О вере А.И.Фет думал на протяжении всей жизни, но, к сожалению, не оставил отдельной законченной статьи «О вере». Мы предлагаем три отдельных фрагмента, представляющих, на наш взгляд, огромный интерес. Собранные вместе, они дают достаточно ясное представление о его взглядах по этому вопросу: I. «О вере» – неоконченная статья, написанная около 1980 года. II. «Что же такое вера?» – фрагмент статьи «Об интеллигенции», 1979. III. Из дневниковых записей.Публикуются впервые. (Очень ясно и наиболее полно вопрос о вере раскрыт в готовящейся к изданию книге А.И.Фета «Заблуждения капитализма или пагубная самонадеянность профессора Хайека»)

I. О вере

1. Введение. Цель этого очерка – исследование понятия веры в широком смысле слова. Точно так же, как религиозные убеждения составляют часть имеющихся у людей убеждений, а религиозные переживания – специальный вид человеческих переживаний, религиозная вера есть частный случай более общего типа психических состояний, объединяемых в повседневном языке под названием веры. Примитивное племенное сознание выделяет определенный вид веры как «истинную религию», а все другие виды ее считает либо «ложными религиями», вызывающими отрицательные эмоциональные реакции, либо «нерелигиозными» убеждениями, вызывающими совсем другие реакции. Для верующего русского православный бог является особым предметом веры; вряд ли он признает, что католики веруют в своего бога в том же смысле, что он, и уж во всяком случае не найдет однородного явления в почитании священных кошек и крокодилов: такую веру он считает неполноценной и называет суеверием, то есть ложной верой. Каждый религиозный человек, к какой бы религии он ни принадлежал, считает веру в бога принципиально отличной от моральных и политических убеждений, например, от веры в человека, именуемой гуманизмом, от веры в социализм, коммунизм и т.д. Далее, для всех людей, верующих в какие-нибудь идеальные понятия, представляется очень банальной вера в то, что завтра солнце взойдет на востоке, хотя и в этом случае обиходный язык употребляет то же слово.

Однако, самое слово «вера» и его употребление в разных обстоятельствах не будет предметом нашего исследования. Нас будет интересовать особе психическое состояние, обозначаемое этим словом. Таким образом, предмет этой работы относится к психологии и отчасти к философии.

2. Что такое вера? Этим словом много занимались философы. Наиболее общее понятие веры – и наиболее свободное от религиозных предубеждений – описывает Рассел. Его определение веры, чисто психологическое, подходит нам в качестве отправного пункта нашего исследования; но мы не будем в точности придерживаться его изложения.

Вера – это особое состояние психики, связанное с напряженным ожиданием осуществления некоторого события. Конечно, формальное определение этого понятия невозможно, да и вообще формальные определения невозможны вне математики; поэтому только что приведенная формулировка нуждается в пояснении. Прежде всего, вера в том смысле, как мы ее понимаем, предполагает некоторое напряжение психики и, следовательно, наше понимание веры не совпадает с очень широким, семантически размытым смыслом этого слова в повседневном языке. Наш язык называет «верой» также обоснованное ожидание событий, обычно не вызывающих у человека особенных эмоций. Как правило, никто особенно не волнуется от того, что завтра взойдет солнце, хотя мы все в это верим. В этом случае ожидание лишено какого-либо напряжения, поскольку ожидаемое событие, как мы убеждены, наступит несомненно и независимо от любых других обстоятельств. Сомнение может превратить такое банальное событие в предмет пламенной веры, веры в интересующем нас смысле слова. Так обстояло дело для древних, видевших явления природы совсем иначе, чем мы. Для них простейшие закономерности повседневной жизни не обладали еще самоочевидностью, и регулярное появление солнца им приходилось обеспечивать особым культом – у ацтеков, например, человеческими жертвоприношениями. Обожествление Солнца возможно было лишь при условии, что его поведение еще не считалось вполне надежным.

Мы исключим из понятия веры все случаи, когда ожидаемое событие не вызывает у нас психического напряжения. Как легко убедиться, несомненные события такого напряжения не вызывают, как бы они ни были важны для нашего существования. Поэтому законченные, уже не оспариваемые научные результаты имеют мало общего с верой, в том смысле, как мы ее определяем. Напротив, некоторые состояния животных имеют к этому понятию прямое отношение. Если верно, что психика животных в основе своей родственна нашей и представляет в упрощенном виде аналогичные эмоциональные состояния – как это утверждают исследователи поведения животных – то собака, напряженно ожидающая появления притаившейся дичи, находится в состоянии, аналогичном тому, что мы называем верой. Заметим, что в этом случае ожидаемое событие не вполне достоверно; ежедневно наполняемая миска с едой достаточно достоверна, и поэтому не вызывает особенных эмоций. Конечно, наше определение веры все еще достаточно широко и объединяет явления, очень различающиеся по своей «высоте»: самые «низменные» из них, очевидно, немногим отличаются от переживаний животных, может быть даже не самых высоких переживаний, доступных животным. Дальше мы займемся различными уровнями веры: этот вопрос имеет для нас важнейшее значение.

Как видно из предыдущего анализа, явление веры всегда связано с некоторым сомнением в наступлении события, в которое мы верим. Это, на первый взгляд, противоречит обычному представлению о религиозной вере: принято думать, что сомнение как раз характерно для непрочной, неглубокой веры, что и проявляется в видимом беспокойстве всевозможных богоискателей и новообращенных; между тем как прочная и глубокая вера не знает сомнений, и подлинно верующий человек спокоен. Эти наблюдения верны, но не противоречат сказанному выше. В самом деле, по нашему определению, для веры требуется напряженное ожидание: там, где вовсе нет ожидания, не может быть и веры. Человек, безуспешно желающий уверовать в бога, как правило не находится в состоянии ожидания, то есть не надеется всерьез обрести обещаемые религией блага; время от времени он пытается привести себя в это состояние (в состояние религиозного переживания, о котором будет речь дальше), терпит при этом неудачи или радуется кратковременным проблескам надежды. Такие колебания в его психическом состоянии делают его поведение неустойчивым, что и проявляется в виде беспокойства. Между тем, глубоко верующий человек, вполне сроднившийся с представлениями своей религии, постоянно находится в состоянии ожидания. Существование бога не вызывает у него сомнений, и часто повторяющиеся в его жизни религиозные переживания – особые психические состояния, рассматриваемые им как общение с богом – поддерживают в нем это убеждение. В отличие от богоискателя и маловера, подлинно верующий все время находится в одном и том же основном состоянии, связанном с ожиданием вечной жизни и загробного воздаяния. Поэтому его земная жизнь, лишенная резких переходов от «ожидания» к «равнодушию» и обратно, кажется спокойной. Но за этим внешним спокойствием стоит неотступное сомнение, поскольку самое существование бога и реальность (для него) его религии вовсе не гарантируют ему личного спасения. Ни одна религия не обещает верующему достоверного воздаяния за точно определенные поступки, потому что такое гарантированное будущее благополучие не вызывает веры. Магомет обещал немедленное небесное блаженство воинам, павшим в бою за веру, но в этом случае вместе с жизнью исчезает и проблема веры. Таким образом, верующий в обычном, религиозном смысле этого слова, обладает верой в смысле нашего определения, поскольку он всегда ожидает некоторых важных для него событий, и притом напряженно, так как не может быть уверен в их наступлении.

3. Положительные религии. Большинство людей всегда принадлежало – и принадлежит по сей день – к какой-нибудь установившейся религии, передаваемой из поколения в поколение, имеющей определенный культ, жрецов и священные книги. Верующий, воспитанный в такой религии, верует в бога (или богов), наделяемых определенными свойствами, и принимает целую систему не подлежащих проверке и доказательству (догматических) утверждений, хранимых жрецами его религии. Религии этого рода можно было бы назвать «церковными», поскольку сословие жрецов, обеспечивающее преемственность религии, составляет организацию, известную под именем церкви. Но, по установившейся терминологии, такие религии называют «положительными» (или «позитивными»), что не означает ценностного суждения, а указывает на определенность их догматического содержания: положительность религии означает, что у нее есть определенные догматы. У некоторых людей вырабатываются собственные, индивидуальные представления о боге (или богах), не согласующиеся с какой-либо установившейся религиозной системой. О таких людях говорят, что у них нет «положительной» религии, но их религию не называют «отрицательной, а в зависимости от характера верований – деизмом, пантеизмом, и т.д. Термины этого рода не означают определенной системы, а служат лишь для классификации самых разнообразных религиозных представлений.

Человек, воспитанный в некоторой положительной религии, усваивает в раннем детстве некоторый запас религиозных представлений, обычно от родителей или заменяющих родителей лиц. Возраст, в котором формируются религиозные представления, не установлен точными исследованиями; но имеются косвенные данные психологии, позволяющие его определить. Основные понятия, определяющие поведение человека, и составляющие его «бессознательную совесть», или «Суперэго», вырабатываются от двух до шести лет. Эти понятия усваиваются подсознанием ребенка и в своей основе неразрушимы. «Сознательная совесть», внушаемая словесными наставлениями в более позднем возрасте, придает конкретную форму бессознательной, если согласуется с нею, или остается темой для разговоров, если расходится с нею. Этические понятия неотделимы от религиозных (везде, где имеется религия), и время, благоприятное для запечатления в подсознании тех и других, по-видимому, одно и то же. Как показало исследование поведения животных, у каждого вида есть определенные возрастные пределы, в которых растущий индивид способен усвоить то или иное сознательное представление: есть определенный период, в который новорожденное животное способно выработать реакцию на кормящую мать, другой период, когда вырабатывается реакция на некоторого угрожающего врага, и т.д. Вне этого периода обучение не закрепляется, так что индивид, не получивший вовремя некоторого «запечатления», не способен восполнить этот ущерб последующим обучением. Хотя у человека действие и формирование «инстинктивных» навыков не обладает такой жесткостью, все же можно не сомневаться, что основные подсознательные представления об отношениях к миру и людям формируются у человека с двух лет до шести. Дети, выросшие в детских учреждениях без родительского (или полноценно заменяющего) ухода, страдают специфическими расстройствами поведения, обнаруженными впервые в больницах и потому называемыми «эффектом госпитализации». Этот эффект проявляется, если «госпитализация» приходится на возраст до шести лет. Дети, росшие в больницах или детских домах, становятся полноценными людьми лишь в том случае, если их подсознание могло получить в этом возрасте необходимые стимулы. Первоначальное воспитание, полученное в семье, чрезвычайно ограничивает дальнейшее воздействие школьного образования, пропаганды и т.п., которое не способно изменить заложенные в раннем детстве психические основы. Все имеющиеся данные поддерживают гипотезу, что представление о боге, изображаемом в виде всемогущего и всезнающего небесного отца, от которого зависит вся жизнь ребенка, внушается и усваивается в том же возрасте, когда в подсознании его утверждаются образы отца и матери, определяющие его «Суперэго». Впрочем, такова практика всех «положительных» религий. Дети впервые «узнают» о боге из наставлений родителей, видят, как взрослые молятся, привыкают к предметам культа – иконам, семейной библии, их приводят в церковь, – и все эти впечатления воспринимаются в этом возрасте подсознательно, то есть некритически, без сопротивления и чрезвычайно прочно. Неудивительно, что заложенные таким образом основы оказываются устойчивыми по отношению ко всем видам интеллектуальной деятельности, и можно понять, почему суровый материалист Павлов, запретивший в своей лаборатории антропоморфные описания состояния животных, держал у себя дома иконостас, а изощренный философ Бердяев легко вернулся от сознательно выученного марксизма к родному православию, может быть, несколько еретическому, но со святой троицей, богочеловечеством Христа и другими атрибутами, столь затруднительными для критически настроенного сознания двадцатого века. В связи с этим ранним подсознательным усвоением религии возникают два вопроса. Прежде всего – возможно ли религиозное обращение в зрелом возрасте? Я имею в виду не случаи «регрессии», возвращения к религии детства, как это произошло с Бердяевым, Солженицыным и многими другими, а обращение в положительную религию людей, с детства воспитанных в безбожии. Можно ли уверовать в бога без подготовки в детстве – без «запечатления» между двумя и шестью годами? Могут сказать, что апостолы уверовали взрослыми, но ведь они просто обратились в новую секту своей еврейской веры. Мы вернемся в дальнейшем к этом важному вопросу.

Другой, еще более важный вопрос состоит в том, может ли человек существовать без религии. В течение бесчисленных поколений все люди были верующими, получали в раннем детстве подсознательные религиозные представления. Эти представления подвергались «запечатлению» в том же возрасте – и совместно – с основными этическими нормами и, более того, с навыками поведения, специфическими для нашего вида, потому что человек – «культурное существо», получающее свое видовое наследие не только генетическим путем, но и путем обучения, не запрограммированного биологически, как у животных. Без такого культурного наследия из новорожденного не вырастет человек, как видно из подлинных историй детей, выросших без общения со взрослыми: они превращались в неизлечимых идиотов. Так вот, не принадлежит ли религия, к тому культурному наследию, которое, предаваясь в критическом возрасте с двух до шести лет, вместе с биологическим наследием составляет специфический набор признаков нашего вида? Не следует забывать, что возможность человека без религии – всего лишь гипотеза. Человек религиозный – homo religiosus – существует миллионы лет: скорее всего начало религии надо искать уже у высокоразвитых обезьян, в виде какого-нибудь «танца дождя», исполняемого шимпанзе во время грозы, но уж во всяком случае у неандертальцев обнаруживаются несомненные зачатки погребального культа. Между тем, человек неверующий – homo atheus – в больших популяциях насчитывает не более двух-трех поколений, и трудно возразить против мнения, что он быстро вырождается, выбрав себе формой коллективного самоубийства так называемый технический прогресс.

Нет ли преувеличения в том, что мы обозначаем здесь верующего и неверующего человека как два отдельных вида? Биологи научили выделять виды не только по морфологическим признакам, но и по способам поведения. Конечно, у животных каждое изменение в поведении предполагает некоторое изменение в строении тела, но известны примеры подвидов или разновидностей, морфологически едва отличимых, но с очень различным поведением. По традиции их не считают разными видами, но ведь традиция связана с тем, что морфология возникла раньше этологии. Для человека, почти неотличимого от шимпанзе по геному, поведение должно рассматриваться как важнейший видообразующий признак. Но тогда трудно не принять во внимание важнейшую черту психики, непосредственно определяющую жизненную установку и сильнейшим образом влияющую на поведение человека: верит ли человек, что он не умрет. Огромность возникающего здесь различия лучше видит философ, чем биолог-систематик, придерживающийся своих традиций: вымирает человек бессмертный и нарождается человек смертный! Если только – еще раз подчеркнем – смертный человек может существовать. Исторический опыт не поддерживает этой гипотезы, и нам предстоит найти, если это возможно, свидетельствующие в ее пользу аргументы.

Страница 1 из 4 Все страницы