Глава 14

Колебания как когнитивная функция

1. Физические и физиологические колебания

Любой процесс регулирования, в котором участвуют механизмы инерции, включает в себя колебания. Стрелка компаса, выведенная из положения равновесия, долго колеблется, прежде чем успокоиться в "правильном" положении; очень трудно сконструировать какое-нибудь регулирующее устройство – например, термостат, – которое при исправлении нарушения заданного режима не переходило бы немного через цель, возвращаясь к нужному значению лишь после затухающих колебаний. Точно так же обстоит дело во всех физиологических процессах регулирования. Например, так называемое возбуждение покоя (Ruheerregung) нервного элемента, испустившего ударный импульс (Erregungsstoß), сначала снижается до нуля, т. е. до состояния полной невозбудимости, но затем не возвращается к прежнему значению по простой асимптотической кривой, а поднимается выше. Поэтому за периодом невосприимчивости к любому стимулу следует период повышенной возбудимости, и первоначальное значение возбуждения покоя восстанавливается лишь постепенно, часто после продолжительных колебаний.

2. Псевдотопотаксис

Альфред Кюн описал механизм ориентации, в котором колебательный процесс используется для выполнения некоторой когнитивной функции. Несмотря на то, что этот механизм построен исключительно из фобических реакций, он способен определять направление к цели не менее точно, чем описанный в 7-м разделе гл. 4 топотаксис. Поэтому Кюн назвал его "псевдотопотаксисом". Хороший пример действия этого механизма дает поведение, с помощью которого находит добычу улитка насса. Привлечнная запахом, она выползает из песка и, размахивая своей длинной хоботообразной дыхательной трубкой – сифоном, – ищет источник стимула. При этом она ползет приблизительно вперед, не выполняя характерных для всех топических реакций или таксисов поворотов на «отмеренные» углы. Случайно выбранного направления улитка придерживается до тех пор, пока разность концентраций пахучего вещества, ощущаемых ее сифоном при взмахах в разные стороны, не начнет убывать. Понятно, что максимум этой разности достигается в тот момент, когда улитка пересекает направление к цели под прямым углом* – и когда, следовательно, взмах сифона направлен как раз на цель. Но затем улитка поворачивается не прямо к цели, чего невольно ожидает наблюдатель, а на некоторый «неотмеренный» острый угол. В этом можно усмотреть настоящую фобическую реакцию. Повторяя этот процесс, насса продвигается в направлении усиления запаха наподобие парусной лодки, лавирующей против ветра, пока наконец не коснется добычи сифоном при его очередном взмахе, буквально "натолкнувшись" на нее. Одна моя американская знакомая имела обыкновение ориентироваться подобным образом на широких дорогах с не слишком оживленным движением. Она ехала на машине приблизительно в направлении дороги, пока не приближалась слева или справа к обочине, на которую затем фобически реагировала небольшим изменением направления. Поведение, именуемое "псевдотопотаксисом", состоит в последовательном выполнении ряда фобических реакций, в итоге приводящих к «отмеренному» изменению направления.

3. Чередование «гипертимного» и «гипотимного» настроения *

Как все знают из самонаблюдения, настроение человека колеблется между веселостью и подавленностью, между радостными и депрессивными состояниями. В одной из своих форм такие колебания происходят в течение длительных промежутков времени; чередование периодов приподнятого, деятельного настроения с периодами плохого настроения и апатии особенно заметно у творчески активных людей. Патологическим усилением такого чередования настроений является так называемый маниакально-депрессивный психоз, при котором значительно возрастают как период, так и амплитуда колебаний.

Между "нормальным" и "патологическим" чередованием "гипертимных" и "гипотимных" состояний – или, как говорили раньше психиатры, "мании" и "меланхолии" – уществуют всевозможные переходы. Различна и продолжительность отдельных состояний: некоторые люди почти всегда находятся в несколько гипертимном настроении, так что окружающие завидуют их веселости, но лишь немногие знают, что им приходится расплачиваться за нее кратковременными, но глубокими депрессиями. Другие, напротив, обычно пребывают в несколько "меланхолическом" настроении, но покупают этой ценой периоды чрезвычайно активной творческой деятельности. Слова "расплачиваться" и "покупают" я употребил не случайно: по моему убеждению, между чередующимися настроениями действительно есть физиологическая связь.

"Нормальна" и явно способствует сохранению вида смена настроений в течение дня, происходящая почти у всех здоровых людей. Переживания, которые я попытаюсь сейчас описать феноменологически, многие наблюдали на себе. Когда я, как со мной часто бывает, под утро на некоторое время просыпаюсь, мне приходит на память все неприятное, с чем пришлось в последнее время столкнуться. Вспоминаю о важном письме, которое давно уже нужно было написать, приходит в голову, что кто-то вел себя со мной не так, как мне хотелось бы, обнаруживаю ошибки в том, что накануне написал, а главное – осознаю различные опасности, которые необходимо немедленно предотвратить. Часто все это тревожит меня так сильно, что я беру карандаш и бумагу и записываю вспомнившиеся дела и открывшиеся опасности, чтобы не забыть. Потом я снова засыпаю, немного успокоившись, а когда в обычное время просыпаюсь, все это тяжелое и угрожающее представляется далеко не столь мрачным, и к тому же приходят на ум действенные меры, за которые я тут же берусь.

Весьма вероятно, что подобные перемены настроения, которым подвержено большинство из нас, являются результатом действия некоторого регулирующего контура с встроенным в него инерционным элементом, вызывающим торможение и тем самым колебания. Как все знают, внезапное исчезновение угнетающих факторов приводит к приливу радостного настроения, и так же хорошо известно противоположное явление. В порождаемых внутренними причинами колебаниях между гипотимными и гипертимными состояниями я склонен видеть важный для сохранения вида процесс поиска – с одной стороны, поиска угрожающих нашему существованию опасностей, с другой – поиска возможностей, которые можно использовать для нашего блага.

Мой покойный друг Рональд Харгривс, весьма богатый идеями психиатр, в одном из последних писем задал мне вопрос, чем может быть полезно для сохранения вида боязливо-депрессивное настроение. Я ответил, что если бы моя жена не была склонна к таким настроениям, то двух моих детей не было бы в живых. Оба они погибли бы от очень рано подхваченной и поэтому особенно опасной туберкулезной инфекции, если бы моя жена, как опытный врач и «боязливая» мать, не поставила им своевременный диагноз и не начала их лечить еще тогда, когда все другие врачи отрицали наличие какой-либо опасности.

Как известно, амплитуда колебаний настроения может значительно возрастать в результате внешних влияний; это, очевидно, также имеет значение для сохранения вида. Если человек потерял работу или у него обнаружился сахарный диабет, известие об этом приводит в действие механизм поиска опасностей – что целесообразно, поскольку их как раз следует ожидать. Точно так же целесообразно, когда в противоположном случае - после выздоровления от болезни или крупной удачи – появляется настроение искать новые возможности, открывающиеся благодаря такому повороту судьбы.

Но и когда человек в боязливо-депрессивном настроении пассивен, это также имеет телеономный смысл. Дикое животное, прислушивающееся к опасностям или выслеживающее добычу, тоже ведет себя в моторном отношении спокойно и только «обыскивает» местность своими органами чувств, следя за всеми поступающими стимулами. Обязанность искать возможные опасности возлагается отнюдь не на самого слабого и не на самого робкого члена сообщества животных. Роль "сторожевого гусака", стоящего на страже, когда стадо мирно пасется, выпадает на долю самого сильного и храброго из старых самцов. Videant consules ne res publica aliquid detrimenti caperet (пусть консулы смотрят, чтобы государство не понесло какого-либо ущерба).*

То же верно в отношении порывов активности, охватывающих нас в приподнятом настроении. В то время как для обнаружения опасностей служит главным образом рецепторный аппарат, использование вновь открывшихся возможностей всегда требует моторной деятельности.

Колебания пороговых значений всех комбинаций стимулов, поочередно запускающих гипертимные и гипотимные настроения, выполняют задачу "поискового аппарата" – "scanning mechanism", как говорят англоязычные кибернетики. Этот аппарат периодически переключается с отслеживания новых опасностей на поиск новых возможностей и обратно, выполняя тем самым, безусловно, когнитивную функцию.

4. Колебания общественного мнения

Как мы уже знаем, общее согласие по поводу того, что считать имеющим место в действительности и что считать истинным, представляет собой очень сложное социальное явление. В этом явлении немалую роль играют процессы регулирования, которым свойственна некоторая инерция, а такие процессы всегда включают в себя колебания. Как сказал Томас Хаксли*, каждая новая истина начинает свой путь как ересь и завершает как ортодоксия. Если понимать под ортодоксией застывшую жесткую доктрину, этот афоризм звучит весьма пессимистично. Но если представить ее себе как умеренное воззрение, разделяемое большинством носителей данной культуры, можно увидеть в процессе, который имел в виду Хаксли, типичную когнитивную функцию человеческого общества.

Значение истинно великого, эпохального нового постижения вначале почти всегда преувеличивается – по крайней мере тем гением, которому оно принадлежит. Как свидетельствует история естествознания, первооткрыватель практически всегда преувеличивает силу открытого им принципа объяснения. Это принадлежит, можно сказать, к прерогативам гения. Жак Лёб полагал, что объяснил все поведение животных и человека принципом тропизма, И. П. Павлов придавал такое же значение условному рефлексу, в аналогичные заблуждения впал Зигмунд Фрейд. Единственным великим первооткрывателем, недооценившим найденный им принцип объяснения, был Чарлз Дарвин.

Даже в узком кругу представителей определенной научной школы образование нового общего мнения начинается с выходящего за рамки поставленной цели отклонения от ранее принятого. Как уже было сказано, в преувеличении бывает обычно повинен сам пионер нового мнения. Задача притормозить колебание и в надлежащем месте его остановить достается на долю его не столь гениальных, но наделенных лучшими аналитическими способностями учеников. Противоположный процесс приводит к образованию доктрины, влекущей за собой задержку дальнейшего познания: если первооткрыватель новой истины находит не критически настроенных учеников, а верующих адептов*, возникает религия – что в общей культурной жизни бывает иногда большим благом, но в науке всегда вредно. Весьма отрицательно сказался этот процесс на судьбе открытий Зигмунда Фрейда.

В культурах, в крупных культурных группах и особенно в естествознании колебательный процесс, следующий за каждым значительным шагом познания, выполняет когнитивную функцию особого рода. Общество поначалу преувеличивает значение нового постижения – например, открытия нового метода – точно так же, как преувеличивают значение своей находки сами великие первооткрыватели. Такое «коллективное преувеличение» заходит особенно далеко, если вновь открытое входит в моду, что особенно часто бывает в случае открытия новых методов. Если эти методы требуют больших затрат, то для молодых ученых они могут стать настоящими символами статуса, как происходит, например, в настоящее время с применением компьютеров – вычислительных машин.

Положительная познавательная функция такого преувеличения состоит в том, что при усиленных попытках применить новый принцип объяснения или новый метод ко всему возможному и невозможному часто обнаруживаются, несмотря на явную некритичность такого образа действий, некоторые возможности применения, которые могли бы ускользнуть от более осторожных исследований.

В то же время преувеличения в применении вновь открытых принципов могут привести к разочарованию. Их некритическое применение может невольно приводить к неверному "reductio ad absurdum" ["Приведение к нелепости" (лат.) – прием, часто используемый в математических доказательствах], а иногда и к тому, что общественное мнение отворачивается от нового знания и в некоторых случаях даже забывает его. История естествознания знает много примеров такого рода.

Однако – как показывает, например, история учения Дарвина – вызываемые откатом общественного мнения в обратную сторону сопротивление новому открытию и критика – сама по себе несостоятельная – могут послужить стимулом для новых исследований и обнаружения новых, более убедительных аргументов.

В совокупности такие колебания «коллективного формирования мнений» приводят к тому, что самые разные люди, побуждаемые весьма сильными мотивами, ищут аргументы "за" новое учение и "против" него, так что даже выступающие в данный момент против вносят вклад в построение его прочного основания и точное определение области его применимости. Колебания мнения между "за" и "против" действуют как механизм поиска (scanning mechanism), и точка, где в конце концов стабилизируется коллективное мнение, оказывается ближе к истине, чем подошел к ней сам первооткрыватель в первом упоении своим успехом.

Колебания общественного мнения и развивающаяся из них когнитивная функция принадлежат к числу тех физиологических процессов, которые были замечены лишь благодаря их патологическим нарушениям. Как я только что говорил, поиск аргументов "за" и "против" активируется весьма сильными мотивами. Когда эти мотивы не выходят за пределы чистого стремления к истине, колебания затухают и в «правильном» месте останавливаются. Но если в игру вступают более сильные инстинктивные побуждения, то возникает опасность, что расхождение двух мнений приведет к образованию двух этнических групп, и каждая из них, будучи убеждена в правильности своего мнения, впадет в состояние воинствующего энтузиазма. О том, как опасно такое состояние, подробно рассказано в моей книге об агрессии.

В таком случае вторжение инстинктивных побуждений приводит к победе гипоталамуса над функцией коры головного мозга; при этом противостоящие друг другу мнения теряют содержащуюся в них истину, чему способствует и то обстоятельство, что каждая из партий ради привлечения сторонников «спрессовывает» свое мнение в как можно более простые и легко понятные формулы, по возможности такие, чтобы их удобно было повторять хором. Поскольку мнения обеих сторон вследствие такого упрощения в самом деле становятся глупее, они делаются все менее приемлемыми для противников, а это ведет к самовозбуждающимся колебаниям, которые могут завершиться "крахом регулирования" (“Reglerkatastrophe”). Эти опасности будут подробнее рассмотрены в следующем томе.

Страница 7 из 10 Все страницы