V

Но прежде чем говорить, как нам создать такую печать, я должен объяснить и некоторым образом оправдать только что высказанный главный тезис. Прежде всего, так ли нужна интеллигенция для выживания России? Ведь на Западе нет интеллигентов, там есть специалисты; а теперь у нас принято подражать, подобно мещанину во дворянстве, всему, что делают «порядочные люди». Но эти «порядочные люди» не всегда были так просты, как сейчас. Нынешнее западное общество примитивно в своей духовной жизни, хотя и сохранило умение производить вещи. Это обычная история вырождения культуры: так было в Китае, в Индии, в Византии — культура погружается в спячку, или, если угодно, в материализм. Можно завидовать такому состоянию общества, но вряд ли его можно воспроизвести. Вообще, восприятие чужой культуры — никогда не механический процесс, это всегда сложная гибридизация своего и чужого, идущая в каждом случае особым путем. Такой процесс не скоро приносит материальные успехи, а духовное равновесие достигается в течение столетий. В наше время Запад уверовал, что главное в человеческой жизни — производство и потребление вещей, то есть принял упрощенную версию марксизма. Если этому надо подражать, то больше всего тут отличились японцы; но и в Японии между началом реформ и нынешним процветанием прошло сто лет. К тому же японцы начали подражать европейской культуре, сохранившей еще свою веру и надежду. Теперь это было бы невозможно: чем дальше зашел процесс разложения высокой культуры, тем труднее привить ее к дереву отсталой.

Но в России прививка началась еще при Петре, и начинать ее заново не просто глупо, а невозможно. Мы сами были частью той высокой культуры, которой теперь пытаемся подражать. Между тем, остатков ее у нас все еще достаточно, чтобы, выражаясь современным языком, не начинать с нуля. Более того, чтобы начать с нуля, нам надо было бы сначала уйти от Европы в гончаровскую Японию. Таких вещей в истории не бывает: подражая иностранцам в производстве вещей, мы должны так или иначе использовать наше наследие, русскую европейскую культуру. Но та особенная культура, которая родилась в России из петровских реформ — это интеллигентская культура, потому что ее создала русская интеллигенция. Царская бюрократия не могла править Россией, не вызвав к жизни образованный класс, который, уже по внутренним закономерностям национальной психики, стал интеллигенцией. Он, этот класс, и взял на себя духовную работу, заменившую нам Возрождение и Реформацию.

Конечно, интеллигенция почти истреблена, но наследие ее живо в России. Этот класс людей потому и был возможен, что его устремления были созвучны психологии русского народа. Опасение богатства и отвращение к власти — развитые тысячелетием христианства, но вряд ли взятые у византийцев — делают этот народ очень особенным, а освоение им западного образа жизни очень трудным. Историческая миссия нашей интеллигенции началась именно с того, что она сделала западную культуру приемлемой для Руси, в некотором смысле перевела ее на русский язык. Но никогда Россия не примирится с тем, что человек существует для производства и потребления вещей. Экономический материализм, принятый нынешним Западом, не привьется в России; Россия не примет никакого средства, пока не будет названа его духовная цель.

Речь идет не о мистических свойствах народной души, а вполне реальных элементах культуры, которыми нельзя пренебречь. Теперь нас уверяют, будто в России строится капитализм. На Западе, давно его уже построившем, признана обязанность общества заботиться обо всех своих членах, что привело, по крайней мере, к ряду практических мер. Наша трагически непрактичная Россия никогда не поверит, что общество может преуспевать, бросая на произвол судьбы своих слабых, больных и просто незадачливых собратьев, что эти неприспособленные должны просто вымереть, чтобы из более удачливых и предприимчивых выделился новый «средний класс». То, что теперь делают в России, это не капитализм, а утопический эксперимент «социального дарвинизма», и трудно сказать, во что он обойдется нашей несчастной стране.

Судьба России зависит от тех, кто способен чувствовать и думать. Все, что они читают в русских книгах, прямо или косвенно пришло к ним от русской интеллигенции. Неправда, что у нас не читают классиков русской литературы. Я объяснял незнающим иностранцам, что в течение десятилетий сочинения этих классиков выходили миллионными тиражами, и подписка не могла удовлетворить спрос. То же было бы и сейчас, если бы нынешние издательства были способны на такие предприятия. Конечно, люди устали, они ищут теперь забвения и утешения, тянутся к жалкой продукции, заполняющей книжные лотки. Но эта конъюнктура, как мне говорили, приходит к концу, хлам больше не находит сбыта.

Можно думать, что культурной работе должна предшествовать хозяйственная. Но в хозяйстве никогда не было лучшего работника, чем интеллигент. Его труд нельзя заменить простым наемным: важная проблема западного общества состоит как раз в том, что больше не удается купить за деньги добросовестный труд. Из русских можно сделать интеллигентных работников; можно, вероятно, и наемных специалистов, умеющих делать что-то одно и равнодушных ко всему остальному. Но ориентация на инженера-робота, давно уже принятая нашими вузами, приведет в России к особенно плачевным результатам. Атомная энергия используется повсюду, но Чернобыль был только у нас.

Идея возрождения русской интеллигенции созвучна русской психологии и в высшей степени своевременна. Мне скажут, что это долгое дело, а спасать Россию надо уже сейчас. Но нельзя надеяться на быстрое улучшение нашего хозяйства. Этот долгий и мучительный процесс соизмерим с продолжительностью культурных усилий. В свое время нэп продумали и провели культурные русские интеллигенты — не Ленин, не Сокольников, а добросовестные «буржуазные специалисты». Теперь это пытаются делать малограмотные советские чиновники; что у них получается, видят все.

Страница 5 из 6 Все страницы