Старые утопии были статичны. Утописты вряд ли считали свои мечты достижимыми; самое слово «утопия» означает по-гречески «нигде». Но они изображали, конечно, идеальное, предельное состояние общества, к которому надо стремиться. Если представить себе такое предельное состояние достигнутым, то оно уже не нуждается в дальнейшем улучшении, и его незачем менять. Граждане такого общества живут из поколения в поколение в одинаковых условиях, по неизменным правилам и – если верить утопистам – это им не скучно. Разумеется, ни Мор, ни Кампанелла, ни, тем более, их античные предшественники, не знали никакой идеи прогресса, то есть сознательного изменения общества усилиями людей. Они представляли себе, что их идеальное общество возникло по воле богов, или под предводительством вдохновленного свыше мифического героя. Утописты не предлагали своим современникам приступить к осуществлению утопии. Они просто изображали некие образцы для подражания и размышления. Граждане утопии были не более реальны, чем праведники в раю: праведникам тоже надо было подражать, но неприлично было спрашивать, не скучно ли им их райское блаженство.

Граждане современной утопии смертельно скучают, даже если они этого не сознают. Они не согласились бы всегда носить одну и ту же для всех одежду из серого сукна, как это полагалось в утопии Мора. Хотя в их жизни, по существу, мало что меняется, они все время пытаются скрасить свое существование какими-нибудь видимыми переменами: меняют одежду, автомобили или сексуальных партнеров. Они жадно ловят жалкие сенсации, создаваемые для них жалкими сочинителями. Им доставляет особенное удовольствие воображать любые отклонения от своих утопических средних значений. В общем, это статическое общество, обезумевшее от скуки. Но эти люди не призн`aют, что им скучно, да они и в самом деле этого не понимают. В самом деле, пока человек находится в неизменном основном состоянии, он не реагирует на это состояние, по крайней мере сознательно, поскольку его сознание не получает сигналов об «отклонении от нормы». Нормой человека может быть положение честного труженика (который подсознательно ненавидит свою работу), или образцового семьянина (которому давно надоела его жена), и так далее. Подсознание реагирует на биологически неприемлемое «нормальное» состояние, а сознание – лишь на заметные отклонения от этого состояния. Можно полагать, что основное состояние современного «западного» человека – это скука, причиняемая ему биологически неестественной безопасностью и обеспеченностью жизни.

Существование первобытного племени было опасным и ненадежным; инстинкты человека в то время были приспособлены к этой жизни. У нас все те же инстинкты, но совсем другая жизнь. Я не хочу сказать, что человек нуждается в таких же опасностях и лишениях, но он безусловно нуждается в переменах. До недавнего времени общественный прогресс – одобряемый или порицаемый, вызывающий энтузиазм или сопротивление – доставлял людям необходимые им ситуации происходящих перемен. Но теперь так называемые развитые страны уже почти не меняются – во всяком случае, не сознают, что им нужны значительные перемены. Некоторые модные философы думают даже, что современное общество почти достигло идеального статического состояния ( на языке инженеров: процесс выходит «на плато»), и ближайшим образцом такого состояния считаются современные Соединенные Штаты. Один из этих философов ссылается даже на Гегеля, тоже видевшего вокруг себя почти законченное идеальное государство – Прусскую монархию. Это было и в самом деле очень скучное государство, но гегелевская концепция истории – и особенно «завершения истории» – противоречит биологической природе человека. Человек не выносит неподвижности, вырывается из любого статического идеала. Давно уже нет государства по имени Пруссия, и никто не знает, как долго продержится государство по имени Соединенные Штаты.

Замечательно, однако, что идея прогресса, давно скомпрометированная модной идеологией, все еще сохраняет свое призрачное существование в капиталистической экономике. Мерой экономического (а тем самым и всякого) благополучия считается годовой прирост производства. Если такого прироста нет, считается, что дела идут плохо: в самом деле, годовой прирост населения известен, и если прирост производства от него отстает, то будет безработица. Это рассуждение кажется логичным, и оно даже оправдывается на практике, но не имеет ничего общего с представлением об идеальном статическом государстве. Конечно, население такого государства должно быть постоянно, иначе в нем будет давление в сторону перемен. Но стабилизация населения сама по себе не происходит: для этого нужны сознательные усилия людей, вовсе не входящие в схему «стабилизации истории». Можно спорить о том, надо ли стабилизировать население, но общество без перемен – настоящих, серьезных и (в современном мире) сознательных перемен – биологически невозможно.

Мы не можем предвидеть все опасности, угрожающие современному человечеству. Некоторые из них уже вполне очевидны и требуют немедленных действий. В действительности современное общество не гарантировано даже от вымирания в течение сравнительно короткого времени. Но, в отличие от племен первобытных людей, мы не ощущаем этой опасности с должной, биологически необходимой остротой, потому что это не «внешняя», а «внутренняя» опасность: нам не угрожают никакие пришельцы с других планет – мы угрожаем сами себе. Гораздо легче пробудить благотворное ощущение прямой цели, предъявив людям конкретного «чужого» противника, чем какую-нибудь отвлеченную идею, касающуюся их собственного населения.

Первичной целью племени было выживание, и все, что угрожало его выживанию, было понятно. Затем естественно возникали другие цели, поскольку племя стремилось улучшить условия своей жизни. Типичным примером таких целей были новые территории, отчего происходили миграции. Более развитые племена могли устраивать походы в дальние страны, с целью грабежа. Еще более развитые – укрепляли свои силы, чтобы отбиться от грабежей, и так далее. На каждом этапе перед племенем стояла определенная цель. Слишком безопасные условия могли привести к бесцельному существованию, не требовавшему особенных изменений, а это означало вырождение. Так могли выродиться аборигены Австралии, оказавшись владельцами обширной страны, где у них не было врагов. Цель – это главное, что отличает поведение человека от животных. Главное несчастье современной западной цивилизации состоит в том, что она лишилась целей.

Как уже было сказано, это вовсе не значит, что перед ней в самом деле не стоят никакие цели: напротив, ее объективное положение прямо навязывает ей неизбежные цели ее ближайшего развития, даже если она не умеет уже представить себе более отдаленные цели. Первый вопрос, которым мы должны заняться, это ближайшие и отдаленные цели современной западной культуры. Те и другие, как мы увидим, неотделимы друг от друга. Общество, не имеющее отдаленных целей, не в силах ставить себе и ближайшие цели. Эту простую истину мы знаем уже из поведения индивида: человек, не способный представить себе далекие цели своей жизни – не знающий, кем он хочет быть, – обычно ставит себе случайные и не связанные между собой цели, редко их достигая. Главное несчастье современного общества в том, что оно не знает, чем хочет быть. Иначе говоря, у него нет общественных идеалов. Я намеренно возвращаюсь здесь к этому старому выражению, вместо общепринятого теперь термина «ценности», и сейчас объясню, почему.

Дело в том, что термин «ценности» несет в себе охранительный, консервативный отпечаток. Когда мы говорим о «ценностях» некоторой культуры, то невольно подразумеваем традиционные, заимствованные у наших предшественников и уже сложившиеся понятия о должном и правильном поведении. Но слово «идеал» подразумевает не только и не столько старые, сколько новые, вновь созидаемые понятия. Можно, конечно, говорить (вместе с Ницше) о «творении ценностей», но я предпочитаю говорить о творении идеалов. Живое, развивающееся общество активно творит свои идеалы – отдаленные цели своего развития: это неизбежно очень общие, неопределенные и неподдающиеся точной формулировке, но важные для этого общества цели. Стагнирующее, бессильное общество не способно уже создавать идеалы; оно цинично высмеивает идеалы своих предков. Для современного общества как раз и характерно такое ироническое, мнимо снисходительное и мнимо высокомерное отношение к идеалам своего прошлого. Такое общество внушает себе, что все идеалы смешны.

Отдаленные цели культуры решающим образом влияют на ее ближайшие цели. В наше время, когда ведущую роль играет западная культура, особенно важно, каковы ее отдаленные цели, и как они отражаются на ближайших целях. Приведу два примера, в которых отдаленные цели человечества прямо отражают инстинктивные установки человека.

Инстинкт внутривидовой агрессии в наше время уже не может выражаться в нападении на наших братьев по виду: XX век войдет в историю не двумя мировыми войнами, а сознательным прекращением войн. Эта установка выражает, в конечном счете, возвращение к другому, более древнему инстинкту всех высших животных, запрещающему убивать себе подобных. Но свойственная человеку агрессивность нуждается в выходе, и таким выходом будет, несомненно, присущее человеку стремление к экспансии. В течение всей истории люди расселялись по Земле и осваивали ее возможности, к несчастью, причиняя вред людям других племен. Теперь, как может показаться, освоение Земли окончено, открывать больше нечего, и самые размеры нашей планеты кладут предел экспансии человека. Представление об ограниченности нашей планеты со времени Мальтуса определяет идеологию «перенаселения» Земли и подсказывает биологически невозможную цель «статического общества». В основе этого взгляда лежит подсознательное восприятие Земли как нашей космической тюрьмы.

Но мы не обречены всегда оставаться на Земле, как наши предки не были обречены сидеть на берегу моря. Отдаленная цель человечества – освоение Вселенной. Хотя пока лишь немногие люди сознают эту цель, она неизбежно будет влиять на более близкую цель – подлинное хозяйственное освоение Земли. В действительности наша планета недонаселена. Огромные пространства – даже в Соединенных Штатах – почти безлюдны, потому что требуют больших капиталовложений и не сулят немедленных доходов. Вспомним, что Колумб долго не мог получить средства на свое путешествие, и что совсем недавно президент Картер решил сэкономить деньги на исследовании Луны. Между тем, возможность безграничной космической экспансии может снять психологические препятствия, мешающие людям достигнуть их ближайших целей на Земле.

Другой пример отделенной цели – это братство всех людей, которого требует наш социальный инстинкт. Совсем недавно события в дальних странах не вызывали у «цивилизованных людей» почти никаких реакций. Когда в 1915 году в Турции были истреблены миллионы армян, цивилизованные европейцы на это никак не реагировали; впрочем, в это время они были заняты – убивали друг друга. Но вот совсем недавно девятнадцать «западных» государств уже не позволили истребить албанцев в Косовском крае, в самом нищем и захудалом закоулке Европы. Трудно представить себе, как медленно и бездарно это делалось, но в конце концов сотни тысяч людей были спасены от убийц, защищены и накормлены – хотя все эти государства не имели никаких интересов в этих местах. Надо отдать должное людям, у которых была ближайшая цель – защитить от смерти всех братьев по виду, с которыми их не связывают другие чувства. Пусть мне не говорят о политических комбинациях, о блоках, или о влиянии России. Все это отступило перед простым фактом геноцида – когда глупый провинциальный диктатор бросил вызов всему цивилизованному миру. А сейчас ООН вступается за черных, живущих на острове Тимор, которых в прошлом веке почти не считали людьми. Ближайшие цели все же действуют, но не надо забывать лежащую в их основе отдаленную цель.

Страница 2 из 8 Все страницы