Отец

Будучи человеком любознательным, отец любил читать. Но тогда в деревне единственными книгами, которыми отца снабжал деревенский поп, были церковные. Однако читая их и размышляя над прочитанным, отец обнаруживал много противоречий в церковных писаниях. В конечном счёте чтение этих книг сделало его атеистом.

В 1914 году отца призвали в армию. Здесь его, как одного из наиболее грамотных солдат, направили на краткосрочные курсы фельдшеров. Он успешно закончил эти курсы, и полученная им здесь специальность фельдшера стала для него профессией на всю жизнь.

Шла империалистическая война. Отец в качестве ротного и батальонного фельдшера участвовал в боях с немцами и в походе русских войск в Турцию.

В то время в русской армии свирепствовал тиф, и от этой страшной болезни гибло людей больше, чем на поле боя. Отца направили работать в так называемые тифозные бараки. Здесь, имея непосредственный контакт с больными, можно было быстро заразиться самому, но этого с ним не произошло, чему он сам немало потом удивлялся. Больных лечили в основном фельдшера, а «их благородие» врачи, в этих бараках появлялись крайне редко и зачастую вскоре сами заболевали.

За усердие в службе ему предоставили отпуск, и он приехал в родную деревню. Здесь его застала революция, и в часть он больше не вернулся. Сначала работал в своём хозяйстве, а потом его назначили председателем сельского совета.

Обед в поле на заимке. В центре Артемий Иннокентьевич Быков с женой Феклушей и маленьким сыном Костей. Справа его сестра Мария и племянница Нина. Слева племянница Женя

Время было очень тревожное. Белочехи или, как их тогда называли, «каппелевцы», недобитые семёновцы и другие белые банды под ударами Красной Армии отходили на восток. Проходя через сибирские деревни, они забирали продовольствие, лошадей и расправлялись с представителями советской власти и с сочувствующими ей. Мать, вспоминая это время, говорила, что отец редко когда ночевал дома, приходилось укрываться от расправы у знакомых.

В 1929 году, когда стала налаживаться система медицинского обеспечения деревенского населения, вспомнили, что отец был военным фельдшером. И с тех пор до самого ухода на пенсию он лечил людей.

В Быково кроме работы в амбулатории отец выполнял много общественных поручений. Достаточно сказать, что он был председателем секции РКИ (рабоче-крестьянской инспекции) и ещё председателем трёх мандатных комиссий: сельского совета, колхоза и кооператива. Эта общественная работа доставляла отцу немало неприятностей. Любителей лёгкой наживы за счёт других, а также присвоения государственной, колхозной и кооперативной собственности было немало. В Быково особенной алчностью отличался Рябков, а заодно с ним действовал и участковый милиционер. Рябков был членом партии, к тому же единственным в деревне, но своими поступками давно опозорил это звание, а пользовался им для прикрытия своих неблаговидных деяний. Он и милиционер под видом представителей Советской власти ездили в бурятские улусы, забирали у бурят меха и золото и всё это присваивали себе. Ещё один пример. Однажды Рябков вызвался доехать в Иркутск на рынок, чтобы продать мясо колхозной коровы, которую зарезали потому, что она не могла растелиться. Рябков отдал в колхозную контору немного денег и написанную карандашом на клочке бумаги и никем не заверенную липовую справку о том, что задняя часть коровы забракована и продаже не подлежит. Фактически же всё мясо было продано, а бóльшая часть денег была присвоена Рябковым. Сейчас в это даже трудно поверить, но это было так.

Все эти и другие факты отец вскрыл при ревизии, а затем доложил на одном из собраний колхозников. Сразу же после собрания отец был арестован. Через несколько дней в деревне было арестовано ещё около сорока человек. Всех арестованных под конвоем конной милиции направили в район.

Это было летом 1934 года. Я хорошо помаю этот день. Вначале арестованные находились на колхозном конном дворе. У закрытых ворот со стороны улицы собралось множество народа в ожидании, когда их поведут. Однако милиция, избегая столкновения с толпой, не решились выводить арестованных через ворота, а повела их огородами на другую улицу. Кто-то из жителей это заметил. Все бросились туда, но было уже поздно – окружённые конной милицией, арестованные были уже далеко. После этого начался какой-то кошмар и преследование семей арестованных. Это длилось три месяца. После окончания следствия все были освобождены, а инициаторы этого дела, в том числе Рябков, арестованы. Что с ними стало, никто не знает, никто их больше не видел.

После ареста отца и других колхозников в деревне сложилась такая обстановка. Не успела улечься пыль на дороге, по которой увели арестованных, как во все дома явились уполномоченные и начали описывать имущество. А вскоре, непонятно на каком основании, забрали весь скот, все наличные запасы муки, зерна, картошки, оставив семьи арестованных без крошки хлеба. Началась компания травли.

Для этой цели были привлечены даже школьники, которые строем проходили по деревне и распевали песню, из которой мне запомнились слова: «Чистим, чистим, подчищаем, тумба, ура-pа». Жители так были запуганы, что не только соседи, но даже родственники боялись заходить в дома, где жили семьи арестованных, чтобы самим не попасть в немилость. Обстановку того времени в какой-то степени характеризует и такой факт. Отец после окончания церковно-приходской школы был награждён почётной грамотой. На плотном листе бумаги размером приблизительно 50 на 70 см с водяными знаками кроме надписей «Похвальная грамота», кому и за что она выдана, были портреты с одной стороны всех русских царей, с другой – писателей. В те времена считалось, что такую бумагу с портретами царей хранить дома нельзя, и мать сожгла эту грамоту.

Через три месяца всех оправдали, и они вернулись домой, но мало кто остался жить в древне. Многие уехали в города или другие населённые пункты. Отцу в Райздраве дали направление в Большую Елань. Сборы много времени не заняли. Всё имущество уместилось на две телеги. На эти же телеги рассадили целую ораву детей – нас к этому времени было уже семеро: Константин, Фёдор, Пётр, я, Александр, Дина и ещё совсем маленькая Валентина.

В Большой Елани отец проработал немного. Квартира для фельдшера, которая была при местной больнице, состояла из одной небольшой комнаты и совсем маленькой кухни и никак не подходила для нашего большого семейства. К счастью, именно к нашему счастью, в медицинском пункте Тайтурского лесозавода работал фельдшер, семья которого жила в Большой Елани. Райздрав разрешил им обменяться местами работы, и весной следующего года мы снова на двух телегах с величайшим удовольствием покидали так не полюбившуюся нам Большую Елань.

Чтобы попасть в Тайтурку, нужно было переехать через реку Белую. Стояла весна, и лёд на реке должен был вот-вот тронуться. Я до сего времени удивляюсь, как тогда отец решился переправляться через реку по насыпной переправе, да к тому же ещё поздним вечером. Под колёсами телег переправа прогибалась, готовая в любую минуту разъехаться по сторонам, и тогда бы беды не миновать. Нас мать повела пешком, а отец и возница, ведя лошадей в поводу, с величайшей осторожностью перетянули телеги на другой берег. Утром, прейдя на берег, мы уже не увидели этой переправы, по реке плыл лёд.

Когда после благополучной переправы через реку мы вечером подъезжали к дому, в котором нам предстояло жить долгие годы, все были поражены: в трёх просторных комнатах, на кухне и в коридоре горели электрические лампочки. Мы их видели впервые, и нам всё это показалось каким-то чудом, до этого мы имели дело только с керосиновыми лампами.

В Тайтурке кроме фельдшерского пункта при лесозаводе была ещё и врачебная амбулатория, которая располагалась в центре села. Но врачей, желающих работать в селе, не было, и амбулатория почти всё время была закрыта. Поэтому отцу приходилось обслуживать не только рабочих лесозавода и их семьи, но и оказывать медицинскую помощь всем жителям села.

Отец по характеру был человеком спокойным, к людям относился уважительно, дело своё знал. В свободное от работы время его часто можно было видеть за чтением медицинской литературы, а сама специфика работы на селе вынуждала его оказывать больным всестороннюю медицинскую помощь. Он был и терапевтом, и хирургом, и стоматологом, невропатологом и, наконец, гинекологом. Женщины настолько привыкли к отцу, что ни одни роды на селе не проходили без его участия. Он же был и скорой помощью, но, в отличие от современной, к больным он добирался днём и ночью и в любую погоду только пешком. Он же готовил и отпускал лекарства больным. Одним словом, это был сельский фельдшер.

В Тайтурке он проработал до 1941 года, в начале войны его призвали в армию, присвоили воинское звание лейтенант медицинской службы и назначили на должность фельдшера, а затем начальника медицинского пункта отдельного армейского ремонтно-восстановительного батальона, который находился в то время в городе Чайболсан МНР.

Со второй половины 1944 года до 1946 он служил в рабочем батальоне в селе Некрасовка Амурской области.

После демобилизации в 1946 году вернулся домой и продолжал работать на прежнем месте. Но к этому времени завод реконструировали и на его базе создали деревообрабатывающий комбинат. Соответственно изменилась система медицинского обеспечения рабочих этого комбината: вместо фельдшерского медицинского пункта была организована врачебная амбулатория. Теперь уже больных принимала врач, а отец выполнял её назначения. Однако жители, хорошо знающие отца и его отношение к больным, стремились обойти врача и идти на приём к нему. Работающая в это время в амбулатории женщина-врач восприняла это как подрыв её авторитета, и поэтому когда райздрав предложил отцу самостоятельный фельдшерский пункт в Бурети, он согласился.

К этому времени пятеро старших сыновей жили уже своими семьями. Остальные дети и бабушка вместе с отцом и матерью в январе 1948 года переехали в Буреть. Сейчас уже нет той Бурети, в которой они жили. Она оказалась на дне Братского моря. Это была небольшая, мало чем привлекательная деревня. А может быть, это мне так показалось. Я там был только два раза – в 1949 году, во время приезда к родителям в отпуск, и 1951, проездом из Петропавловска-Камчатского в Одессу. Но отцу здесь нравилось. Полюбили его жители Бурети и других окрестных деревень за его безотказность и доброе отношение к людям. Люди шли к нему не только со своими болезнями, но и со своими горестями и радостями.

Так в заботах и труде незаметно проходило время. Один за другим улетали из родительского дома повзрослевшие дети. В конце 1950 года на девяностом году жизни схоронили бабушку Харитинью. Когда настал пенсионный возраст, решили жить в Иркутске у младшей дочери Валентины, куда и перебрались весной 1958 года. Здоровье отца заметно ухудшилось, однако без дела он и здесь не сидел. Взял на себя уход за курицами, занялся разведением кроликов. Занимался он этим с большим желанием и очень гордился тем, что его дело приносило немалый доход.

В 1967 году отец сильно заболел и попросил, чтобы его увезли в Тайтурку к старшему сыну. Или более чуткое, чем в городе, отношение сельских врачей и заботливый уход за ним в это время со стороны невестки Шуры, или чистый воздух родного края, пропитанный запахом древесных опилок, а скорее всего всё это вместе взятое, подняли его на ноги. И не захотелось ему отсюда никуда уезжать. Попросил, чтобы рядом с домом сына построили ему с матерью небольшую избушку.

Общими усилиями всех детей избушка бала построена, но пожить ему в ней пришлось недолго – всего два года. Но всё это время, изо дня в день он любовно благоустраивал её.

В 1968 году, в год пятидесятилетия советского здравоохранения, приезжал к нему корреспондент из Иркутского областного радио.

Свой радиорепортаж он начал такими словами: «На пригорке, на самом солнечном месте стоит небольшой аккуратный домик. В нём живёт старейший медицинский работник... »

Умер отец в этом домике в ночь на 17 марта 1969 года. Похоронили его в Иркутске. Накануне был день выборов. С утра сходил на избирательный участок, исполнил свой гражданский долг, а потом как всегда кое-что сделал по хозяйству. Вечером попили чаю и легли спать. А утром он уже не проснулся.

Так тихо и незаметно ушёл из жизни человек, который всю свою жизнь служил людям, лечил, в меру своих сил избавлял от недугов. В первые годы Советской власти он нёс медицинскую культуру в самые отдалённые уголки таёжного края. Работая в Быково, обслуживал и бурятские улусы, в которых в те времена лечением людей занимались шаманы. Приведу несколько примеров, как они лечили. У женщины-бурятки тяжело проходили роды. Её подвесили за руки к потолку так, что она едва доставала ногами пол. Вокруг расселись мужчины, сосали свои трубки и кряхтели, этим как бы помогая ей.

И второй случай. В драке ножам сильно поранили молодого бурята. По распоряжению шамана его обложили потрохами только что зарезанного барана. Нетрудно представить, чем бы всё закончилось в первом и другом случае, не появись здесь вовремя отец.

Немало сил он приложил, борясь с антисанитарией в бурятских жилищах.

Труды отца не пропали даром. Буряты отказались от услуг шаманов и за медицинской помощью стали обращаться в амбулаторию.

Отец никогда в жизни не курил, спиртное употреблял в мизерных дозах и то, как говорят, по большим праздникам. Никто никогда не слышал от него матерных слов. Если он хотел высказать своё неудовольствие кем-нибудь, то говорил: «Ах, язви тебя». Это было у него самым большим ругательством.

Мы, дети, уважали его и даже немножечко побаивались. Если мать хотела кого-нибудь призвать к порядку, то говорила: «Я скажу отцу». Этого было достаточно, чтобы шалости или непослушание прекратились.

К матери он относился уважительно, и мать всегда заботливо относилась к нему. «Дети, не трогайте, это для отца» или «Тише, дети, отец отдыхает» – часто слышали мы от неё.

Между собой они жили дружно, и мы никогда не слышали и не видели семейных ссор.

Наши родители. Артемий Иннокентьевич и Фёкла Петровна Быковы

Однажды, правда, была серьёзная причина для раздора, но мать ничего не знала, и всё обошлось.

А дело было так. Отец вдруг увлёкся молодой женщиной, которая работала в аптеке при больнице. Но бабушка Харитинья быстро наложила «вето» на это увлечение и решительно пресекла всякие их встречи. На этом назревающий конфликт был исчерпан. А поведала мне об этом бабушка уже много лет спустя.

В райздраве к отцу относились уважительно, и здесь он пользовался большим авторитетом. И всё-таки обидели его там, и незаслуженно. Перед уходом на пенсию ему дали просмотреть его личное дело. В нём он обнаружил недооформленный наградной лист. Оказывается, руководством было принято решение представить его к награждению орденом Ленина, но по чьей-то халатности наградной материал своевременно представлен не был. Об этом он говорил с обидой.

Страница 4 из 7 Все страницы