IX.

Пока сознание пробуждалось и формировалось в отдельных областях знания, выражаясь в трудах отдельных мыслителей и общественных деятелей, как Джиордано Бруно, Иван Гус, движение мысли являлось частичным и слабо обнаруживалось в общественной жизни. Но вот труды работников мысли растут, число их увеличивается, исследование уже не ограничивается только областью неба и души, но спускается на землю, анализирует человеческие отношения, забирается в области права и земной власти, являются гениальные критики, публицисты, популяризаторы, как Вольтер, Руссо, Даламбер, Дидро, и частичное сознание формируется в цельное общественное миросозерцание, в законченную систему, в определенный план для практического поведения. Сознание, бывшее когда-то частичным, становится всеобщим и превращается в могучее общественное мнение; оно с быстротой и силой лавины разрушает старый порядок, ниспровергает все препятствия и в своем бешеном стремлении уничтожает все, что пытается его остановить или задержать.

Для основной идеи настоящей статьи вовсе не важна конкретная форма, в которой выразилась борьба старого и нового порядка. Она могла быть такой, но могла быть и другой. В Америке общественное сознание проявилось в форме мирного прогресса и мирного устройства отношений; во Франции, напротив, бурно и разрушительно. Это вопрос народного темперамента и тех препятствий, которые встретило общественное сознание в своем стремлении к воплощению. Для нас важны не внешние средства, которые употреблялись для борьбы, а причины, создавшие всеобщее стремление к переменам. А причины заключались в сознании, ставшем настолько всеобщим, настолько определенным и законченным для целой области юридических отношений, что перед его властной силой не мог устоять порядок прежних идей. В сущности, это было идейное торжество нового знания над старым.

Но новый порядок, написавший на своем знамени «свобода, равенство и братство», в гордом увлечении быстротой и решительностью своего торжества, слишком преувеличивал свое значение. Формула нового порядка, введенная только в области юридических и политических отношений, оказывалась довольно узкой и не разрешавшей вполне вопроса о равном достоинстве. Уже в самом разгаре борьбы за политическое равенство явились люди, которые, как Бабеф, доказывали, что политическое равенство не создает еще полной свободы, равенства и братства, не водворит на земле Царства Божия, не сделает бедных богатыми и несчастных счастливыми. Бабеф за свой протест поплатился головою, но правда оказалась не на стороне казнившего его конвента.

Пока Европа устраивала новые политические отношения и формировала новый уклад, параллельно с ее политическим ростом развивалось и крепло стремление к иному более широкому сознанию, полнее обхватывающему идею равного человеческого достоинства. И теперь, как во времена ессеев, бедные и захудалые очень хорошо видели, что юридическая область мысли не даст им ни успокоения, ни счастья и материального довольства. Власть человека над человеком ограничивается не одною областью исключительно политических отношений, но гораздо больше зависит от отношений, на которые указывал Бабеф, т. е. от социально-экономических условий, в которых и лежит источник политической и юридической власти. Древний бедняк, не умея разрешить этого вопроса, пытался найти моральное удовлетворение в философии стоицизма. Но теперь эта философия не могла уже служить выходом. Исследование экономических и социальных отношений выяснило такую массу жизненных явлений и установило для них законы, что незачем было искать удовлетворения в философии мужественного терпения, когда предстояла возможность к установлению совсем иных практических отношений.

И вот XIX век выступает с своими собственными задачами и с своею собственной программой, которой XVIII век даже и не предусматривал. Восторженная вера XVIII в. во всемогущество политических перемен оказывалась бессильной перед новыми, более сложными и глубокими запросами жизни. Ответ на них вскоре и явился.

Если XVIII век выставил целую массу ученых и публицистов, то XIX век выставил не меньшую массу гениальных мыслителей и энергических, неутомимых исследователей, которые предлагали обществу на перерыв разрешение томивших его общественных проблем. Это движение мысли началось с тридцатых годов, когда поуспокоилась политическая реакция. Сен-Симон, Фурье, Кабэ, Овен, Пьер-Леру⁴, Луи-Блан, Прудон, Стюарт-Милль, Энгельс, Маркс, Родбертус, Джордж, Фейербах, Конт, Шопенгауер, Гартман, Ланге, Дюринг, Дарвин, Спенсер, Лебок, Геккель и масса популяризаторов и публицистов внесли в европейское общество такую массу новых идей и знаний настолько определенных, что передовое общественное знание можно уже считать окончательно установившимся и окрепшим в социологическом направлении.

В этом отношении XVIII век составляет прямую противоположность XIX столетию. Тогда наука открывала перспективы жизни только для третьего сословия и работала в пользу индивидуализма; теперь она расчищает путь для четвертого сословия и для коллективизма. Результаты, которых достигло в настоящее время общественное сознание, настолько точны и определительны, что четвертое сословие уже готовится выступить самостоятельной умственной и общественной силой с собственными вождями, ораторами и руководителями. По крайней мере в Англии, во Франции, а частью в Германии результаты эти несомненны.

Но есть и еще разница между XVIII и XIX столетиями. Интеллигенция XVIII ст. была чисто буржуазная, ибо третье сословие было тогда «все», а его власть и политические интересы были единственною целью, которая достигалась. В XIX ст. исследование первобытных обществ, экономических и социальных законов ими управляющих, беспощадный анализ европейских экономических явлений и отношений, расследование законов, управляющих производством и распределением, исследование аграрных отношений, быта общин и т. д. сообщили идеям небывалую ширь, и интеллигенция, воспитанная на них, неизбежно должна была получить стремление к широким, всеобхватывающим реформационным задачам и бесстрашно смотреть на неизбежно предстоящее Европе радикальное преобразование и даже торопить его. Из этой же широты мысли возникла и другая особенность европейской интеллигенции XIX столетия — она стала представительницей, так сказать, всеобщей человеческой правды, отдала все свои силы на служение общей истине и идеалу общего блага и добра. Это служение расширенному общественному интересу, а не частичному, как было в XVIII столетии, было неизбежным следствием всепроникающего движения науки и исследования, во главе которых встало естествознание, обратившееся к изучению законов органической жизни, начиная биологией и кончая социологией. Буржуазная интеллигенция XVIII столетия не имела этого характера, и только интеллигенция XIX столетия, воспитавшаяся на обобщениях, поставила целью своих стремлений счастье всех обездоленных и общее равенство на пиру природы, на котором все приглашенные и нет никого избранных. Это апостольское служение истине, служение, чуждое всего личного, своекорыстного, голословного и неравномерного, выделяет интеллигенцию XIX столетия из всего того, что видела история до сих пор.

Нельзя сказать, чтобы практические результаты, которых достигло общественное сознание, руководимое интеллигенцией, способствовали бы напряжению передовой идеи. К несчастию Европы, в ней совсем нет таких даровитых и проницательных государственных людей и правителей, которые были бы способны правильно понять свои обязанности по отношению к задачам времени. Поэтому-то довольно трудно предсказать, когда новое и справедливое движение мысли найдет свое полное осуществление. Но случится ли это в конце XIX ст. или в начале XХ века, несомненно только одно, что идеал равного достоинства, для осуществления которого Европа работала девятнадцать веков, является на глазах современной истории настолько сознательным, руководящим представлением, что полное практическое торжество его есть только вопрос времени.

История не знает увлечений. Она заносит на свои страницы с полным бесстрастием, как имена Юлианов-отступников и защитников изжившего, так и имена жертв, вырванных из передовых рядов движения, зарвавшихся иногда слишком вперед. Но жизнь имеет дело не с историей. Поэтому для каждого мыслящего человека нравственно мучительно видеть, сколько в текущей борьбе разбивается индивидуального счастия, сколько гибнет и исчезает отдельных личностей, вся вина которых иногда только в том и заключается, что они стояли впереди. Но если торжество истины заключается в том, что идея общего равномерного блага и равного материального и нравственного достоинства возьмет верх над индивидуализмом и неравенством, то несомненно также и то, что наступит пора, когда у социального прогресса не будет более жертв и он пойдет вперед, не теряя своих бойцов, как не теряет их нынче третье сословие.

Собрание сочинений, изд-во Ф. Павленкова, Спб., 1891, т.1

⁴ Пьер Леру — французский философ и публицист, социалист (1797-1871). Родбертус — немецкий экономист, сторонник социального реформизма (1805-1875). Генри Джордж — американский публицист и политический деятель, проповедник земельной реформы (1839-1897). Гартман — вероятно, Эдуард фон Гартман, немецкий философ, исследовавший бессознательную деятельность психики (1842-1906). Ланге — вероятно, Фридрих Альберт Ланге, немецкий писатель и философ социал-демократического направления (1828-1875). Лаббок — английский натуралист и палеонтолог (1834-1913). (Примеч. ред.).

Страница 9 из 9 Все страницы