Лоренц дал биологическое объяснение этого процесса упрощения: моделью его является доместикация, то есть приручение животных. Одна из целей доместикации – упрощение поведения животных: сохраняются лишь те их свойства, которые полезны скотоводу, а более сложные и утонченные подавляются. Подавляется ориентировочный инстинкт, ненужный в коровнике или хлеву: ему соответствует человеческая любознательность. Подавляется агрессивность, лежащая в основе всех высших эмоций человека. Но прежде всего подавляется естественное половое поведение животных: скотоводу не нужны его сложные формы, он сам выбирает партнеров и устраивает случку.

Конечно, никакие скотоводы не занимались упрощением людей. Но здесь важны только условия жизни вида, а для людей их создает культура. Одной из опасностей нашей культуры является ее безопасность. Человек создает для своих домашних животных искусственную природу, где им ничто не угрожает – кроме неизвестного им конца. Это превращает бизона в корову, а вепря в свинью. У современного человека вся мускулатура ослаблена и почти атрофирована: увидеть ее можно только на греческих статуях или у воинственных африканских племен. Человеку больше незачем быть быстрым и сильным. Но поскольку наше эстетическое чувство сохранилось с тех времен, когда оно имело биологический смысл, одомашненный человек нам не нравится, и его физическое уродство служит мерой его удаления от природы. Безопасность делает человека слабым и некрасивым.

Здесь мы сталкиваемся с серьезной проблемой. Как мы видели, война сыграла важную роль в самом возникновении нашего вида, и Гераклит понимал ее значение для первобытных людей, каким во многом был и он сам. Теперь мы, наконец, отказываемся от войны, как наши предки некогда отказались от каннибализма. Мы полагаем – основательно или нет – что создали себе безопасную жизнь. Более того, мы создали себе жизнь, почти не требующую серьезных физических усилий. С помощью машин, во всяком случае, в «развитых» странах, мы устранили изнурительный физический труд, отнимавший у человека возможность развития. Но мы не создали условий культурного развития для «среднего» человека. Более того, за освобождение от физических усилий, доставленное машинами, приходится расплачиваться, как и за все блага цивилизации. Если нынешняя тенденция будет продолжаться, это неизбежно приведет к физическому и нравственному вырождению нашего вида: как знали старые историки, роскошь и изнеженность погубили высокие культуры прошлого.

Более трудный вопрос – чем заменить недостающую в нашей жизни опасность. В будущем человеческое мужество понадобится для освоения других планет. Уже теперь у нас есть своя, вовсе не освоенная планета, и на ней – чудовищная масса человеческого несчастья и неумения, требующая помощи мужественных людей. Те, кто готов подвергнуть опасности свою жизнь и здоровье, не ищут от этого доходов, а готовы к бескорыстному труду. Так поступали путешественники и ученые, сменившие конквистадоров и работорговцев. Такие люди найдутся и в наши дни. К несчастью, такое освоение Земли требует расходов, не приносящих немедленной прибыли! К таким расходам современное общество не готово, и не имеет для этого механизмов.

Но самое страшное упрощение человека – это упрощение его полового поведения. По беспощадному сравнению Лоренца, половое поведение современного «западного» человека нельзя даже назвать «животным» – его надо сопоставить с поведением домашнего скота. Такую доместикацию человека изобразил в свой утопии Хаксли: правители этой системы упростили сексуальное поведение своих человекообразных животных, сведя его к выполнению действий, не вызывающих особых эмоций и даже не связанных с деторождением. Но для человека значение его социального поведения зависит вовсе не от физических действий, а от их культурной оценки.

Об этом невольно свидетельствуют нынешние американские фильмы. Сюжеты их все еще изображают «любовь», но имитирующие ее красивые животные очевидным образом не знают, что это такое. Зрителей такие фильмы устраивают. Я видел старые, черно-белые фильмы, и там все было в порядке, то есть актеры знали, о чем идет речь. Упрощение полового поведения человека в самом деле кастрирует его психическую жизнь – настолько, что человеку любой традиционной культуры поведение современного западного человека уже не кажется человеческим. Это надо знать, чтобы оценить реакции на нашу нынешнюю культуру «отсталых» людей, например, мусульман, или даже американских «фундаменталистов». Я далеко не во всем с ними солидарен, но в данном случае речь идет, несомненно, о реакции человека на нечеловеческое поведение.

Банализация полового поведения начинается с воспитания. В Соединенных Штатах дети начинают теперь «половую жизнь», как правило, с 13-14 лет, а то и раньше. Отсутствие запрета лишает половой акт всякого психического интереса. В истории нашего вида только трудность, часто недостижимость этой цели полового поведения породили всю последовательность эмоций, известную под названием любви. Если все дозволено, то ничего и нет. Элан Блум, в своей знаменитой книге «Угасание американского духа»[Allan Bloom, The Closing of the American Mind. Simon and Schuster, 1987], изображает банализацию любви сравнением: лев превратился в котенка.

Книга Блума – тем более ценное свидетельство этого явления, что сам он только описывает его, не умея истолковать. Он и сам был продуктом того упрощения, о котором идет речь. Он был филолог, заинтересованный только в тонкостях языка. Я видел его комментарии к «Государству», он попросту не понимает, чего хотел Платон, и толкует его с почтительностью школяра. В книге Блума интересна только первая часть – около ста страниц – где описываются наблюдения автора над студентами лучших американских университетов в течение тридцати лет. Но автор и сам не понимает, что написал современный апокалипсис. В конце книги он рекомендует как лекарство от всех зол изучать того же Платона. Я читал рецензии на эту книгу (которая была даже бестселлером) и некрологи после смерти Блума. Единственное, что поняли рецензенты, это что Блум лоббировал ассигнования на гуманитарные отделения!

Между тем, за тридцать лет американские студенты совершенно изменились. Теперь им просто недоступна мировая литература. Блум описывает студентку, не понимавшую трагедии Анны Карениной: ведь надо было просто получить решение суда о статусе ребенка! Сам автор, все-таки, еще удивляется такому непониманию, но рецензенты уже не догадываются, чтO его тревожит.

Как знают этнографы и историки, любая человеческая культура держится на системе запретов. Два главных запрета, неизменно присутствовавших во всех культурах и, в частности, в европейской, – это запрет убийства и запрет прелюбодеяния. Это значит, что убийство человека и половой акт разрешались лишь в определенных условиях, строго установленных культурой. Нет сомнения, что эти два великих запрета необходимы для самого существования нашего вида. Их изменение и ослабление глубоко симптоматичны: эти явления указывают на распад культуры.

Культ насилия и убийства, развившийся на Западе, свидетельствует об ослаблении первого великого запрета. В конце «викторианской эпохи», то есть на рубеже двадцатого века, европейцы и американцы стали болезненно любопытны к убийству. Возник особый вид литературы – детективная повесть – где в сущности объясняется, как можно безнаказанно убить человека. Правда, полагается, чтобы убийство было раскрыто, но суть дела всегда в изображении «запретного плода». Начало этому жанру положил еще раньше первый поэт-декадент, Эдгар По. Как всякий вид спроса, потребность в убийстве породила предложение. Теперь можно даже наблюдать «перепроизводство убийства»: в американском телевидении каждые несколько минут кого-нибудь убивают, и все с удовольствием смотрят, как по белой рубашке убитого расплывается красное пятно. Банализация убийства приводит к тому, что ему начинают подражать подростки, а глупые взрослые политики предлагают меры, относящиеся к оружию.

Второй великий запрет, в сущности, уже рухнул. «Прелюбодеяние» больше не воспринимается как «грех», оно стало развлечением. Но тем самым половое поведение человека потеряло свое психическое значение: исчезли сопровождавшие его переживания, известные под названием «любви». Вначале это вызывало удивление и негодование. Герой романа Хаксли, случайно оставшийся человеком, любит девушку, но эта девушка уже не понимает, что такое любовь. Тогда (в 1931 году) это казалось достаточно серьезным переживанием: герой романа повесился, а сам Хаксли стал знаменитым писателем. Эпиграф его романа, взятый из Бердяева, объясняет, что мы уже входим в утопию, что вся трудность в том, как ее избежать. Наши предки очень заботились об освобождении от второго великого запрета. Теперь очередь за первым запретом: можно ли сделать убийство доступным для людей со скромными средствами? В Америке это по-прежнему обходится дорого, а у нас в России – куда дешевле.

Биология и история свидетельствуют, что мы присутствуем при распаде культуры.

Страница 2 из 10 Все страницы