В. Я. Фет, М. Д. Голубовский 
А. И. Фет и его книга “Инстинкт и социальное поведение”

Виктор Яковлевич Фет (Хантингтон, Западная Виргиния, США) — поэт, зоолог; племянник А. И. Фета.

Михаил Давидович Голубовский (Беркли, Калифорния, США) — генетик, академик РАЕН; близко знал А. И. в Новосибирске в 1960-х–80-х гг.

Рецензия на книгу А. И. Фета опубликована во Франкфурте-на-Майне, в журнале “Мосты” № 21, 2009.

(Новосибирск, 2005, издательский дом «Сова», 652 стр.)

Альберт Эйнштейн назвал три черты, которые прежде всего характеризуют еврейскую культурно-этическую традицию (лежащую в основе западной цивилизации): стремление к знаниям, любовь к справедливости и стремление к личной свободе. Эта триада как нельзя лучше отличает жизнь и творчество Абрама Ильича Фета (1924–2007). Будучи выдающимся математиком и физиком, он в течение многих десятилетий серьезно увлекался историей, философией, психологией, биологией. В этом смысле его можно сравнить с такими известными деятелями точных наук, как Дж. Бернал или Бертран Рассел. А.И. в совершенстве знал три основных европейских языка, а также итальянский и польский. Книги на этих языках были непременной частью его внушительной домашней библиотеки. Можно смело сказать, что по диапазону и глубине знаний в интеллектуальной элите Академгородка в Новосибирске А.И. Фету почти не было равных, возможно, наряду с глубоко почитаемым Фетом математиком, кибернетиком, культурологом и просветителем А.А.Ляпуновым. Этих двух ученых связывали не только страстный интерес к познанию, совместные семинары, беседы, но и высокие морально-этические принципы поведения. Многолетние дружеские отношения  и метафизические (в высоком смысле) дискуссии связывали А.И. с другой ярчайшей личностью Академгородка – оригинальным физиком-теоретиком, романтиком в науке и жизни Ю.И.Кулаковым.

В следовании принципу социальной справедливости А.И. был непреклонен и даже ригористичен, причем не только на словах, а и в своем личном обыденном поведении. Одна небольшая, но выразительная деталь. Для создания некоторого бытового комфорта и «удержания» в Сибири, в Академгородке тех лет действовал так называемый «докторский стол заказов», называемый попросту «кормушка». Здесь лица в звании докторов наук и выше могли раз в неделю заказывать дефицитные товары, которые тогда практически не были доступны остальному научному и прочему люду (мясо, фрукты, вина и т. д.). Возможность пользоваться «кормушкой» составляла для большинства привилегированных «маленькую радость», независимо от их идейно-научных различий, иногда вплоть до вражды. А.И. был, пожалуй,  единственным исключением. Он отвергал для себя эту мини-привилегию с негодованием, как вопиющий пример социальной несправедливости. Также он никогда не пользовался рестораном Дома Ученых, вход куда был тоже ограничен. Однажды, в ответ на предложение одного из авторов этой статьи (М.Г.) зайти в ресторан ДУ после долгой прогулки и перекусить, А.И. решительно отказался: «Нет, а то еще меня за “ученого” примут».

В силу этого же нравственного ригоризма А.И. считал для себя невозможным обращаться к советско-партийному начальству с просьбами или письмами, в которых обычно вынужденно использовался навязанный свыше орвелловский «новояз». И однако, А.И., вопреки своим принципам, но в силу коллективной солидарности с коллегами, подписал весной 1968 г. знаменитое академгородковское «письмо 46» «наверх», где выражалась озабоченность закрытым политическим процессом А. Гинзбурга и Ю. Галанскова. Партийные временщики в привычном стиле подвергли подписантов остракизму. А.И. лишился работы. Несколько лет ему пришлось зарабатывать на жизнь переводами.

А.И. много писал и переводил для Самиздата. С появлением «Солидарности» в Польше он написал книгу «Польская революция», опубликованную (анонимно) в Европе на многих языках. Под псевдонимом «А.И. Федоров» он переводил с немецкого и редактировал книги основателя этологии, Нобелевского лауреата Конрада Лоренца (1903–1989) «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества» (в Самиздате с 1978 г.), «Оборотная сторона зеркала» и «Так называемое зло» (известную на Западе в английском переводе под названием «On Agression»).

Уже в 2001 году А.И. посетил Лувр во Франции. В рецензируемой книге А.И. описывает впечатления от увиденных в Лувре надписей с дошедших до нас глиняных табличек Двуречья, в частности эпохи шумерских царей Лагаша, около 4 тысяч лет назад: «В этом документе впервые в истории встречается слово «свобода» – по-шумерски «амарги». Не могу забыть с каким чувством я смотрел на эти глиняные конусы в Лувре» (с. 200).

Ученых, заметил биолог-остроумец В. Я. Александров, можно подразделить, как и рефлексы, на две группы – условные и безусловные. Первые могут заниматься наукой и творить лишь при определенных условиях, а вторые – безо всяких или в любых условиях. А.И. несомненно относился ко второй группе. Будучи уволен из Института математики и Новосибирского университета, он организовал у себя на дому математические и общенаучные семинары, поддерживая подлинный дух свободной науки, словно воплощая сделанное В. Брюсовым поэтическое социальное предвидение: «А вы, мудрецы и поэты,/хранители тайны и веры,/ понесете зажженные светы/ в катакомбы, пустыни, пещеры.» К счастью, А.И. дождался времени, когда можно было, не опасаясь цензуры, изложить свои историко-социальные размышления в развитие этологических концепций Лоренца.

Как мыслитель, А.И. обладал редким аналитическим даром додумывать все до конца и заглядывать в суть проблем. Многие вопросы генетики и эволюции в живой природе А.И. постоянно обсуждал с работавшей в тоже время в Академгородке известным эволюционным биологом Раисой Львовной Берг (1913–2006). В то время Р.Л. Берг развивала концепцию группового отбора и плеядного принципа в становлении поведения животных. Об этом она в блестящей метафорической форме написала в своих знаменитых научно-популярных эссе, «Чем кошка отличается от собаки» и «Почему курица не ревнует». На такие, кажущиеся простыми вопросы труднее всего ответить. Берг пишет, что никто из опрашиваемых знакомых не мог внятно истолковать особенности поведения курицы. И лишь ближе всех к истине оказался ее собеседник, математик А.И. Фет. Вот этот «вкусный» диалог, приводимый в эссе Берг: «“A что значит ревность?” – спрашивает собеседник. “Ревность – это разновидность агрессивного поведения, направленная на представителя своего вида и своего пола, претендующего на место в семье, занятое ревнивцем”. – “А что такое семья?” - спрашивает. “Семья, – говорю, – объединение представителей одного вида с целью совместного порождения и, главное, выращивания потомства.” – “А разве курица с кем-нибудь объединяется, чтобы вырастить свое потомство?” – "Нет, не объединяется.”- "Ну вот, потому она и не ревнует”, – говорит он». Он – это А.И. Фет, не персонифицированный в статье. Берг далее разъясняет  скрытую эволюционную логику вопросов и ответа  А.И. «...Подтекст его вопросов таков: в природе царит целесообразность, каждый орган, каждое проявление жизнедеятельности имеют свое назначение. Назначение это состоит в поддержании своего рода. Все, что понижало шансы оставить потомство, сгинуло с лица земли вместе с незадачливыми обладателями пагубных свойств. Ревность – это охрана партнера по выращиванию потомства от посягательств. Раз курица не ревнует, значит ревность не дала бы ей ни малейшего преимущества в выращивании цыплят. Ревновать некого – партнера нет».

Книга «Инстинкт и социальное поведение» – редкий в наше время опыт соединения, казалось бы, несовместимых академических областей, предметов, которые «проходят в разных учебниках»: сочетания биологической основы человека (инстинктивного, врожденного, унаследованного от первобытных приматов, генетически определенного поведения) и исторического опыта, накопленного человеческой культурой. Испокон веков религиозные деятели, философы, ученые объясняли «природу человека», все по-своему. Казалось бы, давно и радикально разошлись дороги социальных и биологических исследований, Маркса и Фрейда. Но А.И. Фет, вслед Лоренцу, убежден, что «природа» человека и человечества есть результат особых, закономерных изменений биологических инстинктов предкового стада—его социальных инстинктов.

Фет принимает исходным следующее определение: «человек – это животное, способное к понятийному мышлению и связанному с ним употреблению символического (словесного) языка». Наследственность человека включает системы генетической и культурной наследственности. Человек обладает врожденными открытыми программами, способными воспринимать целые пакеты подпрограмм, записанных на словесном языке. При этом врожденная программа усвоения языка адаптирована к любым разнообразным по лексике и грамматике языкам и к всевозможным формам обучения. А.И. пользуется здесь кибернетическим языком, принимая его как первое приближение и твердо сознавая, что сложность этих программ «мы не в силах представить» и она не идет ни в какое сравнение с тем, что мы научились делать на компьютерах.

Главной темой книги является анализ того, «что представляет собой поведение людей, обычно описываемое как «реакция на социальную несправедливость»» (с. 109). Согласно А.И. Фету, Конрад Лоренц открыл «особый, присущий только человеку инстинкт устранения асоциального паразитизма», но не успел его систематически исследовать. А.И. Фет считал себя продолжателем Лоренца, который обосновал инстинкт внутривидовой агрессии (и запрета на убийство себе подобных) как творческий фактор эволюции, приведший к формированию индивидуума, личности, человеческих эмоций. А.И. анализирует модифицированный дарвиновский социальный инстинкт (солидарность особей своего вида), «инстинкт ненависти к асоциальным паразитам». Другими словами, «классовая борьба» Маркса, согласно А.И., есть не столько экономическое явление, сколько биологическая, предковая, генетическая установка. Чувство неприязни к «бездельникам» в этой модели оказывается исходным инстинктом человеческого рода.

Из инстинкта внутривидовой солидарности, по А.И. Фету, вытекает «племенная мораль»: «...мы унаследовали от наших предков отвращение к асоциальным паразитам. Это отвращение носит несомненно инстинктивный характер, а потому неустранимо. Оно и лежит в основе ощущения социальной несправедливости. В периоды благополучного и спокойного развития это ощущение кажется исчезнувшим или сильно ослабленным, но во время общественных бедствий, в переходных, неустойчивых ситуациях оно выходит наружу, стимулируемое инстинктом самосохранения... Отвращение к асоциальным паразитам столь же законно и неизбежно, как все наши инстинкты, а недостаточное развитие его – опасный симптом.» (с. 96).

По словам автора, книга изначально возникла в полемике с памфлетом Ф.А. Хайека «Пагубное самомнение» (Fatal Conceit), удивившего А.И. «полным забвением биологической природы человека».... «Профессор Хайек и его друзья продолжают благословлять «невидимую руку рынка», не давая себе труда прибавить что-нибудь к тому, что сказал Адам Смит». При страстной ненависти к коммунизму и другим тоталитарным режимам, А.И. Фет, как видно, не жалует и современный рыночный капитализм и «капиталистических господ» (слова Конрада Лоренца). А.И. убежден, что «... в современном обществе ...хитрость, позволяющая обогатиться, состоит в том, чтобы вовремя занять удобное место, отталкивая от него конкурентов, а затем извлекать преимущества из занятого положения... Это и есть секрет успеха при капитализме – не единственный, но самый важный секрет. ...Этот секрет никак нельзя назвать изобретательностью: он связан не с изучением природы, позволяющим умножить общую сумму потребляемых благ, а с ловким манипулированием людьми, чтобы присвоить бóльшую часть этой суммы.» Вслед за Лоренцем, А.И. считает, что «власть имущие» заслуживают названия «асоциальных паразитов» не менее чем убийцы (которых Лоренц сравнивает с раковыми клетками человеческого общества), что «они стремятся только к собственному обогащению без всякого внимания к своим собратьям, к интересам человеческого сообщества в целом».

Такой личный пафос проходит через всю книгу, и нельзя не видеть в нем отражение «ненависти к асоциальным паразитам» самого автора, которая сочетается с его рационализмом и гуманизмом, выстраданной верой в человека и прогресс. Человечество обладает особым богатством и потенциалом – культурой. Культура, надеется А.И., спасет человечество от гибели, поможет и научит справиться с темными инстинктами, найти лучшие способы общественного устройства.

Даже один перечень пятнадцати глав книги дает представление о широте ее охвата: 1. Инстинкт. – 2. Групповой отбор, происхождение человека и происхождение семьи. – 3. Социальная справедливость. – 4. Культура и поведение. – 5. Возникновение неравенства. – 6. Начало классовой борьбы. – 7. Христианство и Средние века. – 8. Прогресс и его изнанка. – 9. Рынок и современная цивилизация. – 10. Начало капитализма. – 11. Начало социализма. – 12. Русская революция и коммунизм. – 13. Двадцатый век. – 14. Явление человека. – 15. Возможное будущее.

Вот еще некоторые выписки из книги, показывающие широту ее тематики и яркий, страстный, и в то же время сугубо аналитический стиль автора:

«У человека социальный инстинкт принял особый характер, не наблюдаемый у других животных. Лоренц не говорит об этом в решительной форме, но многие места в его работах свидетельствуют о том, что он допускал у людей инстинктивный характер солидарности. .... Было бы странно, если бы подобный инстинкт отсутствовал у человека.»

«Вся наша мораль, вся наша «любовь к ближним» произошла от глобализации внутриплеменной солидарности... Путь ко всеобщему братству людей шел через групповой отбор – через бесконечные войны, истребление племен и каннибализм. ...Таковы пути эволюции, очень далекие от назидательных мифов наших предков!»

«...главная идея нашей работы... состоит в том, что никакие аргументы, оперирующие средними величинами и «благосостоянием общества в целом», не могут преодолеть действие инстинкта, всегда локальное, потому что инстинкт действует здесь и сейчас. Инстинкт нельзя опровергнуть рассуждениями.»

«Идеи, за которые стоит бороться, необходимы для здорового развития культуры. Если группы, создающие новые культурные идеалы, не возникают, то молодые люди, под действием биологически неизбежного расхождения с поколением своих родителей, образуют деструктивные "субкультуры", лишь способствующие разложению культурной традиции. Создание новых идеалов – главная проблема наших дней.»

«Рабство погубило Римскую империю прямым и очевидным способом: воинская доблесть была утрачена вместе с привычкой к труду ... рабский труд был дешевле свободного труда ... с экономической стороны свободный гражданин стал лишним.»

«Представим себе психическое состояние бедного человека в древнем мире... Подсознательное, а часто и сознательное негодование против асоциальных паразитов, бесстыдно демонстрировавших свои преимущества, вызывало у него агрессивность,... ненависть – ту самую, которая называется классовой ненавистью. ... Решение Будды – это уход от мира, акт отчаяния, признающий безысходное рабство этого мира... К другому решению пришел Христос... ненависть «вытеснялась» в подсознание..., а в сознании утверждалась фикция любви... Мечта о лучшем мире... переместилась в призрачный мир религиозных фантазий и оставалась там две тысячи лет.»

«Религии не вернутся: предлагаемый ими способ видения мира не согласен с созревшим человеческим разумом. ... «Вера в прогресс», заменявшая людям религию на протяжении всей Новой истории, испытывает в наши дни серьезный кризис... я имею в виду неуверенных друзей прогресса, испуганных ХХ веком. »

«Главное бедствие нашей культуры – разрушение культурной традиции.»

Даже из этих кратких цитат видно, что книга дает блестящее, страстное изложение всей истории и философии человечества, с особенным вниманием к его критическим периодам, потрясениям, катастрофам, войнам, революциям – с целой главой, посвященной России и коммунизму.

Может ли быть, что ужасы и проблемы нашей истории коренятся в древних инстинктах, унаследованных от приматных предков-каннибалов в саваннах Африки? А.И. подчеркивает, что отмена свойственного животным видам запрета на убийство своих сородичей произошла в самом начале эволюции гоминид, ведущей к Homo sapiens. Доказательством служит каннибализм: на стоянках всех видов гоминид находят обожженные кости и пробитые черепа. Об этом остались воспоминания в древнейших мифах и в «таинствах» многих религий. Каннибализм свойственен предкам человека и хорошо установлен при описании сохранившихся ныне первобытных племен. А.И. саркастически пишет, что «культурные релятивисты», а среди них немало благонамеренных, но далеких от объективной морали американских и европейских «левых», пытаются возродить миф 18-го века о благородном дикаре, живущем в «гармоническом равновесии» с природой.

Конечно, остается загадкой, как и когда в ходе культурно-генетической эволюции исчез запрет на убийство особей своего вида. Фет выдвигает гипотезу, что «мутация, разрешающая убийство», произошла в самом начале образования нашего вида, вместе с мутациями, обусловившими прогрессивное развитие мозга (с. 56–57). Время покажет, насколько справедливы биологические гипотезы А.И. Фета. Современная генетика человека, психология, физиология, биология развития, медицина – очень разобщенные отрасли; они только подбираются к главному нерешенному вопросу – природе разума, устройству человеческого сознания, сочетанию в нем биологии и культуры. Как Дарвин, предложив теорию эволюции, не мог еще знать механизма передачи наследственной информации, так и мы еще весьма далеки от понимания механизмов разума.

Очевидно, что в науке необходимы смелые обобщения и нестандартные гипотезы. На Западе существует множество раздробленных школ и течений в психологии, антропологии, социологии, философии; у многих явна их политическая установка, политкорректность, идеологическая заданность (Примером служит дискуссия 1970-х годов о «социобиологии» Э. Уилсона). Важна даже сама терминология, ее контекст – высказывания Лоренца о «раковых клетках человеческого общества» и инвективы об «асоциальных паразитах» внешне напомнят многим антисемитскую риторику национал-социалистов. Лоренц (который был призван в вермахт в 1941 и был военнопленным в СССР в 1942–1948 гг.) был членом национал-социалистической партии с 1938 г.; позднее он писал, что, как и многие из его окружения, он верил, «что новые правители могут принести что-либо хорошее... никто из нас не подозревал, что под словом «отбор» они имели в виду убийство». Многие ли советские ученые покаялись в своих коммунистических иллюзиях?

«Биологизаторство» в истории человека вообще не приветствуется, и для многих подозрительно напоминает евгенику, расистские теории нацистов, социал-дарвинизм. Да и сама дарвиновская концепция эволюции, которой более ста лет, все еще вызывает споры и негодование – и у христиан, и у мусульман. С другой стороны, среди биологов нынче модно перегибать палку общефилософской мизантропии; так, знаменитый популяризатор эволюционной теории Стивен Дж. Гулд писал о «маргинальности» человечества «во Вселенной, которой нет до нас дела». Историко-биологическая философия А.И.Фета ближе к вдохновенным словам эволюциониста Джулиана Хаксли (1953), считавшего человека «творческим агентом дальнейшей эволюции», а культурную эволюцию – закономерным продолжением биологической.

Сейчас подробно изучаются системы коммуникации, сложных взаимодействий, поистине социальной структуры не только родственных нам приматов, но и таких далеких от нас организмов, как муравьи и термиты. Мы знаем гораздо больше фактов, чем знал Лоренц в 1950х–60х гг., например, в связи с каннибализмом и инфантицидом (убийством потомства) у животных. Огромный поток разнообразных данных по генетике и поведению всевозможных существ, может быть, не позволяет узким специалистам делать обобщения. Да и про всем декларировании «междисциплинарных» подходов вовсе не принято сейчас в официальной науке публиковать «далеко идущие» гипотезы, а тем более привлекающие биологию в «щекотливые», политически некорректные темы социальной истории, политики, философии, теологии...

Еще многого можно ожидать от биологической науки, которая в наше время только начинает исследовать глубинные механизмы живого. Так, традиционно «высшими» считаются «теплокровные» животные – птицы и млекопитающие. Но две эти группы, заметим, не прямо родственны друг другу; это две отдельные ветви, их разделяет более сотни миллионов лет независимой эволюции от рептильных предков. Стало быть, потенциал для их высшей нервной деятельности, способности к сложному поведению и обучению был заложен давно, и весь «ящик с инструментами» должен был существовать еще в самой глубине эволюции позвоночных (недаром такое внимание к динозаврам, вымершим предкам птиц). Может статься, что генетика нашего поведения лежит гораздо глубже, чем предполагали биологи 20-го столетия!

Наше время ждет глубоких выводов и обобщений. Гипотезы А.И. Фета могут стать одним из новых пунктов на этом пути; он честно предлагает взглянуть на факты биологии и генетики, нежели на социологические выводы последователей Маркса или мало связанные с реальной биологией построения эпигонов Фрейда. «Фрейд и Фромм часто ссылались на инстинкты, но мало о них знали», пишет А.И.Фет. Важно работать над этими проблемами, а не отсылать читателя «к другим учебникам».

Заключающие слова книги – о России: «Традиция, к которой мы должны обратиться – это не узкая традиция русского рабства, а широкая традиция русского освободительного движения.» Анализ этой традиции особенно интересен, ибо основан уже и на многолетнем жизненном опыте А.И. Укажем лишь на одно положение, которое Фет часто особо подчеркивал в дискуссиях и остановился в книге. Это – опасная инерция слов: общественные движения в своем историческом развитии обычно изменяются до неузнаваемости, сохраняя исходную словесную оболочку, Те, кто называл себя коммунистами в России, были в разное время совсем разные люди. «Большевики-утописты, безжалостные к себе и другим, были истреблены ренегатами, повторявшими те же слова, а потом этих кровавых комедиантов сменили нечистые на руку чиновники, устроившие "обыкновенный фашизм"» (с. 463). Неспособность обыденного массового сознания видеть подобную эволюцию А.И. жестко называет «семантическим идиотизмом» – с помощью него ловкие политиканы обманывают людей.

Книга А.И.Фета – не учебник и не научно-популярное пособие, но смелый и очень личный, страстный трактат оригинального мыслителя. Она исключительна по охвату материала, по пониманию пути и трагедий современного человечества, но также по-своему глубоко оптимистична. Рационалист до мозга костей, А.И. Фет выстраивал главный ряд эволюционной преемственности европейской культуры - от христианства к эпохе Просвещения, и далее – к русской интеллигенции.  Многие согласятся с выводами книги: «Русская интеллигенция погибла, но в ней можно видеть пример явления, которому принадлежит будущее... Наша западная культура достигла своей вершины, по-видимому, в девятнадцатом веке, и мы напрасно думаем, что превзошли ее, впадая в комфортабельное варварство «потребительского общества». Нам недостает больших идей и далеких целей.»

Второе издание книги вышло в сентябре 2008; готовится её английский перевод. Полный текст книги в электронной форме имеется на вебсайте «Современные проблемы». Там же можно найти новую книгу А.И.Фета «Пифагор и обезьяна» (Новосибирск, 2008).

Из письма А. И. ФЕТА – Раисе Львовне БЕРГ

5 марта 1999 г.

« Дорогая Раиса Львовна,

[…] это сборник трёх главных книг Лоренца, две из которых (Die acht Todsüngen der zivilisierten Menschheit и Die Rückseite des Spiegels) переведены мною, под псевдонимом, сохраняющим мои инициалы; третья же, Das  sogenannte  Böse, первоначально была переведена, по моему побуждению, одним моим знакомым, за которым и сохранено звание переводчика, но по существу я ее перевел заново. Эта книга, которую Вы мне дали почитать в 1963 году, в год издания оригинала, за что я безмерно Вам благодарен. Может быть, Вы помните, что я задал Вам, возвращая книгу, риторический вопрос: «Понимаете ли Вы, что это за книга?», на что Вы ответили: «Понимаю».

С тех пор Лоренц был постоянным спутником моего мышления о человеческих и общественных делах. […]

Сборник начинается с «8 грехов»; это популярные лекции о биологическом положении современного человека, читанные Лоренцем по Венскому радио. Я эту небольшую книгу перевел и пустил в Самиздат еще при Брежневе, так что меня не раз угощали этим интересным чтением. Теперь перевод заново отредактирован.

Наконец, «Зеркало» – последняя и самая важная книга Лоренца. Я начал было ее переводить еще в 80-е годы, но потом, поскольку эта книга не столь легко читается, как две других, предположил, что читатель, вообще способный понять ее содержание, прочтет ее и по-немецки. Конечно, это была ошибка. Осознав её, я перевел и эту книгу, что было тяжелейшим переводческим подвигом моей жизни. Я убедился теперь, что даже английский перевод, будь он доступен в России, прочла бы лишь небольшая часть людей, которым эта книга нужна. Вы, конечно, знаете и эту книгу; в моем послесловии я выразил мое отношение к личности и работам Лоренца.

Издать эти переводы казалось почти невозможным, хотя мы с Алексеем Всеволодовичем Гладким (гл. редактор, живущий теперь в Москве) начали искать издателя задолго до краха 17 августа 98-го года. Наконец, А.В. нашел издательство, согласившееся этим заняться (умных издателей у нас пока нет, а бескорыстных – тем более). Это было изд-во «Республика», бывш. «Политиздат» (!), куда перешли дельные люди из разрушенной «Науки». Вышло так, что фактическим редактором был только А.В., так что книга имеет приличный вид. […] Переводы эпиграфов я сделал заново (почти все они из Фауста, обычные переводы которого выбросили как раз те мысли, ради которых Лоренц выбрал эти места).

Когда мы с А.В. сдали гранки, случилась «катастрофа» 17 августа, когда большая часть наших издательств вообще перестала существовать, дело показалось нам безнадежным: А.В. говорил, что не поверит обещаниям издателей, пока не возьмет книгу в руки. Но книга вышла – тиражом в 5000 экземпляров, что по нынешним временам немало. И мы проследили, чтобы издатели не добавили никаких пошлостей.

[…]

Мои занятия Лоренцем, и особенно последние главы «Зеркала», вызвали у меня размышления об инстинктивной основе того социального поведения, которое называют «протестом против социальной несправедливости», и которое, как я думаю, обусловлено социальным инстинктом, открытым Дарвином и описанным в его книге о происхождении человека. Этому инстинкту особенно не повезло, поскольку социал-дарвинисты занимались только «борьбой за существование», доведя свои выводы до абсурдного, не имеющего ничего общего с Дарвином оправдания войн вообще, и междурасовых войн в особенности. Главную вину в этом извращении дарвинизма несет не Геккель, как я думал раньше, а не кто иной как Томас Гексли, которому Дарвин уступил функцию полемиста и популяризатора своего учения. Правильное понимание обеих главных книг Дарвина – и до сих пор большая редкость; между тем, без социального инстинкта невозможно понять динамическое равновесие между силами притяжения и отталкивания, определяющее поведение всех высших животных.

В общем, я пишу обо всем этом книгу страниц в 300-400, начинающуюся с попытки «кибернетического» определения понятия инстинкта; главным содержанием книги будет изображение того, как фрустрация социального инстинкта вызывала сопротивление, и почему от этого протеста нельзя избавиться. Если попробовать определить мою личную позицию, то я, пожалуй, «независимый социалист», желающий как можно меньшего вмешательства государства.

Кстати, одним из первых, кто подчеркивал роль «социального притяжения» в истории видов, был П.А. Кропоткин – не только анархист, но и крупный ученый с независимым мышлением. Его последняя книга, «Этика», изложена наивным языком, как и книга Дарвина о происхождении человека – но весьма заслуживает внимания.

[…]

Ваш А.Фет                            5/III 99 г.   »

Страница 5 из 9 Все страницы