Немного размышлений о науке

За те почти 60 лет, что я проработала в области физиологии растений, она сильно эволюционировала.

В 1961 году в Москве проходил Международный биохимический конгресс. И тут для наших ученых открылся новый мир — большинство иностранных докладов на конгрессе было посвящено новой области науки, молекулярной биологии. Первые ее ростки появились в сборнике школы Бенсли в 1947 году. В нем излагались новые методы выделения и химического анализа субклеточных частиц. Дмитрий Анатольевич после прочтения этой книги был в восторге и предсказал новым методам исследования большое будущее. Но для остальных ученых книга прошла почти незамеченной. Этому способствовало также то, что в те годы чтение и цитирование иностранной литературы, а тем более похвалы иностранным работам не поощрялись. Поэтому о молекулярной биологии нашим ученым почти ничего не было известно. После Конгресса в нашей физиологии и биохимии начался «молекулярный бум» — был открыт новый институт молекулярной биологии, многие исследования в других институтах были перестроены на «молекулярный» лад. При этом, как это часто бывает, произошел «перекос» — в угоду модной новой науке было забыто экологическое направление работ в физиологии растений, которое до этого господствовало. Очень часто результаты, полученные на выделенных органеллах, пытались без оговорок переносить на целое растение, растущее в природной обстановке. Прошло много лет, прежде чем физиологи поняли (и то не все и не до конца), что работа изолированных органелл очень сильно отличается от их работы в целом растении, и что результаты, полученные при исследованиях на разных уровнях организации, непосредственно несопоставимы.

Резкому изменению направленности исследовательских работ в области физиологии растений способствовало также то, что в 1952 году прежнего директора Института физиологии растений академика Н.А. Максимова, известного по работам в области экологической физиологии, сменил биохимик Андрей Львович Курсанов. Соответственно довольно быстро стало меняться и направление работ Института. Темы новых исследований стали более близкими к биохимии, а не к физиологии, а эколого-физиологические исследования стали вытесняться молекулярными. Это стало особенно заметным по мере того, как умирали старые заведующие лабораториями института — Петинов, Туманов, Чайлахян, Генкель, Ничипорович и их многолетние сотрудники. Я, пожалуй, не ошибусь, если скажу, что сейчас в Лаборатории фотосинтеза с трудом можно отыскать человека, который умеет измерять интенсивность фотосинтеза у растения в природе. Не стало лаборатории экологии фотосинтеза и в Ботаническом Институте в С.Петербурге — как только умер О.В. Заленский, ушла на пенсию О.А.Семихатова и ряд других старых сотрудников, лаборатория быстро изменила направление исследований.

Новое поколение ученых-физиологов — «внуки» ушедших в 70-80-е годы стариков — в большинстве своем не знает жизни растения, как целого организма и компонента фитоценоза. Они работают по преимуществу с суспензиями изолированных органелл и изучают отдельные ферментативные реакции, не задаваясь вопросом о том, как работает вся система. С появлением новых сложных приборов во многих разделах физиологии исследования стали более совершенными и глубокими, но более узкими. Крупные обобщающие идеи почти исчезли из биологии, причем, как это можно судить по литературе, не только в нашей стране, но и за рубежом

Правда, за границей уже пошел обратный процесс. Появились новые обобщающие исследования в области экологии. Слово «экология» стало модным и эколого-физиологические исследования, проведенные гораздо более совершенными методами, вновь котируются.

Усиленному вниманию к эколого-физиологической тематике способствует то, что такие исследования помогают решить некоторые практические проблемы — в частности, оценить роль растительности в углеродном балансе атмосферы. В последние годы эта проблема стала очень актуальной в связи с все увеличивающимся содержанием углекислого газа в атмосфере.

В этих работах, как правило, изучается не отдельный организм, а фитоценоз. Получили широкое развитие идеи В.Н.Сукачева — представление о сопряженной работе всех компонентов природного комплекса — биогеоценоза по терминологии В.Н.Сукачева или экосистемы по современной мировой терминологии.

Поскольку такая экосистема изучается комплексно, со всех сторон, то в работе обычно участвуют ученые разных специальностей — физиологи, климатологи, почвоведы и пр. Поэтому нередко в опубликованных статьях бывает десяток, а то и двадцать авторов.

Применение современных быстродействующих автоматических приборов дало возможность получать очень большое количество экспериментальных данных для дальнейшей математической обработки. В связи с этим очень распространенным стало математическое моделирование как отдельных процессов, например фотосинтеза, так и углеродного обмена всей системы в целом.

Однако, постановка и решение общих «биогеоценотических» задач на современном уровне, которые сейчас успешно решаются многочисленными коллективами ученых за рубежом, у нас возможны только в виде исключения — для этого у нас нет ни приборов, ни достаточного финансирования для организации полевой работы. Одним из таких счастливых исключений служит коллектив лаборатории из Института экологии, который до недавнего времени работал под руководством Наталии Николаевны Выгодской. Н.Н.Выгодская, прекрасный организатор, сумела пригласить для совместной работы иностранцев, для которых наши леса, очень мало изученные и занимающие огромную территорию, являются весьма привлекательным объектом исследования. Иностранцы привозят для исследований и все современные приборы.

Хотя в нашей стране с 70-х-80-х годов также идет довольно интенсивное развитие лесных эколого-физиологических исследований., эти исследования в большинстве своем проводятся на устаревшем оборудовании. Кроме того, занимаются этим не физиологи по образованию, а специалисты другого профиля — лесоводы, климатологи, ботаники. Как правило, они овладевают методами исследования в какой-то одной из областей экофизиологии — чаще всего их интересуют проблемы водного режима и газоообмена углекислого газа. Но недостаток знаний по общей физиологии растений, общая низкая культура постановки научных задач, часто неумение правильно объяснить полученные результаты, во многих исследованиях явственно ощущается.

Борьба с Лысенко со смертью Сталина и постепенным ослаблением деспотизма во всех сторонах жизни, в том числе и в науке, как-то сама собой прекратилась. Лысенко даже до своей смерти сошел со сцены.

И теперь многие их ученых следующего за нами поколения, не знают даже, кто такой был Лысенко. Люди, близкие ко мне по возрасту, если и поминают это имя, то только иронически, приводя его в пример абсурда, порожденного абсолютизмом.

Хотя «учение» Лысенко было отвергнуто и забыто наукой, тем не менее лысенковщина сильно повлияла на весь дух последующей науки, и не только в биологии: изменилось само отношение к науке, занятие наукой для многих стало только средством сделать карьеру, а не исследовать какое-то явление, фальсификация стала обычным делом. Этому способствовало и общее положение науки и ученых в нашей стране — их перестали уважать и многие из них перестали уважать самих себя и своих коллег.

***

Когда я думаю о прожитой мною долгой жизни, я часто вспоминаю эпизод, случившийся со мной около 40 лет назад. Тогда я только что перенесла операцию и лежала в реанимационной палате с острой болью в тяжелом состоянии. В полубреду я подумала «Я больше не могу терпеть. Что же это значит? Если я не смогу терпеть, я умру?» И тут же я стала думать о себе в третьем лице «Какая это была жизнь? Она много работала, старалась и сделала все, что могла. Ей не страшно умирать».

Теперь, с ясным сознанием, я могу более критично отнестись к себе.

Мне повезло — у нас была дружная семья. Мои родители 40 лет прожили в любви и согласии. Моя жизнь не была легкой, но так жили все мои современники. Я была свидетелем многих событий, пусть часто трагических, но то, что я это видела, сделало мою жизнь интересной. У меня было много родных и близких друзей. Мне повстречалось много хороших и интересных людей. И самое главное — у меня был Учитель, который не только научил меня специальности, но и сделал мою жизнь целенаправленной, воспитал во мне оптимистическое отношение и интерес ко всем проявлениям жизни.

Но я сделала далеко не все, что могла. Я не уберегла своего Учителя, хотя могла бы сравнительно легко это сделать. Достаточно было простой чуткости...

Были и другие моменты, которые мне хотелось бы переделать. Но исправить ничего нельзя.

По мере того, как постепенно уходят мои друзья и современники, забываются и события того времени. Этими записками мне хотелось бы дать почувствовать младшему поколению, каким было то время, которое мы пережили — в его бытовых проявлениях, взаимоотношениях, событиях. Надеюсь, что хотя бы отчасти мне это удалось.

Страница 7 из 8 Все страницы