III

Могло бы показаться, что современные авторы постепенно вытеснят советских журналистов из их газет и журналов. Но, как вы сейчас увидите, это невозможно. Прежде всего, каждая редакция — это мафия, а мафия не заинтересована в конкурентах. В каждой газете, в каждом журнале все области жизни давно уже разделены между штатными сотрудниками: по каждому предмету у них есть «специалист», писавший о нем еще в брежневские времена, — не важно, что писавший, но «застолбивший» этот участок и вовсе не желающий делиться им с кем-то посторонним. Конечно, вам этого не скажут, но непременно окажется, что у них уже есть статья на ту же тему; как жаль, скажут вам, что вы не пришли раньше. А если статью все-таки берут, не радуйтесь: то, что напечатают, будет вовсе не похоже на ваше произведение.

Навыки, сложившиеся у наших журналистов, выработаны их обучением и всей их жизнью. Главный из всех этих навыков — это пренебрежение ко всему личному и оригинальному. Они знают, что по каждому вопросу «имеется мнение», то есть известно, что надо писать, а что вы об этом думаете, не имеет значения. Для всякого личного мнения у них презрительный термин — «отсебятина» — то, что происходит «от себя». Эти люди высоко ценят «профессионализм», понимая под этим легкое и естественное приспособление к тому, чего от них сегодня требует начальство, и всякая попытка предложить им нечто другое воспринимается ими как смешное любительство. Конечно, вам этого не скажут, потому что их учили, как вежливо отделываться от наивных любителей.

Но предположим, что им понадобится ваша статья. В этом случае они ее бесцеремонно распотрошат, выбросив оттуда самые дорогие вам мысли, а то и вставив неуместные куски в самые неподходящие места. Человек, который таким образом разделается с вашим произведением, не имеет ни малейшего уважения к личному мнению и к личности автора вообще: точно так же никто никогда не уважал его самого, и если вначале у него и появлялись какие-то собственные мнения, то теперь это кажется ему ребячеством. Серьезное дело — изготовить приемлемую, подходящую статью, и он знает, как это сделать. В большинстве случаев вы не поймете, зачем он делает все эти купюры и изменения, потому что вы не допущены к редакционным секретам и не можете знать, что не понравится его начальнику, и почему это ему не понравится. В других случаях вы заметите у него суеверный страх перед любым посягательством на авторитеты. Авторитетами для него являются все, занимающие должности и имеющие звания, и к ним надо относиться почтительно, если нет особых указаний; кроме того, есть еще, так сказать, временные авторитеты, которых надо уважать по конъюнктурным соображениям как раз сейчас — список этих временно неприкасаемых он хранит в своей «оперативной памяти». Но чаще всего его поправки объясняются просто его неприятием всего оригинального. Он автоматически «причесывает» ваш текст, приводя его к принятому стандарту, а иногда настаивает на соблюдении какого-нибудь правила, принятого только в его редакции или в том месте, где его учили: такие капризы начальства кажутся ему обязательными для всех. В общем, такой человек понятен, и если вначале он может вызывать неприязнь, то скоро вы осознаете, что это робот, и перестаете воспринимать его механическую деятельность как человеческую злую волю. Но сотрудничать с такими журналистами невозможно.

Есть еще одна сторона дела, часто упускаемая из виду. Если ваша статья все-таки выйдет (разумеется, в кастрированном виде), то она окажется в окружении обычной продукции этой газеты или журнала и, увидев это окружение, вы устыдитесь. В старой русской печати понимали, что должен быть некоторый уровень публикаций, ниже которого опускаться нельзя. Разборчивый читатель, зная уровень публицистики в неразборчивой газете, просто оставляет ее без внимания, ограничиваясь просмотром новостей. Читатель, которого вы ищете, пропустит среди обычного хлама и вашу статью. В общем, в этой печати ваша работа затеряется бесследно. Время «толстых журналов», выдававших дозволенные сенсации, давно прошло.

Могло бы показаться, что журналы, выходящие при поддержке иностранных «спонсоров», независимы от начальства и разовьются во что-нибудь интересное. Но эти — обычно не очень распространенные — издания так же убоги, как и откровенно продажная печать. Причина в том, что иностранцы не хотят ссориться с российским начальством — отчасти из деловых соображений, но в значительной мере от недомыслия. Деловые мотивы понять нетрудно: если сегодня нет условий для эксплуатации России, то завтра они могут появиться, и незачем портить отношения с аппаратом. Так ведут себя во всех слаборазвитых странах. Но, наряду с этим очевидным подходом деловых людей, есть еще неизлечимая советологическая глупость. Советологи внушают дельцам, что правительство России, провозгласившее демократические и рыночные принципы, заслуживает поддержки, потому что оно борется с «консерваторами», пытающимися этот процесс задержать. Но тогда журналы, финансируемые иностранцами, должны держаться того же курса, что и правительственная печать, то есть угождать одной из правящих групп, не слишком задевая остальные. Для этого годятся те же советские журналисты, всегда готовые к услугам, — да и кто будет искать других? Они и набились сразу же в новые журналы, где требуется меньше текущей информации, а следовательно, печатается только «взгляд и нечто» — пока иностранцам не надоест за это платить. Вот и вся история печати на содержании иностранцев.

Наша массовая печать — печать ренегатов — кое-как существует за счет государства, но неизбежно должна погибнуть, как только аппарат перестанет поддерживать ее призрачную жизнь. Я говорил о ней только для того, чтобы объяснить, что у нас нет свободной печати, и что нельзя сотрудничать с той, какая есть.

Страница 3 из 6 Все страницы