4

Вопрос о единственности решения, в применении к историческому процессу, тоже наталкивается на серьезные трудности. С точки зрения Лапласа знание состояния системы в данный момент полностью определяет ее будущее (и прошлое!). Оставляя пока в стороне вопрос, как задать это начальное состояние с требуемой точностью, можно усомниться, действительно ли все будущее человечества уже предопределено в тот момент, когда я это пишу. Сомнение возникает из-за «случайных возмущений». Уже Вольтер, один из первых историков в современном смысле этого слова и убеждённый ньютонианец, обыгрывал в своей беллетристике роль случайности в истории. Маркс, воспитанный в гегелевской школе, не мог изгнать «случайность» из своего мышления, так как «закономерность» и «случайность» составляют неразрывную пару диалектических противоположностей; но сам он не склонен был допустить случай в свою философию истории. Для него история была однозначно определенным, причинно обусловленным процессом, он видел прошлое в свете ее неумолимых законов и предвидел неизбежное будущее с убежденностью библейского пророка. Незачем напоминать, какие последствия имела эта вера (и ее наукообразное обоснование), но самого Маркса трудно в этом упрекнуть. Учёные – дети своей эпохи: Кеплер полагал, что планеты движутся по своим орбитам, потому что их толкают ангелы, а Ньютон писал толкование на Апокалипсис. Вообще, не следует доверять учёным вне их специальности, и в особенности надо остерегаться их обобщений.

Вернемся к «случайности». Простейший случай, когда мы с нею сталкиваемся, это явления бифуркации. Представьте себе шарик, находящийся в верхней точке вертикально поставленного колеса. Он может скатиться влево или вправо, и если уже известно, в какую сторону он скатится, то в дальнейшем он будет двигаться в точности по законам механики; но куда он в конечном счете скатится, зависит от очень малого отклонения в начальный момент, которое нельзя предсказать. В истории такие «точки бифуркации» встречаются чаше, чем принято думать. Если бы Виктор Чернов не отклонил предложение броневого дивизиона, потерявшего доверие к большевикам и готового охранять Учредительное Собрание, история России могла бы пойти по иному пути. Бывают ситуации, когда выбор исторического пути зависит от очень небольших происшествий, вплоть до мысли, явившейся в голове одного человека. Детерминизм должен либо предвидеть каждую такую мысль, либо отвергнуть всякое значение исторических бифуркаций. По-видимому, после длительного господства исторического детерминизма надо реабилитировать и случайность, как ее понимал Вольтер, потому что все мелочи предвидеть нельзя. В нормальных – не экстремальных – ситуациях случайности как будто не происходят и действуют «законы средних величин». Но решающее значение имеют в истории «особые точки».

Поппер рассматривает в качестве таких «особенностей», меняющих направление истории, научные открытия. С его точки зрения достаточно было привести одно неопровержимое рассуждение против исторического детерминизма, чтобы этот замысел рухнул, и он полагал, что привел такое рассуждение. Поппер – логик по преимуществу, и он действовал по образцу математиков, желающих опровергнуть какое-нибудь утверждение: им достаточен один противоречащий случай. В сущности Поппер в самом деле доказал, что исторический детерминизм в самой общей форме – которую он называет «историцизмом» – не выдерживает логической критики. Но более обыкновенные люди не так легко усваивают скупой язык логики: чтобы они что-нибудь поняли, их надо завалить аргументами. Первую работу Поппера на эту тему отклонил английский философский журнал, куда он ее направил в 1942 году. Ему удалось опубликовать ее через два года, а затем он написал об этом книгу под названием «Нищета историцизма».

Аргумент Поппера состоит в том, что научное открытие непредсказуемо, но может изменить ход истории. Очень скоро, в 1945 году, атомная бомба наглядно подтвердила ого рассуждение. Вся мировая политика свернула на новый путь и, возможно, трагедия Хиросимы предотвратила третью мировую войну, показав преимущество одной из сторон.

Почему же научное открытие нельзя предсказать? Я не буду следовать в точности рассуждениям Поппера, но приведу доводы, поддерживающие это утверждение. На первый взгляд может показаться, что научные открытия возникают закономерно. Можно сказать, что развитие науки есть часть исторического процесса; можно сослаться на тот факт, что «в надлежащий момент» одни и те же открытия независимо возникают в разных местах. Но чтобы предвидеть этот момент, надо уже знать будущий ход истории, а мы хотим предсказать будущие открытия как раз затем, чтобы выяснить их влияние на историю. Далее, предсказание научного открытия, настолько отчетливое, чтобы можно было предвидеть его социальные последствия, по существу равносильно самому открытию. Следовательно, теория исторического процесса, способная предвидеть будущее человечества, должна включать в себя предварительное знание всех открытий, какие могут быть сделаны за время, охватываемое предсказанием. (Это уже напоминает одну плохую пьесу Дюрренматта). Если в нашем распоряжении имеется такое знание, то, стало быть, эти открытия уже сделаны кем-то раньше, и надо было предвидеть их дальнейшее развитие. Остается гипотеза, что все эти открытия «историк» может совершить сам. Но тогда, чтобы предотвратить их воздействие на будущее, он не должен их никому сообщать, а в таком случае его предсказание невозможно будет проверить.

Впрочем, непредсказуемость научных открытий и вся связанная с этим ситуация представляют лишь частный случай непредсказуемости бифуркаций, когда продолжение «прямолинейного» развития конкурирует с внезапным поворотом. Несомненно, Поппер сосредоточил внимание на непредсказуемых событиях в области науки под действием «духа времени», хотя и не знал, что уже начат был в Лос-Аламосе роковой атомный проект. Но история знает и другие непредсказуемые события, радикально изменяющие образ жизни и понятия народов. Эти события также связаны с деятельностью отдельных личностей – основателей религий, завоевателей и партийных лидеров, таких, как Иисус Христос, Чингис-хан или Маркс. В таких случаях, точно так же, как в случае научных открытий, метод классового усреднения не приводит к сколько-нибудь интересным результатам, а бифуркации исключают однозначное предсказание.

Вопрос о единственности предсказания истории хорошо иллюстрируется следующим гораздо более простым примером. Лет двадцать назад был популярен проект долгосрочного предсказания погоды с помощью вычислительных машин. Предполагалось собрать достаточно точные данные о состоянии атмосферы в начальный момент и решить задачу так называемой «динамической метеорологии», с учетом формы земной поверхности и всех других факторов образования погоды. Но оказалось, что если даже можно будет собрать сколь угодно точные данные для этой задачи, предсказывать погоду на длительный срок все равно не удастся. Этому препятствуют явления турбулентности в атмосфере: они не укладываются в задачу математической физики, которую предполагалось решать, и вносят в решение непредсказуемые искажения, поскольку турбулентность зависит от молекулярных флуктуаций. Со временем эти случайные искажения накапливаются, и вместо однозначного решения получается лишь распределение вероятностей. Как показывают оценки, погоду никогда нельзя будет предсказывать больше чем на полтора-два месяца вперед (эти оценки несомненно в несколько раз завышены). В случае метеорологии невозможность предсказания будущего связана с квантовыми явлениями – хаотическим движением молекул.

Можно возразить, что в человеческом обществе нет таких эффектов, поскольку оно состоит из людей, а люди – макроскопические объекты. Но при более внимательном анализе индивидуального человеческого поведения оказывается, что оно содержит неустранимую случайную компоненту. Отдельная человеческая жизнь непредсказуема по тем же причинам, что и жизнь человеческого общества, и точно так же содержит моменты неустойчивого поведения, которые мы назвали «бифуркациями». В эти моменты принимаются решения, определяющие дальнейшую судьбу индивида; решения эти зависят от еще не известного психического механизма, работающего, по-видимому, не в строго детерминированном режиме. Есть предположение, что принятие решений (также и в повседневных ситуациях) является функцией своеобразного «диспетчера» работы мозга – органа, состоящего из небольшого числа нейронов. Если это верно, то случайная компонента в нашем поведении может объясняться квантовыми флуктуациями в одном из нейронов этого механизма. Если эта гипотеза неверна, то неустойчивость поведения, часто наблюдаемую в сомнительных ситуациях, можно объяснить лишь небольшими случайными импульсами, каково бы ни было их происхождение; а это и есть явление, называемое бифуркацией. В равновесных ситуациях, когда нет решительных причин для выбора того или иного поведения, природа «бросает жребий»; как известно, ни один буриданов осел еще не умер с голоду между двумя стогами сена. Случайная флуктуация в поведении одного человека может определить дальнейшее поведение связанной с ним группы людей, от чего происходит непредсказуемое «искажение» исторического процесса, аналогичное турбулентности. Разумеется, в отличие от рассмотренного выше примера, «искажения» надо здесь понимать в условном смысле: если бы существовала некоторая «макроскопическая» модель истории, то эти случайные явления искажали бы ее точно так же, как турбулентность искажает модели «динамической метеорологии».

Страница 4 из 9 Все страницы