Современная западная культура основана на рыночном хозяйстве и денежных отношениях. В ней давно уже нет сословных привилегий – во всяком случае, в юридическом смысле. Расовые и национальные привилегии фактически существуют, но единственная важная привилегия в этой культуре – это привилегия денег. В этом смысле ее следует назвать буржуазной, поскольку тип человека, ориентированного главным образом на деньги, называется французским словом «буржуа». Это слово давно вошло в употребление в России – именно в том специфическом смысле, о котором только что была речь. Первоначальный смысл его («горожанин») утрачен и в современном французском. По-английски буржуазию обозначают (не вполне точно) выражением «средний класс» (middle class), а в немецком языке слово “Bürger” означает не только «буржуа», но еще и «гражданин». С первого взгляда ясно, что ценности западной культуры теперь измеряются деньгами, и ничем другим. С другими вещами иногда приходится считаться, но они рассматриваются лишь как препятствие к основному занятию – «делать деньги».

В этом своем нынешнем виде буржуазная культура существует уже около трехсот лет: началом ее следует считать «Славную революцию» в Англии (1688 год); последние пережитки феодализма в Европе потеряли значение после Первой мировой войны. Перед этой вполне буржуазной эпохой европейская культура развивалась в течение нескольких столетий в направлении к «власти денег». Хронологически продолжительность буржуазной культуры вполне сравнима с длительностью феодализма или античного рабовладения.

Более убедительным признаком «старой» культуры является ее неподвижность, неспособность к изменению. В западной культуре давно закрепились догмы «представительного правления», а после Второй мировой войны также табу на не подлежащие обсуждению вопросы. За исключением военных катастроф (по-видимому, уже уходящих в прошлое), вся политическая жизнь Запада сводится к препирательствам о мелких денежных преимуществах, ничего не меняющих в содержании общественной жизни. В Соединенных Штатах после гражданской войны политика никогда не имела другого содержания. Английская двухпартийная система и построенная по ее образцу американская оказались наиболее устойчивыми и удобными для правящей элиты, и теперь им подражают в других странах. При этой системе различия между партиями носят столь несущественный характер, что вряд ли можно говорить о серьезных общественных вопросах, и тем более их решать.

Наконец, очевидные признаки разложения Западной культуры, вполне аналогичные явлениям распада прошлых культур, не оставляют сомнения, что мы имеем дело с дряхлеющей культурой, потерявшей способность к внутреннему развитию. Ее внешняя экспансия объясняется исторически сложившимся техническим превосходством и более ранним разложением других культур. В общем, это упадок всей человеческой культуры, о чем мы уже подробно говорили выше.

Что представляет собой «материальная элита» Западной культуры, то есть группы, которым принадлежит в ней сложившаяся по традиции власть? Уже Токвиль заметил, на примере Соединенных Штатов, что единственное социальное различие между американцами составляет их имущественное положение, и указал на особое положение американской «аристократии богатства», не имеющее аналогов в истории. Токвиль увидел «подвижность» богатства в Америке, где состояния обычно возникают и исчезают в течение одного поколения, причем это богатство не связано ни с происхождением, ни с наследственным землевладением и, таким образом, гораздо «демократичнее» богатства в Европе. В этих условиях – говорит Токвиль – в Соединенных Штатах очень небольшую роль играет наследственное богатство, а потому не образуется традиция богатства: нет никакого общего культурного признака, выделяющего класс богатых. Между тем, уже в то время (около 1830 года) в Америке отчетливо определилось не только экономическое, но и политическое преобладание «денежного» класса.

Таким образом, в Америке есть неравенство, но нет аристократии, и в наши дни такое же положение сложилось во всех странах Запада. Стремление к равенству, в смысле отсутствия сословных привилегий, достигло своей цели, и – с точки зрения гуманизма – это хорошо, поскольку человек не должен быть унижен своим происхождением. Этого недостаточно в том отношении, что наличие класса неработающих людей, занимающих в обществе руководящие позиции, вызывает социальный протест. Как мы знаем, привилегии богатства воспринимаются как «социальная несправедливость», и эта оппозиция неустранима, поскольку она выражает социальный инстинкт. К этой главной теме нашей работы мы еще вернемся; а теперь мы займемся другой стороной дела – характеристикой нынешней правящей элиты, которую мы назвали «материальной элитой».

С внешней стороны, бросается в глаза ее банальность. Эта материальная элита ничем не выделяется из общей мещанской среды – ни образованием, ни вкусами, ни стилем жизни. Прошли времена, когда представителей правящего класса можно было узнать по одежде, драгоценным украшениям, роскошным выездам, по особым манерам и даже по особому языку (у нас в России барским языком был французский, а раньше он исполнял эту роль во всей Европе). Нынешняя правящая элита стыдится показывать свое богатство и старается его не афишировать. Из ритуальных признаков общественного превосходства сохранились только дорогие автомобили, да и то их шоферы больше не носят ливрей. Женщины этого класса лишь изредка надевают свои драгоценности по случаю какого-нибудь бала, а мужчины больше не носят галунов и перстней.

Эти люди больше не выделяются изысканным образованием. Их речь и манеры нисколько не отклоняются от норм всего «среднего класса», определяемых главным образом телевидением. Точно так же, у них банальные вкусы: если они покупают произведения искусства, то лишь для помещения капитала или для престижа, потому что они так же неспособны наслаждаться искусством, как средний нынешний буржуа. Существует даже статистически доказанная закономерность, по которой богачи в первом поколении – то есть активные приобретатели капитала – имеют особенно низкое, чаще всего неоконченное образование. Их дети, конечно, учатся в университетах, но в культурном отношении заурядны. Выходцы из богатых семей не проявляют себя ни в науке, ни в литературе, ни в искусстве. Большей частью это избалованные бездельники.

Правящая элита все больше изолируется от общества. Самые богатые живут в загородных резиденциях, окруженных стенами и охраняемых, как крепости, тщательно отобранной стражей. Не столь богатые селятся в закрытых кварталах городов, куда не впускают без приглашения. Эти кварталы контролирует частная полиция, крайне грубо обращающаяся в обыкновенными гражданами. Богатые так много тратят на обеспечение своей безопасности, что мотивы их не вызывают сомнений: они боятся. Зачастую рядом с их кварталами находятся городские районы, населенные «низшим классом» населения – так называемые «гетто». При переходе границы такого района богатые испытывают панический страх, напоминающий отношения придуманных Уэллсом «элоев» и «морлоков». Чего же боятся богатые?

Ответ на это дает статистика. Начиная с 1968 года прекратился послевоенный рост доходов американских трудящихся, то есть людей, живущих на заработную плату. С тех пор их уровень жизни медленно, но постоянно снижается. Хотя уровень производства растет, свыше 90 процентов происходящего отсюда дохода достается одному верхнему проценту населения – верхнему именно в смысле дохода. Растущий разрыв в доходах между богатыми и бедными не вызывает сомнений у экономистов и социологов, при всей их готовности оправдать существующий общественный строй. Можно с уверенностью сказать, что мечта «либералов» об «обществе всеобщего благосостояния» с постепенным выравниванием доходов населения окончательно провалилась. В других странах Запада наблюдаются те же тенденции; не составляет исключения и Япония, при всем своеобразии ее социальной системы. Не значит ли это, что Уэллс с его ви’дением элоев и морлоков в конечном счете оказался прав?

Мятежи американских черных в 60-е годы нагнали страху правящей элите. Были сделаны значительные уступки беднейшим слоям населения: по существу, система социального обеспечения под названием «уэлфер» была подачкой богатой страны самым бедным из своих граждан. Эта подачка на некоторое время подействовала, но вызвала недовольство «среднего класса», поскольку предотвращение социальной катастрофы легло тяжелым бременем на всех налогоплательщиков. Кроме того, уэлфер произвел развращающее действие на значительную часть бедных, приучив многих трудоспособных людей жить на пособия. Теперь подачки уэлфера постепенно берут назад, ожидая, чтó из этого выйдет. В Европе система, аналогичная уэлферу, настолько укоренилась, что предприниматели не нанимают новых рабочих, а расширяют производство в слаборазвитых странах. Если разрыв в доходах будет дальше расширяться, а безработица будет все больше загонять трудящихся в «теневую» экономику, то современный капитализм неизбежно столкнется с социальной катастрофой. У богатых есть серьезные причины бояться.

Страница 5 из 8 Все страницы