: расовую дискриминацию, предпочитающую "коренную национальность" и особенно направленную против евреев; влияние "комсомольских характеристик" и так называемой "общественной работы"; покровительство отпрыскам привилегированных родителей, доходящее до фальсификации экзаменов; наконец, прямой подкуп, то есть приём в вуз за деньги или услуги. При обучении в вузе студент приучается ориентироваться на "перспективные" направления и влиятельных преподавателей, от которых зависит оставить его в аспирантуре или направить на работу в престижное учреждение. Верность собственным научным интересам, неумение приспособиться к принятым взглядам и твёрдость в отстаивании своей позиции неизбежно приводит к исключению студента, или к назначению его в какое-нибудь захолустье.

Назначение на службу связано с теми же видами дискриминации, что и приём в вуз. Таким образом, каждый сотрудник НИИ проходит через двойное сито бюрократического отбора, не имеющего ничего общего с отбором по научным способностям. Это не удивительно: научные учреждения, заинтересованные в научных результатах, составляют в Советском Союзе исключение, поскольку бюрократическая деятельность главным образом фиктивна. Но в исключительных случаях, особенно при военных исследованиях, по отношению к способным людям проявляется некоторая терпимость, и им иногда покровительствуют влиятельные лица. Это обозначается заимствованным у уголовников словом "блат".

Как мы видим, личность учёного уже с самого начала его карьеры подвергается фрустрации, вырабатывающей в нём угодливость и покорность. Напротив, вытесняются и извращаются "мужские" черты характера – смелость, неуступчивость, способность к инициативе и лидерству. Последствия такой дрессировки ещё хуже, чем действие казарменной муштры, поскольку в карьере военного покорность начальству перемежается с дозволенной агрессивностью по отношению к подчинённым. Но молодой учёный лишь в пожилом возрасте может стать чьим-нибудь начальником, и ему не на ком проявить свою агрессивность. К тому же одарённые учёные редко стремятся к административной деятельности, так что их агрессия в течение всей жизни остаётся фрустрированной, не находя выхода ни в служебной сфере, ни, тем более, в общественной. Им остаётся сублимировать её в научной работе, но и здесь их ожидает фрустрация, прежде всего в виде узаконенной кражи результатов труда.

Иностранные учёные редко отдают себе отчёт в том, что научные результаты советских учёных чаще всего не принадлежат им самим, а составляют плагиат. Работа, опубликованная под именем "известного" учёного, особенно занимающего должность директора института, заведующего отделом или лабораторией, в большинстве случаев принадлежит кому-либо из его подчинённых. Если работа опубликована как "совместная", то обычно "известный" учёный, возглавляющий список авторов, в лучшем случае знает содержание статьи, подлинными же авторами являются другие. Часто такая "совместная" работа принадлежит лишь одному из указанных "соавторов", остальные же к нему "приписываются" в виде платы за оказанную протекцию. Молодые учёные считают такую практику чем-то самим собою разумеющимся, подчиняясь ей столь же беспрекословно, как начинающие киноактрисы повинуются прихоти своего босса. Этот обычай по своим моральным последствиям хуже проституции, как и вообще духовное растление хуже физического.

"Главный соавтор" должен быть способен усвоить в некоторой степени содержание работы, чтобы иметь возможность говорить о ней на заседаниях, при встречах с иностранцами, и т.п. В особенности это относится к экспериментальным работам, где он присваивает себе замысел эксперимента, обычно принадлежащий другому соавтору, а иногда украденный у человека, вовсе не указанного в статье. Этот настоящий автор работы сам не в состоянии "выбить" необходимые для неё средства и особенно приборы, так что идея присваивается в обмен на административную поддержку. К такому "соавтору" и отсылают обычно по поводу подробностей: вообще, научные менеджеры тем легче уклоняются от обсуждения подробностей, чем выше их академическое положение.

Описанная практика касается почти всех работ прикладного характера, значительной части экспериментальных и даже многих теоретических. В особенности этот "закон плагиата" относится к присуждению различных премий, которое производится келейно. Как правило, премия присуждается целому "коллективу", возглавляемому директором института, заведующим отделом и т.п., причём настоящий автор открытия (если есть вообще какое-нибудь открытие) может находиться в списке – или нет.

Итак, первым фактом, с которым сталкивается в своём НИИ молодой учёный, является "принуждение к сожительству" со своим начальником. Ещё недавно такая практика воспринималась как унижение и встречала некоторое сопротивление, но в последние двадцать лет, в эпоху "застоя", она стала общим правилом. Конечно, аналогичные явления встречаются и в цивилизованных странах, но там они не могут стать правилом, поскольку у молодого человека есть выбор, а произвол научного руководителя ограничивается страхом скандала, то есть общественным мнением. У нас же молодой учёный, вышедший из повиновения своему начальству, изгоняется с "характеристикой", практически закрывающей ему путь к профессиональной работе, а коллеги не пойдут дальше частных разговоров, оберегая собственную карьеру. Общая трусость среды гарантирует жуликам безопасность. Может быть, это и есть главный результат сталинских "репрессий".

Другим условием, с которым сталкивается в своём НИИ молодой учёный, является принудительность темы исследования. Он должен отказаться от собственных научных интересов, какие могли у него образоваться в студенческие годы, и попросту присоединиться к работам, ведущимся в "его" лаборатории. Если у молодого человека есть выбор, такое условие кажется естественным: он не должен поступать на службу в такое место, где занимаются неинтересным ему делом, и нельзя требовать, чтобы лаборатория применялась к его вкусам. В этом смысле поступление молодого человека на службу есть добровольно принятое им обязательство. Но у советского молодого учёного выбор службы очень редко бывает добровольным: после окончания вуза он чаще всего принудительно "распределяется" в некоторое учреждение и не может уклониться от такого назначения под страхом суда. Конечно, во многих случаях студент, выбравший себе руководителя дипломной работы, имеет возможность продолжить ту же деятельность в научном учреждении, где этот руководитель пользуется достаточным влиянием. Но очень часто такое влияние оказывается решающим фактором уже при специализации, на третьем курсе, так что молодой человек начинает с того, что отказывается от собственных научных интересов – ради житейских.

–––––––––

Страница 2 из 6 Все страницы