Гробы делать готов всегда

Кончился март. А на дворе все еще стояли сибирские морозы. Цеха колонии отапливались, а бараки, за исключением «стахановского», нет. Люди ночами страшно мерзли, очень ждали своей смены, чтобы на работе отогреться. После утренней поверки к баракам подъезжали громадные воловьи сани и оттуда выносили и грузили окоченевших за ночь заключенных. Потом подвозили к санчасти. Оттуда выходил врач для проверки, проверял у некоторых пульс, так на случай, чтобы не сбежал какой-нибудь преступник, и после этого уже сани выезжали из зоны. Трупы где-то штабелевали, до того времени, как подтает земля, и тогда хоронили.

Сегодня не Илья Емельянович рассказывал, а я слушал. Было наоборот, Я рассказывал. В тот день умер возчик теплицы. Я с ним встречался еще в карантинной камере общей тюрьмы. Он имел небольшой срок и ждал отправки на работу в лагерь. Поэтому расспрашивал бывалых заключенных об условиях лагерной жизни.

− Я бывший шахтер. Работы не боюсь, − говорил он. Самая высокая пайка хлеба в 950 грамм мне всегда будет обеспечена.

И я, всю жизнь, сидевший за книгами, теперь завидовал физической силе моего собрата по заключению. Его забрали первым. Куда, в какой лагерь нам не говорили. Но вот, наконец, и я в лагере. К своему удивлению, там же я встретил своего шахтера.

− Ну, как дела? Как с работой? – стал расспрашивать я его. Оказалось, что дела у него совсем плохи: как ни работай, а бригадир запишет столько, сколько у него останется произведенной работы, приписанной его друзьям. Оказывается, здесь хлеб получают не по труду, а потому, как на тебя посмотрит бригадир.

Чтобы избавить товарища от такой несправедливости, я взял его возчиком в теплицу.

− Пара волов, сани, возка дров к теплице, вывозка удобрений на поля, и ежедневно будешь обеспечен 950 граммами хлеба, общим и больничным приварком. Больше уже никто, ни на какой работе не получает, − сказал я ему. Он с радостью согласился и приступил к работе. Но, к тому времени он физически сильно ослаб. Было очень холодно: днем он на холоде, а ночью в холодном бараке. В конце концов, он слег и вскоре умер.

Вот об этом я и рассказывал Илье Емельяновичу. Вскоре, несмотря на позднее время, дверь нашей комнаты открылась, и в ней показалась голова надзирателя. Он позвал к себе Илью Емельяновича. Случай чрезвычайный: никогда его в ночное время не вызывали.

Вскоре он вернулся из сеней и стал поспешно у вешалки одеваться. Потом подошел ко мне и попросил подать ему из его изголовья крючковатую палку, с которой он никогда не расставался. Я подал ему ее и спросил:

− Что это вы Илья Емельянович сами нарушаете свое правило: в ночную смену никогда не ходить?

Он нагнулся к моему уху и прошептал:

− Иду гроб делать. Умер старший надзиратель Моськин. – Потом, улыбаясь, подмигнул мне и добавил: гробы им я готов делать целые ночи. – И вышел.

Страница 13 из 15 Все страницы