Обратные связи и устойчивость экономики. Как это всегда бывает при великих открытиях, Адам Смит был поражен картиной правильного функционирования рынка и, прежде всего, его устойчивостью. С незапамятных времен считалось, что для поддержания порядка в человеческом обществе необходима власть, принимающая решения и надзирающая за их выполнением. Но рынок, по-видимому, не нуждался в «управлении», а был устойчив «сам собою», он сам исправлял все отклонения и возвращался к некоторому «нормальному» способу действия. Адам Смит с восторгом говорил о «невидимой руке» рынка, поддерживающей его устойчивость, несмотря на постоянные колебания спроса, предложения и цен. На кибернетическом языке мы говорим, что рынок представляет собой саморегулирующуюся систему с обратными связями, возвращающими её к положению равновесия при всех случайных отклонениях. Примерами таких систем являются такие технические устройства, как регулятор Уатта, автопилот и множество других, поддающихся точному математическому описанию, и бесчисленные биологические системы – животные, растения, а также виды животных и растений; биологические системы ещё сложнее человеческой экономики и не могут быть описаны во всех деталях. Общей чертой всех саморегулирующихся систем является наличие в них «замкнутых контуров с отрицательной обратной связью», то есть механизмов, в которых некоторая последовательность воздействий, отклоняющих систему от равновесия, в конечном счете приводит к воздействию на начальное состояние, возвращающему его в равновесное положение. Это и есть обратная связь; Норберт Винер понял действие таких механизмов на технических устройствах с автоматическим регулированием и их решающее значение в действии более сложных биологических систем. Но гораздо раньше Адам Смит понял стабилизирующее значение обратных связей в случае экономических систем.

Конкуренция и «борьба за существование». Адам Смит ещё и в другом отношении проложил новый путь в науке. Как мы видели, он обнаружил чрезвычайную эффективность экономической конкуренции, по сравнению с «управляемой» экономикой; но гораздо раньше её обнаружила сама природа, в дарвиновой «борьбе за существование». Это понятие появилось, таким образом, задолго до Дарвина в экономической науке, которую причисляли тогда к «гуманитарным» наукам. Оно получило дальнейшее развитие в известной книге Мальтуса, послужившей непосредственным толчком к дарвиновой концепции происхождения видов. Что касается самого термина «борьба за существование», то его придумал уже в середине 19-го века философ Спенсер, а потом это не особенно подходившее ему выражение заимствовал Дарвин.

Заметим, что каждое открытие имеет пределы применимости, вне которых оно теряет смысл. Принцип конкуренции, открытый Адамом Смитом на материале «свободного рынка», получил огромное применение в объяснении биологической эволюции, где его действие, по-видимому, универсально. Но в применении к конфликтам в человеческих сообществах этот принцип, как видно из истории «социал-дарвинизма», приводит к заблуждениям; и даже в области рыночной экономики его применение может, при отсутствии «умеренности» в конкуренции, приводить к патологическим явлениям: это показал Конрад Лоренц. Поскольку «моральные правила», определяющие «свободный рынок», не формулируются с достаточной полнотой, неясно, в какой степени они включают «умеренность».

Игры и экономическое поведение. Дальше мы будем заниматься лишь человеческим обществом, а не эволюцией животных. Может случиться, что у людей, даже в их рыночной деятельности, «моральные правила» останутся сложнее, чем у «борющихся за существование» животных. Во всяком случае, была сделана попытка построить общую математическую теорию игр. Инициатором её был Дж. фон Нейман (которому принадлежала также главная роль в изобретении компьютера), причем основным мотивом было стремление понять экономическую жизнь людей. [J. v. Neumann a. O. Morgenstern. Theory of Games and Economic Behaviour, 1943]

В теории игр точно формулируются правила игры и цель игры. Поскольку это математическая теория, то и другое должно быть определено совершенно точно. Например, в конце игры каждый её участник получает некоторый «выигрыш», положительный или отрицательный, который он пытается сделать максимальным. Правила и число участников произвольны, так что теория игр применима, в принципе, и к обычным играм вроде шахмат, и к тем гораздо более важным играм, которые составляют экономическое поведение людей. Фон Нейман имел в виду объяснить как раз движущие силы экономики, и поначалу его книга была воспринята как некое откровение в области общественных наук, наподобие Ньютоновых «Математических начал натуральной философии», заложивших основы естествознания. Эти надежды, однако, не оправдались, хотя теория игр позволила понять некоторые стороны игровой стратегии, ранее не привлекавшие внимания. [В теории игр доказывается, что оптимальные стратегии в некоторых случаях должны содержать случайные ходы, не поддающиеся предсказанию противника (все игроки предполагаются «рациональными», то есть придерживающимися самой выгодной для них стратегии). Значение случайных ходов хорошо иллюстрируется признанием Фридриха Великого, что из всех полководцев Европы он опасается только Салтыкова, «потому что невозможно предвидеть его следующий маневр». Салтыков командовал в битве под Кунерсдорфом, часто прославляемой как победа русского оружия. Я не уверен, что значение случайных ходов достаточно оценено экономистами и политиками, даже в наше время] С математической стороны решение игровых задач оказалось очень сложным, так что разработка оптимальных стратегий удается лишь в некоторых простейших случаях, например, в играх с двумя участниками, намного проще шахмат. Но главная трудность состоит не в этом.

Теория игр правильно воспроизводит мотивы поведения отдельных игроков, каждый из которых, в условиях свободного рынка, стремится к максимальному личному выигрышу, а вовсе не к достижению каких-либо «глобальных» общественных целей (на что претендуют «социалистические» идеологии вроде советской, призывающие индивида жертвовать личными интересами ради предполагаемых интересов «общества в целом»). Но Адам Смит утверждал гораздо больше. Он не просто констатировал только что описанное поведение экономических индивидов (которое мы для краткости назовем «эгоистическим»), но утверждал, что такое поведение приводит к «наибольшему благу» всего общества, обеспечивая максимальную производительность экономики в целом. Мы назовем это утверждение «принципом Адама Смита». Оно может показаться парадоксальным, потому что благосостояние общества выводится здесь не из нравственного и общеполезного поведения отдельных производителей, как это было в феодальном обществе с его цеховой регламентацией ремесла и торговли, и не из «сознательного» поведения граждан, как в обществе советского типа, а из чистого эгоизма всех индивидов, заботящихся только о собственных интересах. Но открытие Адама Смита не было плодом умозрения: оно возникло из наблюдения за функционированием «свободного рынка», новой формы хозяйственной деятельности, впервые достигшей преобладающего значения в Англии XVIII века. Объяснение, которое Адам Смит дал этому явлению, состояло в том, что в условиях свободной конкуренции каждый производитель (и торговец) добивается высокой эффективности, побуждаемый личным интересом. В соответствии с «духом времени» он полагал, что стремление к личному обогащению гораздо сильнее всех других стимулов человеческого поведения, что и придает особую энергию деятельности каждого индивида и, тем самым, производству в целом. Более того, Адам Смит полагал, что свободная неограниченная конкуренция сама по себе, без всякого вмешательства каких-либо планирующих и регулирующих учреждений, приводит к наилучшим экономическим результатам.

Это убеждение, с его довольно неопределенным пониманием «наилучших» результатов, мы и назвали «принципом Адама Смита» – не «теоремой», поскольку Адам Смит не дал ему точного доказательства, и не «гипотезой», поскольку его наблюдение имело убедительные эмпирические подтверждения, по крайней мере в эпоху «классического капитализма» (примерно с 1750 до 1850 года).

С точки зрения теории игр, принцип Адама Смита нуждается в уточнении и обосновании. Прежде всего, кроме «локальных» игр, в которых каждый экономический индивид играет против всех возможных «противников», добиваясь максимального личного выигрыша (это и есть «эгоистическое» поведение), Адам Смит рассматривает ещё «глобальную» игру, в которой все индивиды участвуют вместе, а также некоторую меру успеха этой игры – «экономическую эффективность» производства в целом или (что для него то же самое) «общественное благо». Если в роли «игрока» выступают все индивиды вместе и имеется в виду их общий выигрыш, причем не видно конкурирующей группы игроков, такое положение называется в теории игр «игрой против природы». Как же определить «выигрыш» в такой игре? Конечно, можно условиться, когда подводить итоги игры, но выигрыш можно определять по-разному. По-видимому, Адам Смит, как и все его последователи, имел в виду главным образом суммарную производительность всех индивидов, оцениваемую некоторым численным показателем – например, выраженную в общей цене продукции. (Я оставляю здесь в стороне вопрос о «курсе» денег). Но при такой оценке выигрыша может получиться, что общая сумма произведенных товаров распределяется очень неравномерно, так что главная часть произведенных «благ» достается небольшому слою удачливых дельцов, при постоянной нищете большинства населения. Кажется, Адама Смита это не особенно смущало: он ожидал, как и современные ему мыслители-оптимисты, что увеличение «общего» богатства само собой поднимет и уровень жизни самых «неудачливых» конкурентов. Современные последователи «рыночной» идеологии, такие, как Ф. Хайек, ничего не добавили к аргументации Адама Смита, которая стала для них скорее не предметом исследования, а верой. Но можно было бы по-иному определить выигрыш в «глобальной» экономической игре: например, как минимальный доход индивида. Тогда «общее благо» состоит в увеличении этого минимального дохода, что вовсе не обязательно означает увеличение общего богатства страны, но может быть достигнуто «перераспределением» доходов – от богатых к бедным.

Очевидно, «общее благо» в этих двух случаях определяется по-разному. Игра с выигрышем первого рода больше соответствует «классическому капитализму», а игра с выигрышем второго рода – «утопическому (уравнительному) коммунизму». По-видимому, реальное развитие экономики в «развитых» странах не следует ни тому, ни другому правилу: «выигрышем» считается увеличение «общего богатства» при добавочном требовании, чтобы минимальный доход индивида не падал ниже некоторого культурно обусловленного «прожиточного минимума». Но такой выигрыш достигается ценой значительного ограничения свободы рынка и, несомненно, означает замедление роста производства. «Невидимая рука» рынка заменяется в ряде случаев вполне видимой рукой государственной бюрократии, и мы оказываемся вне сферы применимости «принципа Адама Смита».

Что считать «выигрышем» в глобальной экономической игре? Определение выигрыша – весьма существенная, хотя и не единственно существенная часть правил экономической игры. Это определение во многом зависит от принятого идеала «счастливого общества». В наше время мало кто признается в таких идеальных целях, поскольку таковые были скомпрометированы провалом тоталитарных режимов. Люди, упорно преследующие «общественные цели», говорят теперь не о построении счастливого общества, а – более скромно – о постепенном «улучшении» общества. Но для этого надо определить, что лучше и что хуже, а это требует, в экономических терминах, выбора одного из вариантов выигрыша в глобальной игре. Это и есть так называемое государственное планирование. Прежде всего, практика всех «развитых» стран, прибегающих к такому планированию, удивительным образом упускает из виду подсознательную мотивировку этого планирования. Люди, желающие сделать всех людей счастливыми (или хотя бы менее несчастными), смешивают счастье с экономическим благосостоянием, и это отнюдь не случайно. Мы живем в эпоху абсолютного материализма. Если прежде одни марксисты верили, что «бытие определяет сознание», и устремляли все свои усилия на повышение уровня потребления «народных масс», полагая, что все другие стороны жизни автоматически улучшатся вместе с количеством и качеством потребляемых вещей, то теперь в это верят, более или менее бессознательно, все «государственники» (этатисты), составляющие бюрократию «развитых» стран, и равным образом все богатые люди в этих странах, обычно не знающие никакой иной концепции счастья. В этом отношении марксизм одержал полную победу в сознании западного человека – во всяком случае, в сознании тех, от кого зависят решения. Все уже убеждены в том, что «бытие определяет сознание»; более того, господствует верование, что материальные условия – единственно важные для человека, а всё остальное – всего лишь развлечения в свободное время, чтобы восстановить способность работать и потреблять. Конечно, более хитрые или политически изощренные люди прямо этого не скажут, но такова общая подсознательная установка. Понимание истинного положения вещей не всегда отсутствовало у политиков и моралистов. Как известно, Локк, формулировавший понятие о правах человека, выделил в качестве основных «право на жизнь, свободу и собственность». [Поразительно, что нынешние идеологи «капитализма» уже не знают истории. Например, популярная писательница Айн Рэнд уверяет, что понятие о правах человека изобретено в Америке! По-видимому, она не знает ни Локка, ни Руссо] Джефферсон, составляя проект «Декларации независимости», заменил в этой формулировке «собственность» «стремлением к счастью». Он понял, что собственность может быть лишь средством, а не целью: человек может быть жив, свободен, обладать собственностью и не получать никакой радости от жизни. Но к этому важному вопросу мы ещё вернемся. Пока же мы ограничимся общепринятой в наше время скромной служебной целью – доставить людям как можно большее материальное благополучие. В сущности, это идеал не для людей, а для домашнего скота, но это всё, о чём заботился XX век.

Планируемое общество. Разумеется, глобальная экономическая игра происходит по некоторым правилам, и от этих правил – наряду с определением выигрыша – зависит ход игры (и её исход, поскольку всякая игра имеет конец). Существование так называемых «моральных правил» принимается всеми экономистами и не считается ограничением свободы рынка; конечно, объём и способ применения этих правил никоим образом не определены. [Мы заимствуем этот термин (moral rules) у Ф. Хайека, крайнего противника всяких ограничений свободы рынка, фанатически верующего во всемогущество «принципа Адама Смита». Хайек признает происхождение этих правил от древнейшей «племенной морали»] Но, в общем, это не что иное, как древние правила «добропорядочного поведения»; в моделях свободного рынка, допускающих строгую математическую трактовку, «моральные правила» сводятся к полной информированности покупателей и продавцов о качестве и себестоимости товаров, о спросе на эти товары и их предложении в любой момент времени. Нечего и говорить, что рынка, удовлетворяющего таким условиям, никогда и нигде не было, но, как обычно, здесь абстрагируются реальные условия, некогда составлявшие достаточное приближение к ним. Мы ещё вернемся к этим «моральным правилам», выпадение которых в наше время ставит под угрозу самую возможность свободного рынка.

Теперь мы займемся другими правилами игры, налагаемыми уже в наше время, главным образом, государственной властью. Номинальной целью таких «внешних» правил объявляется благосостояние слоев населения с низкими доходами и ущербных в физическом или психическом смысле, престарелых, больных и сирот. Правительства и законодательные собрания, вводящие такие правила, могут верить или не верить в их официальную мотивировку, обеспечивающую им поддержку значительной части избирателей; но, несомненно, таким образом они пытаются обеспечить, хотя бы на короткое время, «социальный мир», бросая подачки «обездоленным» и «несчастным». Самое важное из этих «внешних правил» – это законодательно установленный минимум дохода на душу населения в определенных общественных группах. Такой «минимум» гарантированного потребления давно уже был введен во Франции и сейчас, в той или иной форме, распространился повсюду. Прежде чем перейти к последствиям «минимума», подчеркнем, что он решительно несовместим с понятием свободного рынка, как его описывал Адам Смит. Здесь мы выходим из мира Адама Смита!

Не следует смешивать с «минимумом» в этом смысле описанный выше тип выигрыша, в котором максимизируется минимальный возникающий на рынке индивидуальный доход. Сходство может ввести в заблуждение; но при таком определении выигрыша не меняются правила игры: просто подсчитывается минимальный доход, и целью игры является возможное его увеличение. Здесь нет априорных ограничений типа неравенств, как в законодательно вводимом «минимуме» французского типа, вовсе не считающимся с экономической реальностью, или учитывающим ее лишь произвольными «разовыми» мероприятиями, обычно под давлением избирателей. Но «второй тип выигрыша», описанный выше, хотя и не вторгается прямо в правила игры, по всей вероятности тоже нарушает «принцип Адама Смита», в котором явно имелся в виду первый тип «выигрыша».

Мне хотелось бы подчеркнуть здесь, что я вовсе не настаиваю здесь на полном отказе от «внешних правил» экономической игры. Сам Адам Смит отлично понимал, что определенные государственные ограничения неизбежны, например, в таможенной политике или во время войны: пока существуют отдельные государства, их не всегда можно избежать. Далее, я нисколько не ставлю под сомнение чувства людей, искренне желающих помочь всем нуждающимся. Вопрос в том, какие меры действительно гуманны, и какие нет. Экзюпери начинает свою философскую поэму «Крепость» главой о нищих, которая открывается словами: «Поистине, слишком часто видел я, как заблуждается жалость». Милостыня – это исторически сложившийся в иудео-христианской религии примитивный способ самоуспокоения. В основе его лежит магическое мышление: подающий милостыню обеспечивает себе, как выразился Виктор Гюго, заступничество «нищего, могущественного в небесах» (d’un mendiant puissant au ciel). Сострадание – основа всякой человечности, и я был бы в отчаянии, если бы меня заподозрили в желании опорочить это чувство. Но нельзя забывать, что милостыня также развращает: всякая милостыня, и государственная, и частная.

Во всяком случае, в исследовании социальных проблем мы должны быть беспристрастны и доводить его до логического завершения. Это причиняет боль, но ведь и врач делает то, что правильно, а не то, что дает сиюминутное облегчение.

Страница 2 из 7 Все страницы